Рассказ Леонида Андреева «Кусака» о сострадании, ответственности человека за тех, кого он приручил. Впоследствии эта идея была сформулирована и представлена миру в виде афоризма другим мастером слова, французским писателем А. де Сент-Экзюпери. Автор рассказа призывает почувствовать боль страдающей живой души бездомной собаки.
История создания и описание рассказа
История бездомной собаки рассказана сторонним наблюдателем. Кусака выросла и стала взрослым псом вопреки безжалостным обстоятельствам, в которых оказалась. Собака не имеет дома и всегда голодна. Но главное, что ее преследует - это жестокость людей, сильных, имеющих возможность обидеть слабое животное. Кусака мечтает о ласке и однажды она отваживается ее принять, но в результате получает удар сапогом в живот. Она больше никому не верит. Однажды, оказавшись в саду чужой дачи, собака кусает девочку, которая хочет ее приласкать. Так она знакомиться с семейством дачников и становится здесь «своей» собакой.
Доброе отношение и ежедневная еда изменяют не только жизнь, но и характер бездомного животного. Кусака становится ласковой, охраняет дачу и веселит новых хозяев своей смешной радостью. Однако наступает осень, девочка Леля вместе с семьей уезжает в город, оставив четвероногого друга на брошенной даче. Рассказ заканчивается тоскливым воем бездомной и никому больше не нужной Кусаки.
Главные герои
Л. Андреев писал, что, сделав главной героиней рассказа собаку, он хотел донести до читателя мысль, что «все живое имеет одну и ту же душу», а значит, одинаково страдает и нуждается в сострадании и любви. Кусака имеет верное сердце, умеет быть благодарной, отзывчива к ласке и способна к любви.
Другая героиня рассказа, девочка Леля, напротив, не ценит верность, ее любовь эгоистична и непостоянна. Девочка могла бы быть лучше, в ней есть хорошие нравственные задатки. Но ее воспитанием заняты взрослые, для которых благополучие и спокойствие важнее таких «мелочей», как сострадание и ответственность за слабого и доверившегося им существа.
Анализ рассказа
В письме к К. Чуковскому Леонид Андреев пишет, что произведения, вошедшие в сборник, объединены одной идеей: показать, что «все живое страдает одними страданиями». Среди героев рассказов есть люди разных сословий и даже бездомная собака, но, как часть «живого», все они объединены «великим безличием и равенством» и одинаково вынуждены противостоять «громадным силам жизни».
Писатель показывает разницу между жалостью, замешанной на сиюминутных эмоциях, и настоящим живым и деятельным состраданием. Эгоизм девочки и ее родных очевиден: они рады, что смогли приютить бездомное животное. Но эта радость не основана на ответственности и во многом исходит из тех соображений, что собака скрашивает загородную жизнь дачников своим неумелым и безудержным проявлением радости. Нет ничего удивительного, что жалость к бездомному животному легко переходит в безразличие при одной только мысли о личных неудобствах от проживания собаки в городском доме.
Рассказ, кажется, мог бы стать историей с хорошим концом. Наподобие тех, которые есть в святочных рассказах. Но Л. Андреев ставит целью разбудить совесть людей, показать жестокость безразличия к страданиям слабого существа. Писатель хочет, чтобы человек принял боль чужой души, как свою. Только тогда он сам станет добрее, приблизиться к своему высокому призванию - быть человеком.
- ...Вот пришел великан, большой, большой великан. Такой большой, большой.
Вот пришел он, пришел. Такой смешной великан. Руки у него толстые, огромные,
и пальцы растопырены, и ноги тоже огромные, толстые, как деревья, такие толстые.
Вот пришел он... и упал! Понимаешь, взял и упал! Зацепился ногой за ступеньку
и упал! Такой глупый великан, такой смешной - зацепился и упал! Рот раскрыл
- и лежит себе, и лежит себе, такой смешной, как трубочист. Ты зачем пришел
сюда, великан? Ступай, ступай отсюда, великан! Додик такой милый, такой славный,
славный; он так тихонько прижался к своей маме, к ее сердцу - к ее сердцу -
такой милый, такой славный. У него такие хорошие глазки, милые глазки, ясные,
чистые, и все так его любят. И носик у него такой хороший, и губки, и он не
шалит. Это прежде он шалил - бегал - кричал - ездил на лошадке. Ты знаешь, великан,
у Додика есть лошадка, хорошая лошадка, большая с хвостом, и Додик садится на
нее и ездит, далеко-далеко на речку ездит, в лес ездит. А в речке рыбки, ты
знаешь, великан, какие бывают рыбки? Нет, ты не знаешь, великан, ты глупый,
а Додик знает: такие маленькие, хорошенькие рыбки. Солнышко светит в воду, а
они играют, такие маленькие, хорошенькие, такие быстрые. Да, глупый великан,
а ты не знаешь.
- Какой смешной великан! Пришел и упал! Вот смешной! Шел по лестнице - раз-раз,
зацепился за порожек и упал. Такой глупый великан! А ты не ходи к нам, великан,
тебя никто не звал, глупый великан. Это прежде Додик шалил и бегал - а теперь
он такой славный, такой милый, и мама так нежно-нежно его любит. Так любит -
больше всех любит, больше себя, больше жизни. Он ее солнышко, он ее счастье,
он ее радость. Вот теперь он маленький, совсем маленький, и жизнь его маленькая,
а потом он вырастет большой, как великан, у него будет большая борода и усы
большие, большие, и жизнь у него будет большая, светлая, прекрасная. Он будет
добрый, и умный, и сильный, как великан, такой сильный, такой умный, и все будут
его любить, и все будут смотреть на него и радоваться. Будет в его жизни горе,
у всех людей есть горе, но будут и большие, светлые как солнце радости. Вот
войдет он в мир красивый и умный, и небо голубое будет сиять над его головой,
и птицы будут петь ему свои песенки, и вода будет ласково журчать. И он взглянет
и скажет: «Как хорошо на свете, как хорошо на свете...»
- Вот... Вот... Вот... Этого не может быть. Я крепко, я нежно, нежно держу
тебя, мой мальчик. Тебе не страшно, что тут так темно? Посмотри, вон в окнах
свет. Это фонарь на улице, стоит себе и светит, такой смешной. И сюда посветил
немного, такой милый фонарь. Сказал себе: «Дай и туда посвечу немножко, а то
у них так темно - так темно». Такой длинный смешной фонарь. И завтра будет светить
- завтра. Боже мой, завтра!
- Да, да, да. Великан. Конечно, конечно. Такой большой, большой великан. Больше
фонаря, больше колокольни, и такой смешной пришел и упал! Ах, глупый великан,
как же ты не заметил ступеньки! «Я вверх смотрел, мне внизу не видно,- говорит
великан басом, понимаешь, таким толстым, толстым голосом.- Я вверх смотрел!»
- А ты вниз лучше смотри, глупый великан, тогда и будешь видеть. Вот Додик мой
милый, милый и такой умный, он вырастет еще больше, чем ты. И так будет шагать
- прямо через город, прямо через леса и горы. Он такой будет сильный и смелый,
он ничего не будет бояться - ничего. Подошел к речке - и перешагнул. Все смотрят,
рты разинули, такие смешные,- а он взял и перешагнул. И жизнь у него будет такая
большая, и светлая, и прекрасная, и солнышко будет сиять, милое родное солнышко.
Выйдет себе утречком и светит, такое милое... Боже мой!
- Вот... Вот пришел великан - и упал. Такой смешной - смешной - смешной же!
Так глубокою ночью говорила мать над умирающим ребенком. Носила его по темной
комнате и говорила, и фонарь светил в окно,- а в соседней комнате слушал ее
слова отец и плакал.
Великан
Леонид Андреев
Вот пришел великан, большой, большой великан. Такой большой, большой. Вот пришел он, пришел. Такой смешной великан. Руки у него толстые, огромные, и пальцы растопырены, и ноги тоже огромные, толстые, как деревья, такие толстые. Вот пришел он... и упал! Понимаешь, взял и упал! Зацепился ногой за ступеньку и упал! Такой глупый великан, такой смешной - зацепился и упал! Рот раскрыл - и лежит себе, и лежит себе, такой смешной, как трубочист. Ты зачем пришел сюда, великан? Ступай, ступай отсюда, великан! Додик такой милый, такой славный, славный; он так тихонько прижался к своей маме, к ее сердцу - к ее сердцу - такой милый, такой славный. У него такие хорошие глазки, милые глазки, ясные, чистые, и все так его любят. И носик у него такой хороший, и губки, и он не шалит. Это прежде он шалил - бегал - кричал - ездил на лошадке. Ты знаешь, великан, у Додика есть лошадка, хорошая лошадка, большая с хвостом, и Додик садится на нее и ездит, далеко-далеко на речку ездит, в лес ездит. А в речке рыбки, ты знаешь, великан, какие бывают рыбки? Нет, ты не знаешь, великан, ты глупый, а Додик знает: такие маленькие, хорошенькие рыбки. Солнышко светит в воду, а они играют, такие маленькие, хорошенькие, такие быстрые. Да, глупый великан, а ты не знаешь.
Какой смешной великан! Пришел и упал! Вот смешной! Шел по лестнице - раз-раз, зацепился за порожек и упал. Такой глупый великан! А ты не ходи к нам, великан, тебя никто не звал, глупый великан. Это прежде Додик шалил и бегал - а теперь он такой славный, такой милый, и мама так нежно-нежно его любит. Так любит - больше всех любит, больше себя, больше жизни. Он ее солнышко, он ее счастье, он ее радость. Вот теперь он маленький, совсем маленький, и жизнь его маленькая, а потом он вырастет большой, как великан, у него будет большая борода и усы большие, большие, и жизнь у него будет большая, светлая, прекрасная. Он будет добрый, и умный, и сильный, как великан, такой сильный, такой умный, и все будут его любить, и все будут смотреть на него и радоваться. Будет в его жизни горе, у всех людей есть горе, но будут и большие, светлые как солнце радости. Вот войдет он в мир красивый и умный, и небо голубое будет сиять над его головой, и птицы будут петь ему свои песенки, и вода будет ласково журчать. И он взглянет и скажет: "Как хорошо на свете, как хорошо на свете..."
Вот... Вот... Вот... Этого не может быть. Я крепко, я нежно, нежно держу тебя, мой мальчик. Тебе не страшно, что тут так темно? Посмотри, вон в окнах свет. Это фонарь на улице, стоит себе и светит, такой смешной. И сюда посветил немного, такой милый фонарь. Сказал себе: "Дай и туда посвечу немножко, а то у них так темно - так темно". Такой длинный смешной фонарь. И завтра будет светить - завтра. Боже мой, завтра!
Да, да, да. Великан. Конечно, конечно. Такой большой, большой великан. Больше фонаря, больше колокольни, и такой смешной пришел и упал! Ах, глупый великан, как же ты не заметил ступеньки! "Я вверх смотрел, мне внизу не видно,- говорит великан басом, понимаешь, таким толстым, толстым голосом.- Я вверх смотрел!" - А ты вниз лучше смотри, глупый великан, тогда и будешь видеть. Вот Додик мой милый, милый и такой умный, он вырастет еще больше, чем ты. И так будет шагать - прямо через город, прямо через леса и горы. Он такой будет сильный и смелый, он ничего не будет бояться - ничего. Подошел к речке - и перешагнул. Все смотрят, рты разинули, такие смешные,- а он взял и перешагнул. И жизнь у него будет такая большая, и светлая, и прекрасная, и солнышко будет сиять, милое родное солнышко. Выйдет себе утречком и светит, такое милое... Боже мой!
Вот... Вот пришел великан - и упал. Такой смешной - смешной - смешной же!
Так глубокою ночью говорила мать над умирающим ребенком. Носила его по темной комнате и говорила, и фонарь светил в окно,- а в соседней комнате слушал ее слова отец и плакал.
Целостный анализ текста
Выберите ОДИН из вариантов.
Вариант1.
Прочитайте рассказ Л.Н. Андреева. Проанализируйте его, опираясь на поставленные вопросы.
В чём, по Вашему мнению, смысл названия рассказа?
Как название связано с главным событием рассказа?
Как называется главный повествовательный приём, использованный автором в рассказе?
Какие художественные приёмы и зачем использует автор?
В чём смысл финала?
Леонид Николаевич Андреев(1871-1919)
Вот пришёл великан, большой, большой великан. Такой большой, большой. Вот пришёл он, пришёл. Такой смешной великан. Руки у него толстые, огромные, и пальцы растопырены, и ноги тоже огромные, толстые, как деревья, такие толстые. Вот пришёл он... и упал! Понимаешь, взял и упал! Зацепился ногой за ступеньку и упал! Такой глупый великан, такой смешной- зацепился и упал! Рот раскрыл- и лежит себе, и лежит себе, такой смешной, как трубочист. Ты зачем пришёл сюда, великан? Ступай, ступай отсюда, великан! Додик такой милый, такой славный, славный; он так тихонько прижался к своей маме, к её сердцу- к её сердцу- такой милый, такой славный. У него такие хорошие глазки, милые глазки, ясные, чистые, и все так его любят. И носик у него такой хороший, и губки, и он не шалит. Это прежде он шалил- бегал- кричал- ездил на лошадке. Ты знаешь, великан, у Додика есть лошадка, хорошая лошадка, большая с хвостом, и Додик садится на неё и ездит, далеко-далеко на речку ездит, в лес ездит. А в речке рыбки, ты знаешь, великан, какие бывают рыбки? Нет, ты не знаешь, великан, ты глупый, а Додик знает: такие маленькие, хорошенькие рыбки. Солнышко светит в воду, а они играют, такие маленькие, хорошенькие, такие быстрые. Да, глупый великан, а ты не знаешь.
Какой смешной великан! Пришёл и упал! Вот смешной! Шёл по лестнице- раз-раз, зацепился за порожек и упал. Такой глупый великан! А ты не ходи к нам, великан, тебя никто не звал, глупый великан. Это прежде Додик шалил и бегал- а теперь он такой славный, такой милый, и мама так нежно-нежно его любит. Так любит- больше всех любит, больше себя, больше жизни. Он её солнышко, он её счастье, он её радость. Вот теперь он маленький, совсем маленький, и жизнь его маленькая, а потом он вырастет большой, как великан, у него будет большая борода и усы большие, большие, и жизнь у него будетбольшая, светлая, прекрасная. Он будет добрый, и умный, и сильный, как великан, такой сильный, такой умный, и все будут его любить, и все будут смотреть на него и радоваться. Будет в его жизни горе, у всех людей есть горе, но будут и большие, светлые как солнце радости. Вот войдёт он в мир красивый и умный, и небо голубое будет сиять над его головой, и птицы будут петь ему свои песенки, и вода будет ласково журчать. И он взглянет и скажет: «Как хорошо на свете, как хорошо на свете...»
Вот... Вот... Вот... Этого не может быть. Я крепко, я нежно, нежно держу тебя, мой мальчик. Тебе не страшно, что тут так темно? Посмотри, вон в окнах свет. Это фонарь на улице, стоит себе и светит, такой смешной. И сюда посветил немного, такой милый фонарь. Сказал себе: «Дай и туда посвечу немножко, а то у них так темно- так темно». Такой длинный смешной фонарь. И завтра будет светить- завтра. Боже мой, завтра!
Да, да, да. Великан. Конечно, конечно. Такой большой, большой великан. Больше фонаря, больше колокольни, и такой смешной пришёл и упал! Ах, глупый великан, как же ты не заметил ступеньки! «Я вверх смотрел, мне внизуне видно, - говорит великан басом, понимаешь, таким толстым, толстым голосом. - Я вверх смотрел!» - А ты вниз лучше смотри, глупый великан, тогда и будешь видеть. Вот Додик мой милый, милый и такой умный, он вырастет ещё больше, чем ты. И так будет шагать- прямо через город, прямо через леса и горы. Он такой будет сильный и смелый, он ничего не будет бояться- ничего.
Подошёл к речке- и перешагнул. Все смотрят, рты разинули, такие смешные, - а он взял и перешагнул. И жизнь у него будет такая большая, и светлая, и прекрасная, и солнышко будет сиять, милое родное солнышко. Выйдет себе утречком и светит, такое милое... Боже мой!
Вот... Вот пришёл великан - и упал. Такой смешной - смешной - смешной же!
Так глубокою ночью говорила мать над умирающим ребёнком. Носила его по тёмной комнате и говорила, и фонарь светил в окно, - а в соседней комнате слушал её слова отец и плакал.
Прочитайте стихотворение. Проанализируйте его, опираясь на поставленные вопросы.
Какие жанровые черты Вы видите в этом стихотворении?
Какие особенности лексики и грамматики Вы видите в этом стихотворении?
С чем сравнивается Рим и почему?
В чём философская идея стихотворения?
Как выражен образ лирического героя в этом стихотворении?
Необязательно отвечать на все вопросы последовательно. Вы можете избрать свой путь анализа. Пишите развёрнуто, связно, внятно, свободно.
Евгений Абрамович Баратынский(1800-1844)
Ты был ли, гордый Рим, земли самовластитель,
Ты был ли, о свободный Рим?
К немым развалинам твоим
Подходит с грустию их чуждый навеститель.
За что утратил ты величье прежних дней?
За что, державный Рим, тебя забыли боги?
Град пышный, где твои чертоги?
Где сильные твои, о родина мужей?
Тебе ли изменил победы мощный гений?
Ты ль на распутии времён
Стоишь в позорище племён,
Как пышный саркофаг погибших поколений?
Кому ещё грозишь с твоих семи холмов?
Судьбы ли всех держав ты грозный возвеститель?
Или, как призрак-обвинитель,
Печальный предстоишь очам твоих сынов?
Максимальное количество баллов за работу- 70.
Андреев открыл в литературе совершенно новый мир, овеянный дыханием мятежных стихий, тревожных мыслей, философских раздумий, неутомимых творческих исканий. Человек и властвующий над ним рок - эта проблема всегда волновала. В начале века, в пору всеобщего духовного пробуждения, философское осознание возможностей личности и их ограничения историей, социальным устройством действительности, биологическими законами жизни являлось потребностью времени. Именно трагическое миросозерцание писателя стимулировало его интерес к извечным тайнам бытия, к истокам несовершенства человеческой жизни. А. Блок недаром считал ведущим мотивом творчества Андреева роковое, непреодолимое разобщение людей, бессильных в своем одиночестве понять не только других, но и собственную личность.
Ho хотя жизнь представлялась Андрееву трагичной в ее основах, проповедь безропотного смирения перед всемогуществом рока его не увлекала. Наиболее проницательные современники писателя ощущали в его неистовых «воплях» при виде человеческих страданий попытки разорвать «круг железного предначертания», утвердить индивидуальную волю человека в его трагическом единоборстве с равнодушными, слепыми силами мироздания. Обостренное чувство жизни заставляло Андреева постоянно мучиться ощущением и знанием грядущей смерти; более того, бескомпромиссная правда о смертности всего сущего усиливала в нем и его героях чувство жизни, придавала ему большую напряженность и одухотворенность. В произведениях Андреева смерть оборачивалась одновременно и трагедией, и проверкой ценности прожитого, она выступала как естественное завершение жизни, как та высота, с которой глубже всего постигается мудрая и потаенная сущность бытия.
В воплощении больших и серьезных социально-философских тем, выдвинутых эпохой, Андреев не хотел идти проторенными путями. И в прозе, и в драматургии он защищал свое право на эксперимент, на свободный творческий поиск, исходя из того, что «форма была и есть только граница содержания, им определяется, из него естественно вытекает». Убежденный противник любой догмы, любых попыток свести живое произведение искусства, мировоззрение или метод писателя к схемам, к набору окостеневших формулировок, Андреев практически осуществлял идею свободного совмещения самых различных по своей природе эстетических принципов. В его произведениях наряду с приемами традиционнореалистического художественного письма присутствуют многообразные виды гротеска, символизации, условно-метафорической образности, разработана целая система средств универсального психологического анализа и другие оригинальные формы, позволявшие ему выразительно воплощать свое понимание русской социально-исторической действительности начала века, свои представления о границах непознанного и иррационального, «рокового» и свободного в мире и человеке.
Ранние рассказы Андреева, проникнутые идеями демократизма и гуманизма, продолжают реалистические литературные традиции, во многом сориентированы на художественный опыт Диккенса, Достоевского. Психология героя - обычного, заурядного человека - раскрывается в них через факт, случай повседневной жизни. Стержнем, образующим сюжет произведения, оказывается трогательная пасхальная или рождественская история, способствующая выявлению человеческого, естественного начала в одних и бесчеловечного - в других. Носителями нравственного начала выступают «униженные и оскорбленные»: дети, погруженные в нищету безрадостной городской жизни («Петька на даче», «Алеша-дурачок»), бедные страдающие люди наподобие работящего крестьянина Костылина («В Сабурове»), машиниста мельницы Алексея Степановича («На реке»), старого кузнеца Меркулова («Весенние обещания»). Рядом с ними в качестве героев предстают загубленные жизнью, но не до конца утратившие живой огонь души пьяницы, босяки, воры, проститутки, даже полицейские и жандармы («Баргамот и Гараська», «Буяниха», «На станции»). Условием их человечности оказывается непричастность к механизму социального насилия, отчужденность от правил несправедливого общественного устройства.
Часто ранние рассказы Андреева завершаются торжеством добродетели, человеколюбия или правопорядка. Так, в рассказе «Из жизни штабс-капитана Каблукова» его герой - пьяница-капитан - внезапно чувствует прилив необычайной жалости к своему вороватому денщику, так как никогда не подозревал о его «горькой домашней нужде». Взглянув на его «болезненное лицо», грубый офицер прощает денщику все его прегрешения.
Ta же тема примирения слабого, беззащитного с более сильным звучит в рассказах «Баргамот и Гараська», «На реке». Впрочем, торжество добрых начал нередко берется у Андреева под сомнение. Имея в виду рассказ «Баргамот и Гараська», Горький отметил, что в авторском повествовании заметно сквозит присущая Андрееву «умненькая улыбочка недоверия к факту», выпадающая из рамок благообразного пасхального рассказа.
Тем не менее рассказы, целиком выдержанные в реалистической традиции, не заняли сколько-нибудь значительного места в трагедийном творчестве писателя. Устремленный к общефилософской проблематике, Андреев по складу своей художественной индивидуальности не был склонен расширять запас жизненных наблюдений, а всецело полагался на интуицию, которая была у него исключительно тонкой и острой. Характерно, что даже в ранних реально-бытовых рассказах пробивает себе дорогу тяготение автора к разработке коренных проблем человеческого духа, стремление сквозь повседневность разглядеть ее скрытую от внешнего взора сущность. Большое значение в творчестве Андреева имеют философско-психологические рассказы, повести, пьесы, где бытовое содержание отходит на второй план, где интерес сосредоточен на выявлении не частного случая, а общих закономерностей человеческого существования. Ho и в живых конкретных картинах, и в философско-психологическом отвлечении Андреев стремился к одной цели: обнаружить противоречия социального бытия, общественного сознания, поставить глубинные вопросы философии жизни, от понимания которых зависело интеллектуальное развитие современного человека.
Тема отношений человека с роком, подчинения или неподчинения ему раскрывается в философско-психологических произведениях Андреева неоднозначно. Если писатели XIX века на первый план нередко выдвигали личность героического склада, вступавшую в единоборство со средой, с социальным злом, даже с собственными страстями (таковы грибоедовский Чацкий, тургеневский Базаров, многие герои Достоевского), то Андреев, хотя и не отказывается совсем от этой традиции, все же делает акцент преимущественно на выявлении трагического в повседневной жизни обычного человека. И оказывается, что среда, общество, история, природа, само мироздание - все это неотвратимо, фатально предопределяет его судьбу.
В таких рассказах Андреева, как «У окна», «В подвале», «Большой шлем», «Ангелочек» и других, герои испытывают страх и ужас перед жизнью, ощущают властную, подавляющую силу рока, которой не могут противостоять. «У окна», «В подвале», в парикмахерской («Петька на даче»), в больничной палате («Жили-были») - таково замкнутое пространство, в котором существуют герои. Оно обретает расширительный смысл, становится символом духовного омертвения человека. Маленькая каморка бедного чиновника Андрея Николаевича, в которой однообразно протекают его будни («У окна»), на протяжении рассказа сравнивается то с гробом, крышка которого вот-вот должна захлопнуться, то с могилой, которая скоро будет засыпана землей, то с крепостью, в которой умирают, спрятавшись от жизни. Авторское заключение двойственно: жалкое прозябание героя-неудачника достойно и презрения, и сострадания к погибшей душе человека.
Ho, показывая физическую гибель человека в неравной борьбе с высшими силами мироздания, Андреев одновременно утверждает и непреходящую ценность земной, реальной жизни, состоящую в упоении ее радостями, в любви, в самопожертвовании. Рок почти всегда обезоруживает человека, обрекает его на мучения - и тем упорнее должна быть борьба за его земное счастье, за счастье идущих вслед ему новых поколений.
Эта мысль воплощена в образно-художественном строе рассказа «Жили-были», где противопоставлены мироощущения двух героев - несчастного, безразличного ко всему окружающему купца Кошеверова и счастливого, искрящегося жизнелюбием дьякона Сперанского. Тяжело больные оба, они доживают последние дни в общей больничной палате. Ho если перед Кошеверовым обнажается бесцельность его земного существования, то Сперанскому приближающаяся смерть еще раз открывает высший смысл жизни. Он не думает о своей неизлечимой болезни, живо общается с другими больными, с врачами и студентами, сестрами и сиделками, слышит крики воробьев за окном, радуется сиянию солнца, беспокоится о жене, детях,- все они живут в нем, а он продолжает жить в них.
Есть у Андреева и более активные герои, готовые помериться силами с тем, что враждебно человеку в окружающем мире. Правда, бунтарское начало в них направлено не столько против рокового «круга железного предначертания», сколько против социальной несправедливости, несовершенства человеческого разума, человеческих отношений. Таков герой «Рассказа о Сергее Петровиче»: посредственный, «невидный студент с плоским ординарным лицом», он под влиянием идеи Ф. Ницше о «сверхчеловеке» восстает против пошлой обыденщины - кончает жизнь самоубийством, которое оказывается не только шагом отчаяния, но и актом возмущения, торжеством победителя. Таков доктор Керженцев (рассказ «Мысль»), заставивший себя отбросить общепринятые нравственные нормы общества и совершить страшное преступление ради личного самоутверждения, победы независимой мысли. Таков и герой повести «Жизнь Василия Фивейского» деревенский священник, фанатик веры, отрекающийся от своего единственного духовного богатства, которое не в состоянии облегчить людские страдания.
Эти и другие герои Андреева, дерзко бросающие вызов всем укоренившимся, привычным общественным установлениям, - по большей части воинствующие индивидуалисты, убежденные в собственном избранничестве. Ho и они в конечном счете не в состоянии достичь желанной духовной свободы, отыскать новую действенную философию жизни. Доктор Керженцев, совершивший бессмысленное убийство своего друга, не может понять, притворялся ли он в этот момент сумасшедшим или действительно сошел с ума, и в итоге попадает в психиатрическую лечебницу. И бунт священника - отца Василия не только не приносит ему душевного успокоения, но окончательно разрушает его внутренний мир, не имеющий иных нравственных опор, кроме веры в Бога, бесповоротно ведет его к гибели. Роковые загадки жизни и смерти, волновавшие Андреева, оставались для него неразрешимыми. И чем острее переживал писатель бесплодность своих неустанных попыток заглянуть «по ту сторону добра и зла», тем сильнее укреплялись в его сознании трагические представления о жизни и человеке.
То пристальное внимание, которое Андреев уделял, по словам В. Г. Короленко, вопросам «человеческого духа в его искании своей связи с бесконечностью вообще и с бесконечной справедливостью в частности», определило отличительные качества его творческой манеры. Отход от изображения конкретных картин реально-бытового плана он возмещал усилением символического звучания своих произведений, заразительной и бурной экспрессией, повышенной эмоциональной окрашенностью, попытками проникновения в тайная тайных человеческой психики. В подобного рода формах - с резкими контрастами, гротескно подчеркнутой выразительностью, угловатостью общих контуров - своеобразие художественного мышления Андреева воплощалось с наибольшей полнотой.
Примечательно, что Андреев умел раскрывать ту или иную тему, имевшую в его сознании однозначный смысл, в разных художественно-стилевых формах. В произведениях условно-аллегорических, гротескных, отвлеченных от конкретных реалий, писатель стремился к максимуму эмоциональной напряженности в передаче надрывно-бунтующих человеческих страданий. В таких рассказах Андреева первой половины 1900-х годов, как «Стена», «Набат», «Ложь», «Бездна», «Красный смех», то или иное философское настроение, переживание, чувство раскрывается в «чистом», обнаженном виде, повествование развертывается вне примет определенного времени, герои зачастую не называются по именам, лишены каких-либо индивидуальних черт.
В «Набате» неистовые призывы набата, зловещие отсветы пылающей земли вызывают острое ощущение тревоги, неотвратимой катастрофы. Для писателя не имеют значения обстоятельства возникновения деревенского пожара. Его художественная цель - выразить предчувствие надвигающейся грозы, неудержимости огненной стихии, предсмертные судороги «сердца самой многострадальной земли». Нарастание страдания и ужаса в символических звуках медного колокола становится почти физически ощутимым. Выразителен синтаксический строй фраз, лаконичных и в то же время отличающихся многоцветной художественной палитрой: «Звуки были ясны и точны и летели с безумной быстротой, как рой раскаленных камней. Они не кружились в воздухе, как голуби тихого вечернего звона, они не раскалывались в нем ласкающей волной торжественного благовеста, они летели прямо, как грозные глашатаи бедствия, у которого нет времени оглянуться назад, и глаза расширены от ужаса».
Иное настроение доминирует в рассказе «Стена» - мрачной аллегорической фантасмагории. Собравшиеся в зловонной долине у подножия огромной стены, разрезающей небо, тысячи людей - «прокаженных» пытаются пробить эту стену, но, убедившись в тщетности своих усилий и жертв, беспомощно отступают назад. А «Красный смех», написанный в 1904 году, в разгар русско-японской войны, вообще представляет собой, по сути дела, один пронзительный и отчаянный крик «безумия и ужаса», эмоционально выражающий протест писателя против войны, на которой реками льется человеческая кровь.
Картину братоубийственной бойни Андреев рисует в коротких, бессвязных отрывках из «найденной рукописи», отдельные разрозненные эпизоды не имеют ни начала, ни конца. Хрупкое сознание героя не выдерживает зрелища жестокого кровопролития и легко поддается кошмару безумия. В его подавленном восприятии окружающая природа, даже небо и солнце окрашиваются в цвет крови. Пылающее багровое солнце и люди, бредущие ощупью, по колено в крови, - такой жуткой картиной начинается рассказ. «Все кругом залито красным тихим цветом», «красные отблески на полотне дороги» - эти и им подобные фразы звучат на протяжении всего повествования, оставляющего впечатление парадоксального смешения бреда и яви. «Кровавая каша», земля, которая «кричит» и выбрасывает из своих недр «ряды бледно-розовых трупов», «мутный кровавый кошмар» - вот фон, на котором вырастает символический образ Красного смеха, образ бессмысленного и преступного кровопролития. На первый план выдвигается не отражение событий, а эмоциональное, субъективное отношение художника к ним, намеренно утрированное, гиперболизированное.
Co временем склонность Андреева к отвлеченному художественному мышлению - даже при сохранении реальной сюжетной основы - обозначается с полной отчетливостью. В рассказе-аллегории «Так было» (1905) Андреев рассматривает социальную революцию не как борьбу антагонистических классовых сил, а как явление философско-психологического плана. Чередование народной свободы и деспотизма уподобляется в рассказе ритмичному качанию маятника старинных башенных часов. «Достигая вершины своего качания, маятник говорил: «Так было!» Падал, поднимался к новой вершине и добавлял: «Так будет! Так было - так будет! Так было - так будет!» Писатель утверждает мысль о естественности и закономерности борьбы с тиранией, хотя и не верит в возможность «физической» победы революции - речь у него идет только о революции в духовном смысле.
А в «Рассказе о семи повешенных» - одном из лучших произведений Андреева - писатель, воздавая должное мужеству своих героев - революционеров-террористов, раскрывая величие их духа накануне казни, фиксирует внимание главным образом на психологической «игре» с мыслью о смерти, с темой небытия. Оказавшись за тюремными воротами и уже зная о смертном приговоре, герои Андреева теряют интерес к внешнему миру и остаются наедине с «неразгаданной великой тайной» - «из жизни уйти в смерть».
«Условным» способом воплощения художественного содержания, сосредоточенностью не на бытовом, а на «бытийном» во многом объясняется частое обращение писателя к библейским сюжетам, переосмысленным в философско-психологическом плане. Мотивы этих сюжетов использованы в «Жизни Василия Фивейского», в рассказах «Елеазар», «Сын человеческий», в повести «Иуда Искариот», в драмах «Анатэма», «Самсон в оковах», романе «Дневник Сатаны». Так, в повести «Иуда Искариот», парадоксально истолковывая евангельскую историю, Андреев изображает апостолов, учеников Христа, как трусливых и жалких обывателей, выслуживающихся перед учителем. Иуда же становится их обвинителем. Вынужденный признать неизбежность смерти Христа и своей собственной, он надеется, что распятие-воскресение разбудит сознание людей, вернет их к вечным нравственным истинам и что тем самым оправдаются и обретут великий духовный смысл мучения Спасителя и его, Иуды, страдания.
Художественный мир Андреева невозможно представить себе без его драматургии, новаторской по содержанию и форме. В пьесах «Жизнь человека», «Царь-Голод», «Анатэма», «Океан» даны обобщенные картины человеческой жизни, человеческой истории, других масштабных нравственно-философских проблем и явлений.
В противоположность театру непосредственного эмоционального переживания Андреев создает свой театр философской мысли, пренебрегая жизнеподобием и стремясь дать «широкий синтез», «обобщение целых полос жизни». Тяготение к «грубости, угловатости, даже как будто вульгарной карикатурности», гротесковая сатирическая образность, «депсихологизация» и «деиндивидуализация» персонажей, лишенных бытовой конкретности, доведение одной укрупненной черты характера до крайней степени развития при отсечении «мелочей и второстепенного», резкая стилевая контрастность - все это требовалось писателю, чтобы с самого начала разрушить иллюзию реальности происходящего на сцене и беспрепятственно выразить волнующую его философскую идею.
В более поздних драматических произведениях внимание Андреева перемещается в более «земную» сферу отношений личности с окружающим миром. Писатель ратует за театр «чистого психизма», театр «души», в котором, по его убеждению, должно быть торжество полной психологической правды, торжество истинно трагедийного искусства. Тяготея к философско-психологической трагедии, он возвращается к реалистической образности, заостряет внимание на постижении глубин духовной жизни человека, затрагивает гражданские, социальные проявления личности.
Правда, лишь в немногих пьесах (в частности, в «поэме одиночества» «Собачий вальс») Андрееву удалось приблизиться к идеальному выражению своих требований к новой драме. В большинстве своих пьес 1910-х годов он склоняется к компромиссным художественным решениям: сближает психологический театр с символической драмой, насыщает бытовые сюжеты дополнительной философской нагрузкой, придает обыденным психологическим деталям символичность, многозначную обобщенность, чтобы поднять изображение быта до уровня трагического восприятия. В последних лирико-драматических «исповедальных сочинениях Андреева» («Тот, кто получает пощечины», «Реквием», «Собачий вальс») с предельной обнаженностью проявилась душевная трагедия писателя, так и не сумевшего приблизиться к разрешению коренных противоречий жизни и потому чувствовавшего себя бесконечно одиноким в окружающем мире.
