Чистый понедельник род и жанр. Сюжетный анализ: «Чистый понедельник», Бунин И. А

Класс - 11

Цели урока:

  • познакомить обучающихся с жизнью и творчеством И.А.Бунина, книгой “Темные аллеи”;
  • проанализировать рассказ “Чистый понедельник”: раскрыть проблему любви,выяснить причины трагической судьбы героев;
  • познакомить с духовным наследием России;
  • развить навыки аналитического чтения эпического произведения, умение делать микровыводы и с их помощью – общий вывод; развивать критическое мышление, сценические способности;
  • воспитывать духовную культуру, ответственность за свои поступки и судьбу страны;
  • осуществлять межпредметные связи - провести параллель: литература-живопись, музыка, религия.

Оборудование: выставка “Кто хочет знать Россию, побывай в Москве”, портрет И.А.Бунина, музыка Л.-В. Бетховена “Лунная соната”, опера Д.Верди “Аида”, “Красный звон” колоколов, свечи, тексты произведения и молитвы Е.Сирина, картина Кустодиева “Масленица”, журнал “ЛШ” - №2, 3, 1996, №3, 1997, проектор.

Ход урока

I. Орг. момент.

II. Подготовка к основному этапу.

Слово учителя.

Сегодня мы познакомимся с творчеством И.А.Бунина; выясним, какие проблемы затрагивает автор в рассказе “Чистый понедельник” и как герои их решают.

III. Усвоение новых знаний и способов действий.

1. Презентация о И.А.Бунине.Выступление обучающегося.

2. Чтение эпиграфа.

Разве бывает несчастная любовь?
Разве скорбная в мире музыка не дает счастья?
Всякая любовь – великое счастье,
даже если она не разделена.
И.Бунин

3. Анализ эпиграфа. Слово учителя.

В этих словах – смысл всей книги “Темные аллеи”. Энциклопедией любовных драм можно ее назвать, книгу из 38 рассказов о любви, созданную в годы II Мировой войны (1937-1944гг.). И.Бунин в 1947г. так оценил свою работу: “Она говорит о трагичном и о многом нежном и прекрасном, - думаю, что это самое лучшее и оригинальное, что я написал в жизни...”

Любовь у Бунина поражает не только силой художественной изобразительности, но и своей подчиненностью каким-то внутренним, неведомым законам. Это тайна. И далеко не каждому, по его мнению, дано прикоснуться к ней. Состояние любви не бесплодно для героев писателя, оно возвышает их души. Однако любовь – это не только счастье, но и трагедия. Она не может закончиться браком. Герои Бунина расстаются навсегда.

4. История написания рассказа “Чистый понедельник”.

Рассказ “Чистый понедельник” написан 12.05.1944г.

Почему дата написания конкретная, а события, описанные в произведении, относятся к 1914г.? 1944г. В годы тяжелых для страны испытаний И.Бунин напомнил людям о любви как самом прекрасном чувстве, что есть в жизни. Тем самым Бунин отвергал фашизм и возвеличивал Россию.

5. Смысл названия рассказа.

1) Историческая основа праздника. Чтение статьи учебника.

Масленица – Прощеное Воскресенье - Великий Пост – Чистый Понедельник – Пасха

2) Описание Чистого Понедельника у И.Шмелева в романе “Лето Господне”.

(На фоне музыки Бетховена)

“Сегодня у нас Чистый Понедельник, и все у нас в доме чистят...Капает за окном – как заплачет. Вот и заплакала – кап... кап... кап... И радостное что-то копошится в сердце: новое все теперь, другое. Теперь уж душа начнется...”, “душу готовить надо”. Говеть, поститься, к Светлому Дню готовиться... Особенный день сегодня, строгий... Вчера был прощеный день... Читай – “Господи – Владыка живота моего...”. В комнатах тихо и пустынно, пахнет священным запахом. В передней, перед красноватой иконой Распятия... зажгли постную... лампадку, и теперь она будет негасимо гореть до Пасхи. Когда зажигает отец, - по субботам он сам зажигает лампадки, - всегда напевает приятно-грустно: “Кресту Твоему поклонимся, Владыко”, и я напеваю за ним, чудесное:

И свято-е... Воскресе-ние Твое

Сла-а-вим!..

Радостная молитвочка! Она ласковым светом светит в эти грустные дни Поста!”

6. Знакомство с Великопостной молитвой Ефрема Сирина.

Ефрем Сирин – выдающийся деятель христианской церкви IV в., прославленный автор многих богословских трудов.

“Господи и Владыко живота моего, дух праздности, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу твоему! Ей, Господи Царю, даруй ми зрети мои прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь”.

7. Композиция рассказа.

Композиция последовательная.

Зима в начале и в конце рассказа – это синтаксический параллелизм.

8. Беседа по содержанию.

Чем интересен сюжет?

Какие эмоции вызвал у вас рассказ?

Какого финала вы ожидали?

Почему ваши надежды не сбылись?

Как бы вы завершили историю этой непогасшей любви?

Где происходит действие?

Назовите святые места Москвы, упомянутые в рассказе. (Храм Христа Спасителя, Новодевичий монастырь, Зачатьевский монастырь, Архангельский собор, Марфо-Мариинская обитель)(Под звон колоколов звучат отрывки из стихотворенийо Москве)

Здесь, как было, так и ныне –
Сердце всей Руси святой.
Здесь стоят ее святыни
За Кремлевскою стеной!
(В.Брюсов)

Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады и деревни,
И палаты и дворцы!
Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах:
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!
Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!
(Ф.Глинка)

“Вот та Россия, которую мы потеряли”, - сокрушается И.Шмелев. И ему вторит И.Бунин.

Рассказ построен на контрастах.

Огромную роль играет художественная деталь. Это цвет.

черный желтый красный
Черные волосы Туфли с золотыми застежками Гранатовые туфли
Черные, как уголь, глаза Золотой купол Гранатовое бархатное платье
Дегтярная челка Золотая парча Кирпично-кровавые стены монастыря
Темные глаза Золотая эмаль заката Красные ворота
Угольный бархат глаз Янтарность обнаженных рук
Черная доска иконы Золотой крест на лбу
Черная лайковая перчатка Янтарное лицо
Черные фетровые ботинки Книга “Огненный ангел”
Черное бархатное платье Желтоволосая Русь
Черные лоснящиеся косички Янтарь щек
Смольные волосы Огненные блины
Индийская персидская красота Золото иконостаса
Брови, как черный соболиный мех
Черный кожаный диван

Какова их функция?

Желтый и красный – традиционные цвета иконописи.

Желтый символизирует Царствие Небесное.

Красный – огонь,т.е. жизнь.

Черный – смирение, покорность.

Чем занимается ОНА?

(Слушаем музыку Бетховена “Лунная соната”)

Тема “Лунной сонаты” - это ОНА.

Он – тема марша из “Аиды”. Докажите.

(Слушаем музыку Верди)

“...жизнь человеческая вся под властью женщины”, - заметил Мопассан.

Послушаем их диалог.

(Рядом – два кресла. Она молча читает.)

Она: - Вы ужасно болтливы и непоседливы, дайте мне дочитать главу.

Он: - Если бы я не был болтлив и непоседлив, я никогда, может быть, не узнал бы вас

Она: - Все так, но всё-таки помолчите немного, почитайте что-нибудь, покурите...

Он: - Не могу я молчать! Вы не представляете себе всю силу моей любви к вам! Не любите вы меня!

Она: - Представляю. А что до моей любви, то вы хорошо знаете, кроме отца и вас, у меня никого нет на свете. Во всяком случае, вы у меня первый и последний. Вам этого мало? Но довольно об этом.

Он (про себя): -Странная любовь.

Она: - В жены я не гожусь. Не гожусь, не гожусь.

Он (про себя) : -Там видно будет!

(вслух) Нет, это выше моих сил! И зачем, почему так жестоко мучите меня и себя! “Да, всё-таки это не любовь, не любовь...”

Она: - Может быть. Кто же знает, что такое любовь?

Он: - Я, я знаю!(воскликнул) И буду ждать, когда и вы узнаете, что такое любовь, счастье!

О чем говорят его внутренние реплики?

Как вы думаете, любили ли они друг друга? Докажите.

Узнал ли он ее? Почему?

И опять весь вечер говорили о постороннем.

Так прошел январь, февраль... Масленица.

В Прощеное Воскресенье она приказала ему приехать вечером.

Что это за день?

Он приехал. Она встретила его, вся в черном.

Прочитайте их диалог.(Чтение диалога)

Почему она хочет уйти в монастырь?

Почему он не знал о ее религиозности? Чем был ослеплен?

(Звучит “Лунная соната”)

В 10ч. вечера на другой день(это был Чистый Понедельник) он отворил дверь своим ключиком. Всё было зажжено:люстры, канделябры, лампа...и звучала “Лунная соната”.Она стояла возле пианино в черном бархатном платье.

Они поехали на “капустник”.

Что это за развлечение?

Как она себя вела? Почему развязно? В чем странность ее характера?

Какая в тот вечер была погода? (Метель)

Какую роль играет метель?

Почему после “капустника” она оставила его у себя, чего до этого не делала?

Почему сняла все черное и осталась в одних лебяжьих туфельках?

Какую роль играет белый цвет?

Почему, когда он ушел от нее, метели уже не было?

Почему она уезжает в Тверь?

Какое письмо она написала? Прочитайте.

Почему она ушла в монастырь?

Почему он не удивился такому финалу их встреч? (Не заглянул в душу)

Перечитайте финал рассказа.

Когда это было?

Что привело его в монастырь?

Что он понял?

Почему он повернулся и тихо вышел из ворот?

Почему повествование ведется от 1 лица?

IV. Систематизация и обобщение знаний.

Выводы по уроку.

Всякая настоящая любовь – великое счастье, даже если она заканчивается разлукой, гибелью, трагедией. К такому выводу, пусть поздно, приходят бунинские герои, потерявшие, проглядевшие или сами разрушившие свою любовь. В этом позднем раскаянии, позднем духовном воскресении героев мы видим людей настоящих, их несовершенство, неумение дорожить тем, что рядом, а также мы видим несовершенство самой жизни, социальных условий, обстоятельств, которые нередко препятствуют истинно человеческим взаимоотношениям.

Рассказ, повествующий о трагических коллизиях, не несет в себе пессимизма. Он, как музыка, как всякое большое искусство, очищает, возвышает душу, утверждая истинно высокое, прекрасное.

V. Подведение итогов урока.

VI. Рефлексия.

VII. Информация о домашнем задании.

Как бы вы завершили рассказ? Допишите историю любви.

Темнел московский серый зимний день, холодно зажигался газ в фонарях, тепло освещались витрины магазинов — и разгоралась вечерняя, освобождающаяся от дневных дел московская жизнь: гуще и бодрей неслись извозчичьи санки, тяжелей гремели переполненные, ныряющие трамваи, — в сумраке уже видно было, как с шипением сыпались с проводов зеленые звезды — оживленнее спешили по снежным тротуарам мутно чернеющие прохожие... Каждый вечер мчал меня в этот час на вытягивающемся рысаке мой кучер — от Красных ворот к храму Христа Спасителя: она жила против него; каждый вечер я возил ее обедать в «Прагу», в «Эрмитаж», в «Метрополь», после обеда в театры, на концерты, а там к «Яру», в «Стрельну»... Чем все это должно кончиться, я не знал и старался не думать, не додумывать: было бесполезно — так же, как говорить с ней об этом: она раз навсегда отвела разговоры о нашем будущем; она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения — совсем близки мы все еще не были; и все это без конца держало меня в неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании — и вместе с тем был я несказанно счастлив каждым часом, проведенным возле нее. Она зачем-то училась на курсах, довольно редко посещала их, но посещала. Я как-то спросил: «Зачем?» Она пожала плечом: «А зачем все делается на свете? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках? Кроме того, меня интересует история...» Жила она одна, — вдовый отец ее, просвещенный человек знатного купеческого рода, жил на покое в Твери, что-то, как все такие купцы, собирал. В доме против храма Спасителя она снимала ради вида на Москву угловую квартиру на пятом этаже, всего две комнаты, но просторные и хорошо обставленные. В первой много места занимал широкий турецкий диван, стояло дорогое пианино, на котором она все разучивала медленное, сомнамбулически прекрасное начало «Лунной сонаты», — только одно начало, — на пианино и на подзеркальнике цвели в граненых вазах нарядные цветы, — по моему приказу ей доставляли каждую субботу свежие, — и когда я приезжал к ней в субботний вечер, она, лежа на диване, над которым зачем-то висел портрет босого Толстого, не спеша протягивала мне для поцелуя руку и рассеянно говорила: «Спасибо за цветы...» Я привозил ей коробки шоколаду, новые книги — Гофмансталя, Шницлера, Тетмайера, Пшибышевского, — и получал все то же «спасибо» и протянутую теплую руку, иногда приказание сесть возле дивана, не снимая пальто. «Непонятно почему, — говорила она в раздумье, гладя мой бобровый воротник, — но, кажется, ничего не может быть лучше запаха зимнего воздуха, с которым входишь со двора в комнату...» Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом, хотя все-таки цветы были у нее любимые и нелюбимые, все книги, какие я ей привозил, она всегда прочитывала, шоколаду съедала за день целую коробку, за обедами и ужинами ела не меньше меня, любила расстегаи с налимьей ухой, розовых рябчиков в крепко прожаренной сметане, иногда говорила: «Не понимаю, как это не надоест людям всю жизнь, каждый день обедать, ужинать», — но сама и обедала и ужинала с московским пониманием дела. Явной слабостью ее была только хорошая одежда, бархат, шелка, дорогой мех... Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами. Я, будучи родом из Пензенской губернии, был в ту пору красив почему-то южной, горячей красотой, был даже «неприлично красив», как сказал мне однажды один знаменитый актер, чудовищно толстый человек, великий обжора и умница. «Черт вас знает, кто вы, сицилианец какой-то», — сказал он сонно; и характер был у меня южный, живой, постоянно готовый к счастливой улыбке, к доброй шутке. А у нее красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застежками (а на курсы ходила скромной курсисткой, завтракала за тридцать копеек в вегетарианской столовой на Арбате); и насколько я был склонен к болтливости, к простосердечной веселости, настолько она была чаще всего молчалива: все что-то думала, все как будто во что-то мысленно вникала; лежа на диване с книгой в руках, часто опускала ее и вопросительно глядела перед собой: я это видел, заезжая иногда к ней и днем, потому что каждый месяц она дня три-четыре совсем не выходила и не выезжала из дому, лежала и читала, заставляя и меня сесть в кресло возле дивана и молча читать. — Вы ужасно болтливы и непоседливы, — говорила она, — дайте мне дочитать главу... — Если бы я не был болтлив и непоседлив, я никогда, может быть, не узнал бы вас, — отвечал я, напоминая ей этим наше знакомство: как-то в декабре, попав в Художественный кружок на лекцию Андрея Белого, который пел ее, бегая и танцуя на эстраде, я так вертелся и хохотал, что она, случайно оказавшаяся в кресле рядом со мной и сперва с некоторым недоумением смотревшая на меня, тоже наконец рассмеялась, и я тотчас весело обратился к ней. — Все так, — говорила она, — но все-таки помолчите немного, почитайте что-нибудь, покурите... — Не могу я молчать! Не представляете вы себе всю силу моей любви к вам! Не любите вы меня! — Представляю. А что до моей любви, то вы хорошо знаете, что, кроме отца и вас, у меня никого нет на свете. Во всяком случае, вы у меня первый и последний. Вам этого мало? Но довольно об этом. Читать при вас нельзя, давайте чай пить... И я вставал, кипятил воду в электрическом чайнике на столике за отвалом дивана, брал из ореховой горки, стоявшей в углу за столиком, чашки, блюдечки, говоря, что придет в голову: — Вы дочитали «Огненного ангела»? — Досмотрела. До того высокопарно, что совестно читать. — А отчего вы вчера вдруг ушли с концерта Шаляпина? — Не в меру разудал был. И потом желтоволосую Русь я вообще не люблю. — Все-то вам не нравится! — Да, многое... «Странная любовь!» — думал я и, пока закипала вода, стоял, смотрел в окна. В комнате пахло цветами, и она соединялась для меня с их запахом; за одним окном низко лежала вдали огромная картина заречной снежно-сизой Москвы; в другое, левее, была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него... «Странный город! — говорил я себе, думая об Охотном ряде, об Иверской, о Василии Блаженном. — Василий Блаженный — и Спас-на-Бору, итальянские соборы — и что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах...» Приезжая в сумерки, я иногда заставал ее на диване только в одном шелковом архалуке, отороченном соболем, — наследство моей астраханской бабушки, сказала она, — сидел возле нее в полутьме, не зажигая огня, и целовал ее руки, ноги, изумительное в своей гладкости тело... И она ничему не противилась, но все молча. Я поминутно искал ее жаркие губы — она давала их, дыша уже порывисто, но все молча. Когда же чувствовала, что я больше не в силах владеть собой, отстраняла меня, садилась и, не повышая голоса, просила зажечь свет, потом уходила в спальню. Я зажигал, садился на вертящийся табуретик возле пианино и постепенно приходил в себя, остывал от горячего дурмана. Через четверть часа она выходила из спальни одетая, готовая к выезду, спокойная и простая, точно ничего и не было перед этим: — Куда нынче? В «Метрополь», может быть? И опять весь вечер мы говорили о чем-нибудь постороннем. Вскоре после нашего сближения она сказала мне, когда я заговорил о браке: — Нет, в жены я не гожусь. Не гожусь, не гожусь... Это меня не обезнадежило. «Там видно будет!» — сказал я себе в надежде на перемену ее решения со временем и больше не заговаривал о браке. Наша неполная близость казалась мне иногда невыносимой, но и тут — что оставалось мне, кроме надежды на время? Однажды, сидя возле нее в этой вечерней темноте и тишине, я схватился за голову: — Нет, это выше моих сил! И зачем, почему надо так жестоко мучить меня и себя! Она промолчала. — Да, все-таки это не любовь, не любовь... Она ровно отозвалась из темноты: — Может быть. Кто же знает, что такое любовь? — Я, я знаю! — воскликнул я. — И буду ждать, когда и вы узнаете, что такое любовь, счастье! — Счастье, счастье... «Счастье наше, дружок, как вода в бредне: тянешь — надулось, а вытащишь — ничего нету». — Это что? — Это так Платон Каратаев говорил Пьеру. Я махнул рукой: — Ах, бог с ней, с этой восточной мудростью! И опять весь вечер говорил только о постороннем — о новой постановке Художественного театра, о новом рассказе Андреева... С меня опять было довольно и того, что вот я сперва тесно сижу с ней в летящих и раскатывающихся санках, держа ее в гладком мехе шубки, потом вхожу с ней в людную залу ресторана под марш из «Аиды», ем и пью рядом с ней, слышу ее медленный голос, гляжу на губы, которые целовал час тому назад, — да, целовал, говорил я себе, с восторженной благодарностью глядя на них, на темный пушок над ними, на гранатовый бархат платья, на скат плеч и овал грудей, обоняя какой-то слегка пряный запах ее волос, думая: «Москва, Астрахань, Персия, Индия!» В ресторанах за городом, к концу ужина, когда все шумней становилось кругом в табачном дыму, она, тоже куря и хмелея, вела меня иногда в отдельный кабинет, просила позвать цыган, и они входили нарочито шумно, развязно: впереди хора, с гитарой на голубой ленте через плечо, старый цыган в казакине с галунами, с сизой мордой утопленника, с голой, как чугунный шар, головой, за ним цыганка-запевало с низким лбом под дегтярной челкой... Она слушала песни с томной, странной усмешкой... В три, в четыре часа ночи я отвозил ее домой, на подъезде, закрывая от счастья глаза, целовал мокрый мех ее воротника и в каком-то восторженном отчаянии летел к Красным воротам. И завтра и послезавтра будет все то же, думал я, — все та же мука и все то же счастье... Ну что ж — все-таки счастье, великое счастье! Так прошел январь, февраль, пришла и прошла масленица. В прощеное воскресенье она приказала мне приехать к ней в пятом часу вечера. Я приехал, и она встретила меня уже одетая, в короткой каракулевой шубке, в каракулевой шляпке, в черных фетровых ботиках. — Все черное! — сказал я, входя, как всегда, радостно. Глаза ее были ласковы и тихи. — Ведь завтра уже чистый понедельник, — ответила она, вынув из каракулевой муфты и давая мне руку в черной лайковой перчатке. — «Господи владыко живота моего...» Хотите поехать в Новодевичий монастырь? Я удивился, но поспешил сказать: — Хочу! — Что ж все кабаки да кабаки, — прибавила она. — Вот вчера утром я была на Рогожском кладбище... Я удивился еще больше: — На кладбище? Зачем? Это знаменитое раскольничье? — Да, раскольничье. Допетровская Русь! Хоронили ихнего архиепископа. И вот представьте себе: гроб — дубовая колода, как в древности, золотая парча будто кованая, лик усопшего закрыт белым «воздухом», шитым крупной черной вязью — красота и ужас. А у гроба диаконы с рипидами и трикириями... — Откуда вы это знаете? Рипиды, трикирии! — Это вы меня не знаете. — Не знал, что вы так религиозны. — Это не религиозность. Я не знаю что... Но я, например, часто хожу по утрам или по вечерам, когда вы не таскаете меня по ресторанам, в кремлевские соборы, а вы даже и не подозреваете этого... Так вот: диаконы — да какие! Пересвет и Ослябя! И на двух клиросах два хора, тоже все Пересветы: высокие, могучие, в длинных черных кафтанах, поют, перекликаясь, — то один хор, то другой, — и все в унисон, и не по нотам, а по «крюкам». А могила была внутри выложена блестящими еловыми ветвями, а на дворе мороз, солнце, слепит снег... Да нет, вы этого не понимаете! Идем... Вечер был мирный, солнечный, с инеем на деревьях; на кирпично-кровавых стенах монастыря болтали в тишине галки, похожие на монашенок, куранты то и дело тонко и грустно играли на колокольне. Скрипя в тишине по снегу, мы вошли в ворота, пошли по снежным дорожкам по кладбищу, — солнце только что село, еще совсем было светло, дивно рисовались на золотой эмали заката серым кораллом сучья в инее, и таинственно теплились вокруг нас спокойными, грустными огоньками неугасимые лампадки, рассеянные над могилами. Я шел за ней, с умилением глядел на ее маленький след, на звездочки, которые оставляли на снегу новые черные ботики, — она вдруг обернулась, почувствовав это: — Правда, как вы меня любите! — сказала она с тихим недоумением, покачав головой. Мы постояли возле могил Эртеля, Чехова. Держа руки в опущенной муфте, она долго глядела на чеховский могильный памятник, потом пожала плечом: — Какая противная смесь сусального русского стиля и Художественного театра! Стало темнеть, морозило, мы медленно вышли из ворот, возле которых покорно сидел на козлах мой Федор. — Поездим еще немножко, — сказала она, — потом поедем есть последние блины к Егорову... Только не шибко, Федор, — правда? — Слушаю-с. — Где-то на Ордынке есть дом, где жил Грибоедов. Поедем его искать... И мы зачем-то поехали на Ордынку, долго ездили по каким-то переулкам в садах, были в Грибоедовском переулке; но кто ж мог указать нам, в каком доме жил Грибоедов, — прохожих не было ни души, да и кому из них мог быть нужен Грибоедов? Уже давно стемнело, розовели за деревьями в инее освещенные окна... — Тут есть еще Марфо-Мариинская обитель, — сказала она. Я засмеялся: — Опять в обитель? — Нет, это я так... В нижнем этаже в трактире Егорова в Охотном ряду было полно лохматыми, толсто одетыми извозчиками, резавшими стопки блинов, залитых сверх меры маслом и сметаной, было парно, как в бане. В верхних комнатах, тоже очень теплых, с низкими потолками, старозаветные купцы запивали огненные блины с зернистой икрой замороженным шампанским. Мы прошли во вторую комнату, где в углу, перед черной доской иконы богородицы троеручицы, горела лампадка, сели за длинный стол на черный кожаный диван... Пушок на ее верхней губе был в инее, янтарь щек слегка розовел, чернота райка совсем слилась с зрачком, — я не мог отвести восторженных глаз от ее лица. А она говорила, вынимая платочек из душистой муфты: — Хорошо! Внизу дикие мужики, а тут блины с шампанским и богородица троеручица. Три руки! Ведь это Индия! Вы — барин, вы не можете понимать так, как я, всю эту Москву. — Могу, могу! — отвечал я. — И давайте закажем обед си́лен! — Как это «си́лен»? — Это значит — сильный. Как же вы не знаете? «Рече Гюрги...» — Как хорошо! Гюрги! — Да, князь Юрий Долгорукий. «Рече Гюрги ко Святославу, князю Северскому: „Приди ко мне, брате, в Москову“ и повеле устроить обед силен». — Как хорошо. И вот только в каких-нибудь северных монастырях осталась теперь эта Русь. Да еще в церковных песнопениях. Недавно я ходила в Зачатьевский монастырь — вы представить себе не можете, до чего дивно поют там стихиры! А в Чудовом еще лучше. Я прошлый год все ходила туда на Страстной. Ах, как было хорошо! Везде лужи, воздух уж мягкий, на душе как-то нежно, грустно и все время это чувство родины, ее старины... Все двери в соборе открыты, весь день входит и выходит простой народ, весь день службы... Ох, уйду я куда-нибудь в монастырь, в какой-нибудь самый глухой, вологодский, вятский! Я хотел сказать, что тогда и я уйду или зарежу кого-нибудь, чтобы меня загнали на Сахалин, закурил, забывшись от волнения, но подошел половой в белых штанах и белой рубахе, подпоясанный малиновым жгутом, почтительно напомнил: — Извините, господин, курить у нас нельзя... И тотчас, с особой угодливостью, начал скороговоркой: — К блинам что прикажете? Домашнего травничку? Икорки, семушки? К ушице у нас херес на редкость хорош есть, а к наважке... — И к наважке хересу, — прибавила она, радуя меня доброй разговорчивостью, которая не покидала ее весь вечер. И я уже рассеянно слушал, что она говорила дальше. А она говорила с тихим светом в глазах: — Я русское летописное, русские сказания так люблю, что до тех пор перечитываю то, что особенно нравится, пока наизусть не заучу. «Был в русской земле город, названием Муром, в нем же самодержствовал благоверный князь, именем Павел. И вселил к жене его диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человеческом, зело прекрасном...» Я шутя сделал страшные глаза: — Ой, какой ужас! Она, не слушая, продолжала: — Так испытывал ее бог. «Когда же пришло время ее благостной кончины, умолили бога сей князь и княгиня преставиться им в един день. И сговорились быть погребенными в едином гробу. И велели вытесать в едином камне два гробных ложа. И облеклись, такожде единовременно, в монашеское одеяние...» И опять моя рассеянность сменилась удивлением и даже тревогой: что это с ней нынче? И вот, в этот вечер, когда я отвез ее домой совсем не в обычное время, в одиннадцатом часу, она, простясь со мной на подъезде, вдруг задержала меня, когда я уже садился в сани: — Погодите. Заезжайте ко мне завтра вечером не раньте десяти. Завтра «капустник» Художественного театра. — Так что? — спросил я. — Вы хотите поехать на этот «капустник»? — Да. — Но вы же говорили, что не знаете ничего пошлее этих «капустников»! — И теперь не знаю. И все-таки хочу поехать. Я мысленно покачал головой, — все причуды, московские причуды! — и бодро отозвался: — Ол райт! В десять часов вечера на другой день, поднявшись в лифте к ее двери, я отворил дверь своим ключиком и не сразу вошел из темной прихожей: за ней было необычно светло, все было зажжено, — люстры, канделябры по бокам зеркала и высокая лампа под легким абажуром за изголовьем дивана, а пианино звучало началом «Лунной сонаты» — все повышаясь, звуча чем дальше, тем все томительнее, призывнее, в сомнамбулически-блаженной грусти. Я захлопнул дверь прихожей, — звуки оборвались, послышался шорох платья. Я вошел — она прямо и несколько театрально стояла возле пианино в черном бархатном платье, делавшем ее тоньше, блистая его нарядностью, праздничным убором смольных волос, смуглой янтарностью обнаженных рук, плеч, нежного, полного начала грудей, сверканием алмазных сережек вдоль чуть припудренных щек, угольным бархатом глаз и бархатистым пурпуром губ; на висках полуколечками загибались к глазам черные лоснящиеся косички, придавая ей вид восточной красавицы с лубочной картинки. — Вот если бы я была певица и пела на эстраде, — сказала она, глядя на мое растерянное лицо, — я бы отвечала на аплодисменты приветливой улыбкой и легкими поклонами вправо и влево, вверх и в партер, а сама бы незаметно, но заботливо отстраняла ногой шлейф, чтобы не наступить на него... На «капустнике» она много курила и все прихлебывала шампанское, пристально смотрела на актеров, с бойкими выкриками и припевами изображавших нечто будто бы парижское, на большого Станиславского с белыми волосами и черными бровями и плотного Москвина в пенсне на корытообразном лице, — оба с нарочитой серьезностью и старательностью, падая назад, выделывали под хохот публики отчаянный канкан. К нам подошел с бокалом в руке, бледный от хмеля, с крупным потом на лбу, на который свисал клок его белорусских волос, Качалов, поднял бокал и, с деланной мрачной жадностью глядя на нее, сказал своим низким актерским голосом: — Царь-девица, Шамаханская царица, твое здоровье! И она медленно улыбнулась и чокнулась с ним. Он взял ее руку, пьяно припал к ней и чуть не свалился с ног. Справился и, сжав зубы, взглянул на меня: — А это что за красавец? Ненавижу. Потом захрипела, засвистала и загремела, вприпрыжку затопала полькой шарманка — и к нам, скользя, подлетел маленький, вечно куда-то спешащий и смеющийся Сулержицкий, изогнулся, изображая гостинодворскую галантность, поспешно пробормотал: — Дозвольте пригласить на полечку Транблан... И она, улыбаясь, поднялась и, ловко, коротко притопывая, сверкая сережками, своей чернотой и обнаженными плечами и руками, пошла с ним среди столиков, провожаемая восхищенными взглядами и рукоплесканиями, меж тем как он, задрав голову, кричал козлом:

Пойдем, пойдем поскорее
С тобой польку танцевать!

В третьем часу ночи она встала, прикрыв глаза. Когда мы оделись, посмотрела на мою бобровую шапку, погладила бобровый воротник и пошла к выходу, говоря не то шутя, не то серьезно: — Конечно, красив. Качалов правду сказал... «Змей в естестве человеческом, зело прекрасном...» Дорогой молчала, клоня голову от светлой лунной метели, летевшей навстречу. Полный месяц нырял в облаках над Кремлем, — «какой-то светящийся череп», — сказала она. На Спасской башне часы били три, — еще сказала: — Какой древний звук, что-то жестяное и чугунное. И вот так же, тем же звуком било три часа ночи и в пятнадцатом веке. И во Флоренции совсем такой же бой, он там напоминал мне Москву... Когда Федор осадил у подъезда, безжизненно приказала: — Отпустите его... Пораженный, — никогда не позволяла она подниматься к ней ночью, — я растерянно сказал: — Федор, я вернусь пешком... И мы молча потянулись вверх в лифте, вошли в ночное тепло и тишину квартиры с постукивающими молоточками в калориферах. Я снял с нее скользкую от снега шубку, она сбросила с волос на руки мне мокрую пуховую шаль и быстро прошла, шурша нижней шелковой юбкой, в спальню. Я разделся, вошел в первую комнату и с замирающим точно над пропастью сердцем сел на турецкий диван. Слышны были ее шаги за открытыми дверями освещенной спальни, то, как она, цепляясь за шпильки, через голову стянула с себя платье... Я встал и подошел к дверям: она, только в одних лебяжьих туфельках, стояла, спиной ко мне, перед трюмо, расчесывая черепаховым гребнем черные нити длинных, висевших вдоль лица волос. — Вот все говорил, что я мало о нем думаю, — сказала она, бросив гребень на подзеркальник, и, откидывая волосы на спину, повернулась ко мне: — Нет, я думала... На рассвете я почувствовал ее движение. Открыл глаза — она в упор смотрела на меня. Я приподнялся из тепла постели и ее тела, она склонилась ко мне, тихо и ровно говоря: — Нынче вечером я уезжаю в Тверь. Надолго ли, один бог знает... И прижалась своей щекой к моей, — я чувствовал, как моргает ее мокрая ресница. — Я все напишу, как только приеду. Все напишу о будущем. Прости, оставь меня теперь, я очень устала... И легла на подушку. Я осторожно оделся, робко поцеловал ее в волосы и на цыпочках вышел на лестницу, уже светлеющую бледным светом. Шел пешком по молодому липкому снегу, — метели уже не было, все было спокойно и уже далеко видно вдоль улиц, пахло и снегом и из пекарен. Дошел до Иверской, внутренность которой горячо пылала и сияла целыми кострами свечей, стал в толпе старух и нищих на растоптанный снег на колени, снял шапку... Кто-то потрогал меня за плечо — я посмотрел: какая-то несчастнейшая старушонка глядела на меня, морщась от жалостных слез. — Ох, не убивайся, не убивайся так! Грех, грех! Письмо, полученное мною недели через две после того, было кратко — ласковая, но твердая просьба не ждать ее больше, не пытаться искать, видеть: «В Москву не вернусь, пойду пока на послушание, потом, может быть, решусь на постриг... Пусть бог даст сил не отвечать мне — бесполезно длить и увеличивать нашу муку...» Я исполнил ее просьбу. И долго пропадал по самым грязным кабакам, спивался, всячески опускаясь все больше и больше. Потом стал понемногу оправляться — равнодушно, безнадежно... Прошло почти два года с того чистого понедельника... В четырнадцатом году, под Новый год, был такой же тихий, солнечный вечер, как тот, незабвенный. Я вышел из дому, взял извозчика и поехал в Кремль. Там зашел в пустой Архангельский собор, долго стоял, не молясь, в его сумраке, глядя на слабое мерцанье старого золота иконостаса и надмогильных плит московских царей, — стоял, точно ожидая чего-то, в той особой тишине пустой церкви, когда боишься вздохнуть в ней. Выйдя из собора, велел извозчику ехать на Ордынку, шагом ездил, как тогда, по темным переулкам в садах с освещенными под ними окнами, поехал по Грибоедовскому переулку — и все плакал, плакал... На Ордынке я остановил извозчика у ворот Марфо-Мариинской обители: там во дворе чернели кареты, видны были раскрытые двери небольшой освещенной церкви, из дверей горестно и умиленно неслось пение девичьего хора. Мне почему-то захотелось непременно войти туда. Дворник у ворот загородил мне дорогу, прося мягко, умоляюще: — Нельзя, господин, нельзя! — Как нельзя? В церковь нельзя? — Можно, господин, конечно, можно, только прошу вас за ради бога, не ходите, там сичас великая княгиня Ельзавет Федровна и великий князь Митрий Палыч... Я сунул ему рубль — он сокрушенно вздохнул и пропустил. Но только я вошел во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, с большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь или сестер, — уж не знаю, кто были они и куда шли. Я почему-то очень внимательно смотрел на них. И вот одна из идущих посередине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд темных глаз в темноту, будто как раз на меня... Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел из ворот. 12 мая 1944

В 1937 году Иван Бунин начал работу над своей лучшей книгой. Впервые сборник «Темные аллеи» вышел в печать после окончания Второй мировой войны. Эта книга - собрание коротких трагических историй о любви. Один из самых известных рассказов Бунина - «Чистый понедельник». Анализ и краткое содержание произведения представлены в сегодняшней статье.

«Тёмные аллеи»

Анализ «Чистого понедельника» Бунина следует начинать с краткой истории создания произведения. Это один из последних рассказов, вошедших в сборник «Темные аллеи». Работу над произведением «Чистый понедельник» Бунин завершил 12 мая 1944 года. Опубликован впервые рассказ был в Нью-Йорке.

Вероятно, этим сочинением писатель был доволен. Ведь в дневнике Бунин написал: «Благодарю Бога за возможность создать "Чистый понедельник"».

Бунин в каждом из своих произведений, вошедших в сборник "Темные аллеи", открывает читателю трагичность и катастрофичность любви. Это чувство неподвластно человеку. Оно внезапно приходит в его жизнь, дарит мимолетное счастье, а затем непременно причиняет невыносимую боль.

Повествование в рассказе «Чистый понедельник» Бунина ведется от первого лица. Автор не называет имен своих героев. Между двумя молодыми людьми вспыхивает любовь. Они оба красивы, богаты, здоровы и, казалось бы, полны энергии. Но чего-то не хватает в их отношениях.

Они посещают рестораны, концерты, театры. Обсуждают книги, спектакли. Правда, девушка нередко проявляет равнодушие, даже неприязнь. «Все вам не нравится», - однажды говорит главный герой, но сам не придает значения своим словам. За страстным романом наступает внезапное расставание - внезапное для молодого человека, не для нее. Концовка типична для бунинского стиля. Что же послужило причиной разрыва между влюбленными?

В канун православного праздника

В рассказе описана их первая встреча, но повествование начинается с событий, которые происходят уже спустя некоторое время после знакомства. Девушка посещает курсы, много читает, в остальном ведет праздный образ жизни. И кажется, вполне довольна всем. Но это лишь на первый взгляд. Он так поглощен своим чувством, своей любовью к ней, что даже не подозревает о другой стороне ее души.

Стоит обратить внимание на название рассказа - "Чистый понедельник". Смысл бунинского рассказа довольно глубок. В канун святого дня между влюблёнными происходит впервые разговор о религиозности. До этого главный герой не подозревал о том, что девушку притягивает всё, что связано с церковью. В его отсутствие она посещает московские монастыри, более того, подумывает о монашестве.

Чистый понедельник - начало Великого поста. В этот день проводятся очистительные обряды, переход от скоромной пищи к великопостным ограничениям.

Расставание

Однажды они отправляются в Новодевичий монастырь. К слову, это довольно необычный для него маршрут. Ранее они время проводили исключительно в увеселительных заведениях. Посещение монастыря - это, конечно, идея возлюбленной главного героя.

На следующий день между ними впервые происходит близость. А затем девушка уезжает в Тверь, оттуда отправляет своему возлюбленному письмо. В этом послании она просит не ждать ее. Она стала послушницей одного из тверских монастырей, и возможно, решится на постриг. Он больше никогда ее не увидит.

После того как получил от любимой последнее письмо, герой начал пить, опускаться, затем всё же пришел в себя. Однажды, спустя долгое время, увидел в московском храме монахиню, в которой узнал свою прежнюю возлюбленную. Быть может, образ любимой слишком прочно засел в его сознании, и это была вовсе не она? Он ничего не сказал ей. Повернулся и вышел из ворот храма. Таково краткое содержание «Чистого понедельника» Бунина.

Любовь и трагедия

Не обретают счастья герои Бунина. В «Чистом понедельнике», как и в других произведениях русского классика, речь идёт о любви, приносящей лишь горечь и разочарование. В чём же трагедия героев этого рассказа?

Вероятно, в том, что, будучи близки, они совсем не знали друг друга. Каждый человек - это целая Вселенная. И внутренний мир его разгадать порой не могут даже близкие. Об одиночестве среди людей, о любви, которая невозможна без полного взаимопонимания, рассказал Бунин в «Чистом понедельнике». Анализ художественного произведения нельзя сделать без характеристики главных героев. Что нам известно о девушке, которая, живя в достатке и будучи любима, ушла в монастырь?

Главная героиня

Делая анализ «Чистого понедельника» Бунина, стоит обратить внимание на портрет безымянной девушки, которую создает автор в начале произведения. Она вела праздный образ жизни. Много читала, занималась музыкой, любила посещать рестораны. Но всё это она делала как-то равнодушно, без особого интереса.

Она образованна, начитанна, с удовольствием погружается в мир роскошной светской жизни. Ей нравится хорошая кухня, при этом она удивляется, "как людям не скучно каждый день обедать и ужинать"? Она называет актёрские капустники пошлыми, при этом отношения со своим возлюбленным заканчивает именно посещением театра. Героиня Бунина не может понять, в чём его предназначение в этой жизни. Она не из тех, кому достаточно жить в роскоши, рассуждать о литературе и искусстве.

Внутренний мир главной героини очень богат. Она постоянно размышляет, находится в духовном поиске. Девушку привлекает окружающая действительность, но в то же время и пугает. Любовь становится для нее не спасением, а проблемой, которая чудовищно тяготит, принуждает принять единственно верное внезапное решение.

Главная героиня отказывается от мирских радостей, и в этом проявляется ее сильная натура. «Чистый понедельник» - это не единственный рассказ из сборника «Темные аллеи», в котором автор уделил немало внимания женскому образу.

Бунин на первый план выдвинул переживания героя. При этом показал довольно противоречивый женский персонаж. Героиню устраивает образ жизни, который она ведёт, но всяческие детали, мелочи, удручают ее. Наконец она принимает решение уйти в монастырь, тем самым разрушает жизнь человека, который любит ее. Правда, этим она причиняет страдания и себе. Ведь в письме, которое отправляет девушка возлюбленному есть слова: «Пусть Бог мне даст сил не отвечать тебе».

Главный герой

О том, как сложилась дальнейшая судьба молодого человека, известно немного. Он тяжело переживал разлуку с возлюбленной. Пропадал в самых грязных кабаках, пил и опускался. Но всё же пришел в себя, вернулся к прежнему образу жизни. Можно предположить, что боль, которую нанесла ему эта странная, неординарная и несколько экзальтированная девушка, не утихнет никогда.

Для того чтобы узнать, кем был при жизни писатель, следует всего-навсего прочитать его книги. Но неужели биография Ивана Бунина столь трагична? Была ли в его жизни настоящая любовь?

Иван Бунин

Первая жена писателя, Анна Цакни, была дочерью одесского грека, редактора популярного в то время журнала. Они обвенчались в 1898 году. Вскоре родился сын, который не прожила и пяти лет. Ребёнок умер от менингита. Смерть сына Бунин переживал очень тяжело. Отношения между супругами разладились, но жена ещё долго не давала ему развода. Даже после того, как он связал свою жизнь с Верой Муромцевой.

Вторая жена писателя стала его "терпеливой тенью". Муромцева заменила ему секретаря, мать, друга. Она не оставила его даже тогда, когда он завязал роман с Галиной Кузнецовой. Всё же именно Галина Муромцева была рядом с писателем в последние дни его жизни. Любовью не был обделен создатель «Темных аллей».

Трагический бунинский сюжет о любви составляет основу рассказа «Чистый понедельник». Два человека внезапно встречаются, и между ними вспыхивает прекрасное и чистое чувство. Любовь приносит не только радость, влюбленные переживают огромные мучения, которые терзают их души. В произведении Ивана Бунина описывается встреча мужчины и женщины, которая заставила их забыть обо всех проблемах.

Свой рассказ автор начинает не с самого начала романа, а сразу с его развития, когда любовь двух людей достигает своей кульминации. И. Бунин прекрасно описывает все подробности этого дня: московский день был не только зимний, но, по описанию автора, темный и серый. Обедали влюбленные в разных местах: сегодня это могла быть «Прага», а завтра они кушали уже в «Эрмитаже», потом это мог быть и «Метрополь», или какое-то другое заведение.

С самого начала бунинского произведения не покидает предчувствие какой-то беды, большой трагедии. Главный персонаж старается не задумываться о том, что будет завтра, о том, к чему вообще могут привести эти отношения. Он понимал, что с той, которая ему была так близка, не стоит говорить о будущем. Ведь ей просто не нравились эти разговоры и на его любые вопросы она не отвечала.

Но почему главная героиня не желала, как многие девушки, мечтать о будущем, строить планы? Может быть, это минутное влечение, которое скоро должно закончиться? Или же она уже знает все, что должно скоро с ней случиться в будущем? Иван Бунин описывает свою героиню так, словно она совершенная женщина, которую невозможно сравнить с другими прекрасными женскими образами.

Главная героиня обучается на курсах, не понимая, как потом в жизни ей это приходится. Бунинская девушка хорошо образована, в ней чувствуется утонченность и ум. Все в ее доме должно быть прекрасным. Но окружающий мир ее совсем не интересует, она отстраняется от него. По ее поведению казалось, что она равнодушна и к театрам, и к цветам, и к книгам, и к обедам. И это равнодушие не мешает ей полностью погружаться в жизнь и наслаждаться ею, читая книги и получая впечатления.

Прекрасная пара для окружающих людей казалась идеальной, их даже провожали взглядами. И было чему завидовать! Молодые, красивые, богатые - эти все характеристики подходили к этой паре. Эта счастливая идиллия оказывается странной, так как девушка не желает стать женой главного героя. Это заставляет задуматься над искренностью чувств возлюбленной и мужчину. На все его расспросы девушка находит лишь одно объяснение: она не умеет быть женой.

Видно, что девушка не понимает, каково ее предназначение в жизни. Душа ее мечется: роскошная жизнь ее привлекает, но хочется ей чего-то другого. Поэтому и прибывает она постоянно в мыслях и раздумьях. Чувства, которые испытывает девушка, непонятны ей самой, не может и главный герой в них разобраться.

Ее привлекает религия, девушка с удовольствием ходит в церковь, восхищается святостью. Героиня сама не может понять, почему это так ее привлекает. Однажды она решается на важный шаг - подстриг в монахини. Ничего не сообщив возлюбленному, девушка уезжает. Через время главный герой получает от нее письмо, где молодая женщина сообщает о своем поступке, но объяснять она даже не пытается.

Главный герой с трудом переживает поступок любимой женщины. Однажды он смог ее увидеть случайно среди монахинь. Бунин не случайно дает своему произведению название «Чистый понедельник». Накануне пред этим днем влюбленные вели серьезный разговор о религии. Главный герой впервые был удивлен размышлениями своей невесты, настолько они были для него новы и интересны.

Внешняя довольствие жизнью скрывало глубину этой натуры, ее тонкость и религиозность, постоянные ее терзания, которые и привели девушку в обитель монашки. Глубокие внутренние искания помогают объяснить и равнодушие молодой женщины, которое она проявляла к светской жизни. Она не видела себя среди всего того, что ее окружало. Счастливая и взаимная любовь не помогает обрести ей гармонию в душе. В этом бунинском рассказе любовь и трагедия неразделимы. Любовь дается героям, как некое испытание, которое им предстоит пройти.

Любовная трагедия главных героев заключается в том, что они не смогли до конца понять друг друга и не смогли правильно оценить личности, которые нашли свою половинку. Бунин своим рассказом «Чистый понедельник» утверждает мысль о том, что каждый человек - это огромнейший и богатейший мир. Внутренний мир молодой женщины богат духовно, но раздумья ее и размышления не находят опоры в этом мире. Любовь к главному герою для нее уже не спасение, а девушка видит в этом проблему.

Сильная воля героини помогает уйти от любви, бросить ее, отказаться от нее навсегда. В монастыре ее духовный поиск прекращается, у молодой женщины появляется новая привязанность и любовь. Героиня находится смысл жизни в любви к Богу. Все мелкое и пошлое теперь ее не касается, ее одиночества и покоя теперь никто не нарушает.

Рассказ Бунина и трагичен, и печален. Нравственный выбор стоит перед каждым человеком и его нужно сделать правильно. Героиня выбирает свой жизненный путь, а главный герой, продолжая любить ее, не может найти себя в этой жизни. Его судьба грустна и трагична. Поступок молодой женщины по отношению к нему жесток. Они оба страдают: герой из-за поступка возлюбленной, а она по собственной воле.

Рассказ “Чистый понедельник” удивительно прекрасен и одновременно трагичен. Встреча двух людей приводит к возникновению прекрасного чувства-любви. Но ведь любовь - это не только радость, это огромное мучение, на фоне которого кажутся незаметными многие проблемы и неприятности. В рассказе было описано, как именно встретились мужчина и женщина. Но начинается повествование с того момента, на который их отношения уже продолжались достаточно давно. Бунин обращает внимание на мельчайшие подробности, на то, как “темнел московский серый зимний день”, или на то, куда ездили обедать влюбленные - “в "Прагу", в "Эрмитаж", в "Метрополь".

Трагедия расставания предчувствуется уже в самом начале рассказа Главный герой не знает, к чему приведут их отношения. Об этом он предпочитает просто не задумываться: “Чем это должно кончиться, я не знал и старался не думать, не додумывать: было бесполезно - так же, как и говорить с ней об этом: она раз навсегда отвела разговоры о нашем будущем”. Почему героиня отвергает разговоры о будущем?

Она не заинтересована в продолжении отношений любимым человеком? Или же она уже имеет какое-то представление относительно своего будущего? удя по тому, как описывает Бунин главную героиню, она предстает совершенно особой женщиной, не похожей на многих вокруг. Она учится на курсах, не сознавая, впрочем, зачем ей нужна учеба. На вопрос, зачем она учится, девушка отвечала: “А зачем все делается на свете? Разве мы понимаем что-нибудь в наших поступках?”.

Девушка любит окружать себя красивыми вещами, она образованна, утонченна, умна. Но вместе с тем она кажется какой-то удивительно отстраненной от всего, что окружало ее: “Похоже было на то, что ей ничто не нужно: ни цветы, ни книги, ни обеды, ни театры, ни ужины за городом”. При этом она умеет наслаждаться жизнью, получает удовольствие от чтения, от вкусной еды, интересных впечатлений. Казалось бы, влюбленные имеют все, что необходимо для счастья: “Мы оба были богаты, здоровы, молоды и настолько хороши собой, что в ресторанах, на концертах нас провожали взглядами”. Сначала может показаться, что в рассказе описана настоящая любовная идиллия. Но на самом деле все было совсем иначе.

Главному герою не случайно приходит в голову мысль о странности их любви. Девушка всячески отрицает возможность брака, она объясняет, что не годится в жены. Девушка не может найти себя, она пребывает в раздумьях. Ее привлекает роскошная, веселая жизнь. Но одновременно она противится ей, желает найти для себя что-то иное. В душе девушки возникают противоречивые чувства, которые непонятны многим молодым людям, привыкшим к простому и беззаботному существованию.

Девушка посещает церкви, кремлевские соборы. Она тянется к религии, к святости, сама, может быть, не сознавая, отчего ее это привлекает. Совершенно внезапно, никому ничего не объясняя, она решает покинуть не только своего возлюбленного, но и привычный образ жизни. После отъезда героиня сообщает в письме о своем намерении решиться на постриг. Она никому ничего не желает объяснять. Расставание с любимой оказалось тяжким испытанием для главного героя. Только спустя долгое время он смог увидеть ее среди вереницы монахинь.

Рассказ назван “Чистый понедельник”, потому что именно в канун этого святого дня произошел между влюбленными первый разговор о религиозности. До этого не думал, не подозревал главный герой о другой стороне натуры девушки. Она казалась вполне довольной привычной жизнью, в которой было место театрам, ресторанам, веселью. Отказ от светских радостей ради монашеской обители свидетельствует о глубоких внутренних терзаниях, которые происходили в душе молодой женщины. Возможно, именно этим и объясняется то равнодушие, с которым она относилась к привычной жизни. Она не могла найти себе места среди всего, что ее окружало. И даже любовь не смогла помочь ей в обретении духовной гармонии.

Любовь и трагедия в этом рассказе идут рука об руку, как, впрочем, и во многих других произведениях Бунина. Любовь сама по себе представляется не счастьем, но тяжелейшим испытанием, которое нужно перенести с честью. Любовь посылается людям, которые не могут, не умеют вовремя ее понять и оценить.

В чем трагедия главных героев рассказа “Чистый понедельник”? В том, что мужчина и женщина так и не смогли понять и оценить друг друга в должной мере. Каждый человек - это целый мир, целая Вселенная. Внутренний мир девушки, героини рассказа, очень богат. Она находится в раздумьях, в духовном поиске. Ее привлекает и одновременно пугает окружающая действительность, она не находит того, к чему можно привязаться. И любовь предстает не спасением, а еще одной тяготившей ее проблемой. Именно поэтому героиня и решает отказаться от любви.

Отказ от мирских радостей и развлечений выдает в девушке сильную натуру. Именно таким образом она отвечает на собственные вопросы о смысле бытия. В монастыре ей не приходится задавать себе какие-то вопросы, теперь смыслом жизни для нее становится любовь к Богу и служение ему. Все суетное, пошлое, мелкое и незначительное больше никогда ее не коснется. Теперь она может пребывать в своем одиночестве, не беспокоясь, что оно будет нарушено.

Рассказ может показаться грустным и даже трагичным. В какой-то степени это действительно так. Но одновременно рассказ “Чистый понедельник” возвышенно прекрасен. Он заставляет задуматься об истинных ценностях, о том, что каждому из нас рано или поздно приходится столкнуться с ситуацией нравственного выбора. И далеко не каждому хватает мужества признать, что выбор сделан неправильно.

Сначала девушка живет так, как живут многие из ее окружения. Но постепенно она понимает, что ее не устраивает не только сам образ жизни, но и все мелочи и детали, которые окружают ее. Она находит в себе силы искать иной вариант и приходит к выводу, что спасением для нее может стать любовь к Богу. Любовь к Богу одновременно возвышает ее, но в то же время делает совершенно непостижимыми все ее поступки. Главный герой, влюбленный в нее мужчина, практически ломает свою жизнь. Он остается в одиночестве. Но дело даже не в том, что она оставляет его совершенно неожиданно. Она поступает с ним жестоко, заставляя его страдать и мучиться. Правда, мучится вместе с ним. Мучится и страдает по собственной воле. Об этом свидетельствует письмо героини: “Пусть бог даст сил не отвечать мне - бесполезно длить и увеличивать нашу муку...”.

Влюбленные разлучаются не потому, что складываются неблагоприятные обстоятельства На самом деле причина совсем в ином. Причина - в возвышенной и одновременно глубоко несчастной девушке, которая не может найти для себя смысл существования. Она не может не заслуживать уважения - эта удивительная девушка, которая не побоялась так резко изменить свою судьбу. Но вместе с тем она кажется непостижимым и непонятным человеком, так непохожим на всех, кто ее окружал.