Наталья Борисовна Нордман Нордман (Северова) Наталья Борисовна 1863 - 1914 Россия (СССР) Вторая жена и помощник художника И.Е. Репина, фотограф, вегетарианка, активный деятель на ниве раскрепощения женщин. Северова – её писательский псевдоним. «На одной из фотографий Куоккалы начала 1900-х годов, воспроизведённой на почтовой открытке того времени, мы видим однообразно ровный забор, калитку и ворота, сразу за которыми виднеется какая-то постройка. На маленькой дощечке, прикреплённой к забору, едва удается различить слова: «Villa Penates». Сама дача не видна на открытке, так как стояла в глубине участка. Это был обыкновенный низенький финский домик, стены которого, сложенные из брёвен, обшиты тесом. Пожалуй, никто, даже близкие друзья Репина, не знали тогда, что усадьба приобретена не Нордман, а самим художником. Много лет спустя, уже глубоким стариком, Репин раскрыл обстоятельства покупки в одном из писем, пояснив, что Нордман была бедна, поэтому «... из боязни, чтобы, по моей смерти, её не выселили мои наследники, я перевел на её имя «Пенаты»». Кто же была эта женщина, о которой Репин так заботился и которой суждено было отныне играть в его жизни значительную роль? Наталья Борисовна Нордман родилась 2(14) декабря 1863 года в Гельсингфорсе (Хельсинки). Её отец, дворянин Выборгской губернии, швед, морской офицер, впоследствии дослужился до адмирала; мать русская, из семьи помещиков Смоленской губернии. Отец умер, когда Нордман была ещё девочкой. Однако в жизненном укладе семьи ничего не изменилось. Несмотря на очень ограниченные средства, почти бедность, мать Нордман продолжала выезжать в свет, а дочери внушала барски-пренебрежительное отношение ко всякому труду. О своей юности Нордман только и могла написать впоследствии, что была «воспитана матерью-вдовою, дома, без системы. Образования не получила никакого. Обучалась языкам и манерам...» Живому и деятельному характеру Нордман этого было мало, и она уговорила мать разрешить ей посещать училище барона Штиглица. Там она недолго занималась лепкой и рисованием, но мать запретила ей ходить на уроки чаще чем два раза в неделю, считая, «что эти дурацкие школы ни к чему не ведут». Все злоключения своей молодости с её наивными мечтами о подвиге Нордман изложила в автобиографической повести «Беглянка», опубликованной с иллюстрациями Репина в весенних номерах журнала «Нива» за 1900 год. Героиня повести - экзальтированная девушка, не выдержав жизни, цель которой заключалась в исполнении светских обязанностей, бежала из дому и сумела уехать в Америку. Ей казалось, что именно в этой стране она сможет осуществить мечтания о трудовой жизни, которая позволит ей чувствовать себя настоящим человеком, приносящим пользу. Но, воспитанная в обстановке развращающего ничегонеделанья, она не была ни приспособлена, ни подготовлена к какому бы то ни было труду. Нордман с полной откровенностью показала в повести несостоятельность своей героини, а следовательно, самой себя. Недолго испытав силы в роли горничной и пожив месяца два на ферме, скорее в качестве гостьи, чем работницы, эта взрослая девушка, которой шёл уже двадцать второй год, будто маленький наблудивший ребёнок, вернулась домой. «Моё положение самое глупое,- заключает она, - я всегда и везде чужая. ...Где- нибудь на месте (службы – Прим. И.Л. Викентьева) меня будут презирать за то, что я ищу заработка. В моей среде мне никогда не простят моей самостоятельности... Неужели всем тем силам, которые ещё кипят во мне, нет приложения?!». Действительно, Нордман не умела найти применения своим силам и способностям. Среда, в которой она выросла, воспитание неизбежно накладывали отпечаток никчемности на все её дела. Зная языки, Нордман принималась за переводы, но они оказывались ненужными. Пыталась заниматься благотворительностью, но это было совсем уж нелепо, так как у неё почти не было средств. Наибольший успех принесли Нордман занятия фотографией, которую она освоила на курсах при Русском техническом обществе. Участвуя в одном из конкурсов фотографов-любителей, она даже получила серебряную медаль. Рецензенты писали о её снимках жанровых сцен: «Интересные мотивы, чистая работа заставляют выделить г-жу Нордман из массы безличных фотографов. В ней заметно художественное чутьё, её виды безусловно красивы, типы и моменты выбраны с большим вкусом, а это вместе с тщательностью работы, кажется, и все, что можно от любителя требовать». Репин встретился с Натальей Борисовной в доме княгини М.К. Тенишевой, с которой был дружен в 90-е годы. […] Когда Репин познакомился с Нордман, то сумел оценить её порывы, стремление действовать и быть полезной. Она была наблюдательна, отзывчива. Кроме того, Нордман понимала, что Репин принадлежит искусству, и это накладывает совершенно особый отпечаток на их отношения, поэтому она видела свою задачу в том, чтобы «не только не мешать его творчеству, а всеми силами оберегать в нём священный огонь и всё, всё приносить ему в жертву». Постепенно они стали необходимы друг другу. Репин, отдавая должное природным способностям Нордман, жалел, что она не получила прочного систематического образования. «Что могло бы из Вас выйти!» - восторженно восклицал он и, стараясь как-то помочь, объяснял: «Вам необходим правильный, ежедневный труд. Тут нужна долгая и настойчивая дрессировка характера, без этого никогда человек не станет на ноги (на собственные и крепко)». Поощряемая Репиным, Нордман стала заниматься писательской деятельностью, и вскоре в свет вышли две книги. Первая, «Беглянка», что печаталась в «Ниве», в 1901 году издана была с новым названием «Эта» (переиздана в 1912 году с названием «К идеалам»), вторая - роман «Крест материнства»- появилась в 1904 году. В качестве псевдонима Нордман взяла себе фамилию Северова. После выхода первой повести появилось несколько рецензий. Критики недвусмысленно заявляли об «умеренности литературного таланта» г-жи Северовой, но не могли не оценить искренности автора и отмечали, что литературные грехи повести искупаются чистосердечностью и простотой рассказа. «Повесть г-жи Северовой, - писал один из критиков, - имеет то преимущество, что передает... подлинные факты, будучи, вероятно, просто воспоминаниями». […] Чтобы не мешать работать Репину и наладить хозяйство в усадьбе, Нордман решила зимой 1900 года переселиться из Петербурга в Куоккалу (сейчас – посёлок Репино – Прим. И.Л. Викентьева)». Кириллина Е.В., Репин в «Пенатах», Л., «Лениздат», 1977 г., с. 12-17. При работе И.Е. Репина над картиной: «Торжественное заседание Государственного совета» в Мариинском дворце в Санкт-Петербурге он сделал эскиз и смог сфотографировать заседание с помощью фотоаппарата своей жены. Отказываясь любым способом использовать животных, Н.Б. Нордман даже в русские морозы ходила в костюме, где в качестве подкладки использовалось … сено. Она заболела чахоткой… И это ускорило её смерть. В 1914 году завещание Натальи Борисовны Нордман - юридической хозяйки «Пенатов» вступило в силу. «Текст этого документа чрезвычайно интересен. Наталья Борисовна дорожила каждой мелочью в повседневной жизни с великим художником. В «Пенатах» всё было сделано так, чтобы Репину удобно было работать и жить, всё соответствовало его привычкам и вкусам. А потому участок земли с домом и хозяйственными пристройками передавался в пожизненное владение Репина, а после его смерти в ведение Академии художеств. Нордман завещала Академии усадьбу с условием: «... чтобы после смерти Ильи Ефимовича Репина в доме... был устроен род музея, под названием «Домик И.Е. Репина». Дом после смерти Ильи Ефимовича Репина ни в каком случае не должен быть обитаем, его следует окружить забором, тщательно содержать, и доступ в него посетителей открывать только днём (во избежание пожара) в сопровождении доверенного лица. Хозяйственные при доме постройки, где кухня и баня, а также и ледник, должны быть после смерти Ильи Ефимовича Репина снесены... Все те вещи, которые... могут служить выражением вкуса и привычек Ильи Ефимовича Репина, а также и моих, должны быть оставлены в домике И.Е. Репина на своих местах, с целью придать домику вид музея и сохранить в нём отпечаток личности художника». Этот документ был передан в Академию художеств, и весной 1915 года назначенная комиссия должна была осмотреть дом, справиться насчёт завещанных на его содержание средств и доложить об этом Совету Академии. Летом в «Пенатах» делали капитальный ремонт. Прежнюю толевую крышу заменили оцинкованным железом, перекрасили стены. Осенью комиссия докладывала о состоянии дел. Рассмотрев все обстоятельства, Совет постановил дар Нордман отклонить, так как в дальнейшем у Академии не найдётся достаточных средств, чтобы содержать «Домик И.Е. Репина» в качестве музея. Чтобы воля завещательницы всё-таки могла быть исполнена, Репин пожертвовал в пользу Академии художеств тридцать тысяч рублей, чтобы в будущем на проценты с этих денег музей всё-таки мог бы существовать. Приняв этот дар с благодарностью, Академия художеств готова была теперь исполнять завещание Нордман». Кириллина Е.В., Репин в «Пенатах», Л., «Лениздат», 1977 г., с. 145-146.

Нордман-Северова Н.Б. (бюст работы Репина, 1902)

Портрет писательницы Н.Б.Нордман-Северовой

Репин.1905 год

Наталья Борисовна Нордман (-Северова-писательский псевдоним) родилась в 1863 г. в Гельсингфорсе (Хельсинки) в семье русского адмирала шведского происхождения и русской дворянки; финляндским своим происхождением она всегда гордилась и любила называть себя «свободной финляндкой». Ее крестили ее по лютеранскому обряду, и ее крестным отцом стал сам Александр II; Она получила прекрасное домашнее образование, знала несколько языков, занималась музыкой, лепкой, рисованием.

В 1884 г., в возрасте двадцати лет, она отправилась на год в США, где работала на ферме. После возвращения из Америки играла на любительской сцене в Москве. Жила она у своей близкой подруги княгини М. К. Тенишевой. Там она погрузилась «в атмосферу живописи и музыки», увлеклась «балетными танцами, Италией, фотографией, драматическим искусством, психофизиологией и политической экономией.

Они встретились, когда Наталья Борисовна пришла в мастерскую Репина, сопровождая Тенишеву, портрет которой писал Илья Ефимович. А потом, в 1898 году, Нордман поехала провожать его до Одессы, когда Репин отправился в Палестину. Вскоре оказалось, что Наталья Борисовна ждёт от него ребёнка. Прожив всего два месяца, девочка умерла.

Она была моложе его на 19 лет.Не привлекательная, небогатая, но умная и активная, она обладала редким свойством внезапно превратиться в очаровательную женщину.

Чтобы стать невенчанной женой Репина, Наталья порвала со своей семьёй . В первый же год знакомства влюблённые вместе поселились в дачном посёлке Куоккала, а вскоре перебрались в купленное Репиным на имя Натальи Борисовны имение “Пенаты”. Здесь Репин создавал свои живописные полотна, а Наталья Борисовна писала книги, занималась фотографией, организовывала жизнь в доме.

В мастерской собирались многочисленные друзья Репиных. Здесь проводились знаменитые репинские «среды». Наталья Нордман была своеобразной женщиной: она сажала за общий стол прислугу, гостям предлагались блюда исключительно вегетарианской кухни, на столе стояли кушанья, приготовленные из сена, котлеты - из овощей. Гостям за столом не прислуживали, никто, кроме хозяина, не подавал им пальто.

Горький, Стасов, Репин, Нордман-Северова в Пенатах 18 августа 1904 г.

Социальные идеи находили отражение и в привычках ее языкового обихода. С мужем она была на «вы», мужчинам без исключения говорила «товарищ», а всем женщинам — «сестрицы».

И.Е.Репин и его жена Н.Б.Нордман-Северова (в центре) с гостями у знаменитого "крутящегося" стола,
сервированного к приему гостей. Куоккала.1900-е годы. К.К.Булла

В московской гостинице, где Репины остановились в декабре 1909 г., Нордман в первый день Рождества протягивала руки всем лакеям, швейцарам, мальчикам и поздравляла их с Великим Праздником.

Нордман отстаивала право женщины к самореализации помимо материнства, мечтала законодательным путем установить восьмичасовой рабочий день для домашней прислуги, работавшей по 18 часов.

В газетах быт Репиных описывался с комическим ужасом, многими деятельность Натальи Борисовны осмеивалась и осуждалась. А она была охвачена страстным стремлением заботиться о слабых, несчастных людях, считала своей семьёй практически чужих ей людей. С молодых лет она вечно кому-нибудь помогала: сиротам, голодным курсисткам, безработным учительницам. Словно чувствуя в ней спасительницу, вокруг вращались те, кому требовалась помощь любого рода.

Н.Б.Нордман-Северова в мастерской мужа, И.Е.Репина. Куоккала 1910. Булла

Литературные способности молодой жены поощрялись самим Репиным, он видел в ней талант. Это восхищение знаменитого художника неординарной личностью собственной жены осталось во многих портретах Натальи Борисовны: читающей, пишущей за столом, сидящей за роялем…Репин создал её скульптурный портрет, красивый по лепке, тонко прочувствованный. В течение пятнадцати лет он не переставал удивляться ее «жизненному пиру», ее оптимизму, богатству идеями и мужеству

Однако, оба они были людьми со сложными характерами, с оригинальными взглядами на жизнь, поэтому часто утомляли друг друга. Раздражаясь, затевали ссоры, которые обычно завершались разъездами.

Первые признаки чахотки у неё появились ещё в 1905 году. Заболевшую жену Репин на несколько месяцев отвез в Италию на лечение. Болезнь на время отступила, но потом появилась вновь. Нордман повторно уехала в Италию, а потом в Швейцарию. Репин, по воспоминаниям современников, расставался с женой без сожаления, отъезд как бы подводил черту под давно наметившимся разрывом.

Наталья Борисовна умерла в июне 1914 года.

Н.Б.Нордман-Северова со своей подругой артисткой Л.Б.Яворской во время прогулки.
Куоккала, имение "Пенаты" 1900-е, Булла

*К. И. Чуковский. Воспоминания о Репине.

**Н.Б.Нордман “Интимные страницы”

Программа Екатерины Павловой "Спутницы великих. Наталья Нордман
Часть 1

Часть 2

Наталья Борисовна Нордман-Репина
(1863-1914)

Репин Илья Ефимович
Портрет Натальи Борисовны Нордман

Дочь адмирала Наталья Борисовна Нордман происходила из обрусевшего шведского рода. В русской литературе она осталась Натальей Северовой, написавшей немало памфлетов, повести «Эта», «Крест материнства», «Интимные страницы», несколько пьес.

Наталья Борисовна вечно хлопотала о каких-то сиротах, помогала голодным курсисткам, безработным учительницам. Художник Илья Репин, по свидетельству Корнея Ивановича Чуковского, «проводил с ней все свое свободное время».

Вот и в Париж, на Всемирную художественную выставку 1900 года, где он был членом международного жюри, Репин поехал вместе с Натальей Северовой. В том же году Илья Ефимович поселился с ней под Петербургом – в дачном месте Куоккала. Ныне оно называется Репино.

Восхищение художника личностью любимой женщины осталось во множестве портретов Натальи Борисовны: читающей, сидящей за роялем, слушающей замечательных репинских друзей, что-то пишущей за маленьким, педантично строгим столом, в углу которого стоит вазочка с цветами… В 1902 году Репин создал и ее скульптурный портрет, красивый по лепке и тонко прочувствованный.

Репин Илья Ефимович
Автопортрет с Натальей Борисовной Нордман

Затем изобразил себя с женой на балконе.

Художник частенько жалел, что его любимая не получила прочного систематического образования. «Что могло бы из вас выйти! – говорил он. – Вам необходим правильный, ежедневный труд». Хотя, если говорить об образовании, стоит упомянуть, что Нордман владела шестью языками настолько хорошо, что переводила Репину зарубежные газеты прямо с листа!

Наталья Борисовна рано осталась без отца. Несмотря на весьма ограниченные средства, ее мать продолжала выезжать в свет, а дочери внушала, как сказано в одной книге, «барское отношение ко всякому труду». Поощряемая Ильей Ефимовичем, Нордман как раз и стала заниматься литературой. Она писала романы, повести, эссе, трактаты, появлявшиеся с иллюстрациями Репина. Была замечательным фотографом в ту пору, когда и мужчины редко умели пользоваться фотоаппаратом.

На ее снимках мы видим, как Репин шагает в весеннем плаще по валунам среди сосен, как он отправляется на лыжную прогулку – в шароварах, в какой-то крылатой куртке, спортивной шапочке; как, стоя босыми ногами в земле, подвернув брюки, копает пруд вместе с рабочими…

Об отношении Натальи Борисовны к Репину свидетельствует ее запись в дневнике:

«…Уже не боюсь его и совместной жизни. Только ее и желаю и думаю, что она могла бы быть очень счастливой».

В конце 1900 года художник поселился в имении Нордман в Финляндии, в ставших знаменитыми Пенатах.

В имении к дому была пристроена мастерская, выходившая в парк, устроенный, благодаря трудам Натальи Борисовны, с прудами, мостиками, террасами и беседками. Здесь Северова писала свои книги, собирала в один альбом, дошедший до наших дней, все опубликованное о муже; здесь Репины принимали друзей – Горького с М. Ф. Андреевой, Стасовых, Чуковских, Леонида Андреева…

В. В. Стасов говаривал про Наталью Борисовну: «она парень недурной, даже интересный». Среди русской интеллигенции были популярны репинские «среды», на которых могли появиться даже неприглашенные. Особенно весело бывало на Рождество.

«Мерцали огни елки, а кругом носились, прыгали и кружились пары, – описывала подруге один из новогодних праздников Наталья Борисовна. – И. Е. отбивал отчаянного трепака…»
Бульварные репортеры нередко подсмеивались над женой Репина. Она сажала за общий стол прислугу, настаивала на вегетарианской кухне, утверждала, что любого человека обогащает участие в самодеятельном искусстве.

И в Пенатах, как называли хозяева свою дачу, не только пел Шаляпин и читала лермонтовские стихи Мария Федоровна Андреева, но играли на гармониках и балалайках садовники и дворники, плясали свои народные танцы латыши-плотники и финки-поварихи, устраивались елки и хороводы. Гостям не прислуживали за столом; никто, кроме хозяина, не подавал им пальто.

Всюду висели плакаты: «Не ждите прислуги, ее нет», «Все делайте сами», «Ударяйте в гонг, входите и раздевайтесь в передней» и т.д. Хозяйка раздавала гостям свою брошюру под названием «Я никого не ем!»

«Можно один раз разыграть для смеха такую комедию, – считает биограф художника Софья Пророкова. – Но когда спектакль продолжается всю жизнь, он прискучивает… Прислуга в доме жила, не могли же все эти многочисленные блюда, приготовленные из сена, и котлеты из овощей появиться на столе по мановению руки хозяйки Пенат, и не она сама после разъезда гостей мыла посуду. Все это делала прислуга, и только внешне дело изображалось так, что обходились без посторонней помощи».

Горький Алексей Максимович, Андреева М.Ф.,
Нордман Н.Б. и Репин Илья Ефимович
(фотография в мастерской Репина в Пенатах, 1905)

«Когда в Куоккале жил А. М. Горький, – вспоминала М. К. Куприна-Иорданская, первая жена А. И. Куприна, – мы с Александром Ивановичем сперва заезжали к нему обедать, и он говорил нам: «Ешьте больше, ешьте больше! У Репина ничего кроме сена не получите!»

Когда художник приезжал в Петербург к своим друзьям Антокольским, то с удовольствием вкушал там хорошо зажаренный бифштекс, прося только не рассказывать Наталье Борисовне об этом «падении». Сама она тоже была не прочь побаловаться в тишине чем-нибудь вкусненьким.

«Некоторых гостей, в том числе и меня с Александром Ивановичем, Нордман-Северова приглашала к себе в спальню, – продолжает М. К. Куприна-Иорданская. – Здесь у нее, в ночном столике, стояла бутылка коньяку и бутерброды с ветчиной. «Только, пожалуйста, не проболтайтесь Илье Ефимовичу!» – говорила она».

В газетах быт Репиных описывали с комическим ужасом, утверждая, что супруга приказывает престарелому художнику «есть сено» и «купаться в колодце». Страстное стремление хозяйки Пенат заботиться о слабых и считать своей семьей практически чужих ей людей почему-то вызывало презрение и подозрительность журналистов.

Портрет Надежды Борисовны Нордман-Северовой

Зимой 1910 года Нордман арендовала в поселке Оллила деревенский летний театр, который вскоре был куплен Репиным на ее имя. Там читали лекции Чуковский и ученые, с которыми дружил художник. В 1911-м в этих местах был устроен первый детский сад. Нордман и ее помощницы приходили пять раз в неделю, чтобы заниматься с детьми. Правда, Наталья Борисовна осталась недовольна этим опытом.

Ее суматошная общественная деятельность со временем начала утомлять Репина, он часто бывал раздраженным. И Нордман решила ненадолго уехать, чтобы прекратить начавшиеся ссоры. Оказалось – навсегда…

Первые признаки чахотки появились у нее еще в 1905-м. Тогда художник повез Наталью Борисовну в Италию, где они пробыли несколько месяцев. А теперь болезнь подступила к ней вплотную, и Нордман вновь уехала лечиться в Италию, а затем в Швейцарию. Сначала врачи обещали выздоровление, но вот возвратились нераспечатанными репинские письма к жене, а вскоре пришла телеграмма со страшной вестью: 28 июня 1914 года, опекаемая семьей Петра Кропоткина, Наталья Северова умерла на чужбине.

Портрет писательницы Наталии Борисовны Нордман-Северовой, жены художника
1911
Художник: Репин Илья Ефимович

Ее похоронили в Орселино. Репин хлопотал о швейцарской визе, просил не хоронить Наталью Борисовну без него, но все-таки опоздал. Он пошел на кладбище и зарисовал в дорожный альбом могилу женщины, с которой прожил пятнадцать, в общем-то счастливых лет.

Илья Ефимович вернулся в Пенаты накануне своего семидесятилетия. Он прожил еще шестнадцать лет, окруженный друзьями и почитателями, к нему переехали дочери…
Репин все чаще вспоминал любимую женщину.

«Осиротелый, я очень горюю о Н. Б. и все больше жалею об ее раннем уходе, – признавался он. – Какая это была гениальная голова и интересный сожитель!»

Однажды в усадьбу залетела серая пичужка и, посидев на бюсте Нордман, стоявшем перед окнами, улетела в сад. «Может быть, это ее душа сегодня прилетела…» – тихо молвил Илья Ефимович.

Пенаты, по завещанию Натальи Борисовны, по смерти художника передавались Академии художеств с тем, чтобы здесь был дом-музей И. Репина. Сам же он лишь просил разрешения быть похороненным в том самом саду около дома, где, несмотря ни на что, был так счастлив.

После 1918 года Пенаты оказались на финской территории. Здесь жил сын художника, Юрий Ильич Репин. Оторванный от Родины, оставшийся в полном одиночестве и вынужденный жить в приюте для стариков, он разбился в 1954 году, выпав из окна…

Портрет писательницы Н.Б.Нордман-Северовой
1905
Художник: Репин Илья Ефимович

За чтением (Портрет Наталии Борисовны Нордман)
1901
Художник: Репин Илья Ефимович

На предыдущих страницах не раз упоминается имя второй жены Репина - Натальи Борисовны, которая в то время, когда я познакомился с ним, занимала в «Пенатах» очень заметное место. В те годы, в 1907 - 1910-м, она и Репин были неразлучны: художник проводил с ней все свое свободное время, писал и рисовал ее портреты, восторженно говорил о ее дарованиях и вообще, как говорится, души в ней не чаял. Я не помню случая, когда бы он уезжал на концерт или в гости без нее. Она сопровождала его и в Ясную Поляну - к Толстому, и в Москву - к Сурикову, Остроухову, Васнецову и другим его близким друзьям.

В мемуарной литературе о Репине принято трактовать эту женщину как чудачку дурного тона, которая внесла в биографию Репина много крикливой и мелочной суеты.

Но я близко наблюдал ее жизнь в течение нескольких лет и, хотя не могу опровергнуть вынесенный ей приговор, все же считаю своим долгом, по мере возможности, хоть отчасти защитить ее память.

Первая семья Репина по своей некультурности проявляла мало интереса к его творчеству, а Наталья Борисовна уже с 1901 года стала собирать всю литературу о нем, составила ценнейшие альбомы с газетными вырезками о каждой его картине. Кроме того, он не раз повторял, что одной из своих наиболее блестящих удач - композицией «Государственного совета» - он всецело обязан Наталье Борисовне: она приняла к сердцу те трудности, которые он встретил при написании этой картины, и помогла ему своими советами, а также сделанными ею фотоснимками. Знаменитые среды, которые она завела в его доме, внесли в его жизнь порядок, давая возможность сосредоточенно работать во все прочие дни и не бояться никаких посетителей (ибо к среде приурочивались также и деловые свидания). Вообще она внесла в его жизнь немало полезных реформ, о которых он нередко упоминал с благодарностью. Круглый стол, изобретенный ею, был вполне приспособлен для того пестрого общества, которое собиралось по средам в «Пенатах»: за стол этот каждый садился по жребию, и тем устранялись возможности местничества.

Репин всегда тяготел к образованным людям, а Наталья Борисовна знала три языка, разбиралась и в музыке, и в скульптуре, и в живописи - недаром он любил посещать вместе с нею всякие концерты, вернисажи и лекции. Была она то, что называется светская женщина (он познакомился с нею у княгини Тенишевой), но постоянно заявляла себя демократкой, и это тоже не могло не привлечь к ней симпатий Ильи Ефимовича.

Но все ее душевные качества были истрачены зря из-за трех фатальных недостатков, которые, в сущности, и погубили ее.

Во-первых, по всему своему душевному складу это была ярая сектантка. Всегда ей было необходимо фанатически веровать в какой-нибудь единственный рецепт для спасения людей и громко проповедовать этот рецепт как панацею от всех социальных недугов.

Одно время она была боевой суфражисткой и сделала свой феминизм религией. Потом стала проповедовать «раскрепощение прислуги». Потом - вегетарианство. Потом - кооперативную организацию труда, воспринятую как евангелие жизни. Потом отвары из свежего сена в качестве здоровой, питательной пищи. Потом так называемый «волшебный сундук», то есть ящик, обшитый подушками и набитый сеном. «Волшебный сундук» был своеобразным термосом: он сохранял пищу горячей в течение целого дня. И т. д. и т. д. и т. д.

Все это было нелепо, но - искренне. Она свято верила во все свои новшества и первая становилась их жертвой. Когда она восстала, например, против шуб и мехов, составлявших, как она выражалась, «привилегию зажиточных классов», она в самый лютый мороз облеклась в какое-то худое пальтишко, подбитое сосновыми стружками, и уверяла, что ей гораздо теплее, чем нам, закутанным в «шкуры зверей»: ведь дают же стружки тепло, когда мы сжигаем их в печке. Эта «сосновая шуба» принесла ей простуду, а супы из сена - малокровие. Из румяной, осанистой женщины со свежим и круглым лицом, какой она была за несколько лет до того, она стала такой худосочной, что казалась воплощением чахотки. Вегетарианство ее было очень суровое: она не ела яиц, не пила молока.

Таким образом, нельзя сомневаться, что в ее проповеди не было и тени лукавства. Но слишком уж криклива была ее проповедь - и в достаточной мере бестактна. В том-то и заключался второй недостаток Натальи Борисовны, что при всей своей преданности великому человеку, с которым связала ее судьба, она не находила полного удовлетворения в том, чтобы служить его славе. У нее у самой была слишком колоритная личность, которая никак не могла стушеваться, а, напротив, по всякому поводу жаждала заявить о себе. Наталья Борисовна даже не пыталась отделить свое имя от Репина, и он оказался замешанным во все ее кулинарные и прочие новшества. Я слышал своими ушами в Крыму, в санатории, как, получив известие, что Репин скончался, одна вдова профессора, старуха, сказала другой:

Тот самый, что сено ел.

Услышав эту чудовищную характеристику Репина, я, конечно, не мог не подумать, что в подобной его репутации виновата, в сущности, Наталья Борисовна. Вся желтая пресса - «Петербургская газета», «Петербургский листок» и «Биржевка» - включала ее чудачества в число своих излюбленных сенсаций, главным образом потому, что могла пристегнуть к ним его знаменитое имя.

Розанов так и написал в одном пасквиле, что эта женщина «проглотила» Репина всего целиком.

«Много раз, - говорит в своей книге С. Пророкова, - описывались смехотворные подробности быта „Пенатов“ (то есть быта, устроенного Натальей Борисовной. - К. Ч.). Всюду висели объявления, плакаты, которые призывали гостей заниматься самообслуживанием, вроде „Не ждите прислуги, ее нет“. „Все делайте сами“, „Дверь заперта“.

Гость читал: „Ударяйте в гонг, входите и раздевайтесь в передней“. Исполнив это предписание, гость наталкивался на следующее объявление: „Идите прямо“, - и оказывался в столовой со знаменитым круглым столом, на котором вертелся круг, заменяющий, по мысли хозяйки, обслуживание прислуги. Здесь на особых полочках были положены разные яства, а в ящики складывалась грязная посуда.

По очереди за столом разливали суп разные люди, на кого выпадет жребий. Не умеющего сладить с этой сложной обязанностью штрафовали, заставляли тут же экспромтом произносить речь…

Можно один раз разыграть для смеха такую комедию. Но когда спектакль продолжается всю жизнь, он прискучивает… Прислуга в доме жила, не могли же все эти многочисленные блюда, приготовленные из сена, и котлеты из овощей появиться на столе по мановению руки хозяйки „Пенатов“, и не она сама после разъезда гостей мыла посуду. Все это делала прислуга, и только внешне дело изображалось так, что обходились без посторонней помощи».

Наталье Борисовне и в голову не приходило тогда, что она наносит ущерб имени Репина. Она была уверена, что пользуется этим именем отнюдь не для собственных выгод, а исключительно ради пропаганды благотворных идей, которые должны принести человечеству счастье.

Но, приняв газетную шумиху за славу, она мало-помалу дала волю своему честолюбию, очевидно, неудовлетворенному в юности. Ей понравилось быть модной фигурой, и тут же сказался третий ее недостаток - напыщенный и вычурный вкус. Эти «храмы Изиды», «Шехерезады», «Прометеи», «сестрицы», «тамтамы» (так назывался гонг, заменявший в «Пенатах» звонок), и «кооперативные восторги», и «бифштексы из клюквы» до такой степени не гармонировали с простым безыскусственным репинским стилем, что казались каким-то чужеродным наростом на биографии Репина.

Все это так, но я должен признаться, что мне, несмотря ни на что, было жалко ее так напрасно погибшую силу. В сущности, это была не злая и не глупая женщина. Вечно она хлопотала о каких-то сиротах, вечно помогала голодным курсисткам, безработным учительницам, о чем свидетельствуют многие ее письма ко мне. Самое лучшее, что можно сказать о ней: она часто не похожа на свои брошюры и памфлеты. Она читала мне отрывки из своего дневника, посвященные главным образом Репину и его окружению (1903–1909), и я был удивлен ее талантливостью: столько здесь было зоркого и меткого юмора, столько свежей женской наблюдательности. Да и в прочих ее писаниях чувствуется что-то не совсем безнадежное. Написала она не много, так как стала писательницей лишь на сороковом году жизни. В 1901 году вышла в свет ее повесть «Эта» с иллюстрациями Ильи Ефимовича. В 1904 году - «Крест материнства», тоже с его иллюстрациями. В 1910 году - «Интимные страницы». Писала она также и пьесы. Для постановки этих пьес Илья Ефимович приобрел на станции Оллила здание дачного театра - в сущности, обширный деревянный сарай, который Наталья Борисовна назвала «Прометей». Пьесы ее, поставленные в этом сарае, конечно, не делали сбора, но бездарными их невозможно назвать.

Словом, в качестве ближайшего соседа Натальи Борисовны, наблюдавшего ее несколько лет изо дня в день, считаю себя вправе настаивать, что личность ее не исчерпывалась ни «волшебными сундуками», ни «супами из сена», а тому, кто захочет осуждать ее за причуды и вычуры, все же не мешало бы вспомнить, что она заплатила за них своей жизнью.

Благородство своего отношения к Репину она доказала тем, что, не желая обременять его своей тяжкой болезнью, ушла из «Пенатов» - одна, без денег, без каких бы то ни было ценных вещей - и удалилась в Швейцарию, в Локарно, в больницу для бедных. Там, умирая на койке, она написала мне письмо, которое и сейчас, через столько лет, волнует меня так, словно я получил его только что.

«Какая дивная полоса страданий, - писала мне Наталья Борисовна, - и сколько откровений в ней: когда я переступила порог „Пенатов“, я точно провалилась в бездну. Исчезла бесследно, будто бы никогда не была на свете, и жизнь, изъяв меня из своего обихода, еще аккуратно, щеточкой, подмела за мной крошки и затем полетела дальше, смеясь и ликуя. Я уже летела по бездне, стукнулась о несколько утесов и вдруг очутилась в обширной больнице… Там я поняла, что я никому в жизни не нужна. Ушла не я, а принадлежность „Пенатов“. Кругом все умерло. Ни звука ни от кого».

От денег, которые послал ей Илья Ефимович, она отказалась. Мы, друзья Ильи Ефимовича, попытались было уверить ее, будто ей следует гонорар за первое издание репинской книги, вышедшей некогда под ее номинальной редакцией. Но она не приняла и этих денег.

«…Не могу себе представить, - писала она мне из того же Локарно, - какое я имею к ней (к книге. - К. Ч.) отношение, что за книга и об чем меня спрашивают. Вам представить легко, как я далека от вопросов издательства и как я изумлена таким странным явлением…

Написала стихи при 40 градусах „Песня бреда“… Ужасная вещь, от которой по спине холодно. Однако пора».

Через месяц она скончалась, в июне 1914 года, и по той грусти, которую я испытал, когда дошла до меня скорбная весть, я понял, что, несмотря на все ее причуды и странности, в ней было немало такого, за что я любил ее.

Сегодня вернулся из Репино. Побродил там по"Пенатам" - это музей-усадьба художника Ильи Репина, который написал "Бурлаки на Волге", "Запорожцы", "Иван Грозный и его сын Иван" и еще много картин.

Репино - курортный поселок на берегу Финского залива, в 30 км от Санкт-Петербурга. Раньше это это место называлось Куоккала - финская деревня. Репин купил здесь участок в 1900 году и счастливо прожил до 1930 года. Я сначала подумал: как это Репин смог так устроиться, что большевики его не уплотнили и не раскулачили? А потом вспомнил, что финны в 1917 году отъединились от Советской России, и Куоккала с Репиным оказалась на территории независимого государства. Сталин зазывал Репина в Россию, но старик неизменно показывал большевикам кукиш. В 1940 году СССР отнял у Финляндии 11% ее территории вместе с Куоккалой, но Репин об этом не узнал, он умер в 1930 и был похоронен в своей усадьбе.

На фото: Дом-музей в Пенатах Ильи Репина. Сейчас музей закрыт на реставрацию, обещают открыть в ближайшие дни. А замечательный репинский парк открыт, вход свободный, посетителей мало, можно прекрасно погулять по аллеям и романтично посидеть на берегу одного из прудов.

2.Вход в Пенаты. Пенаты - это древнеримские боги домашнего очага; а в более широком смысле - дом, малая родина. При жизни Репина, Пенаты - это было место, где тусовалась российская богема. Тут бывали Шаляпин, Есенин, Маяковский, Горький, Куприн, Чуковский. Приемы Репин устраивал по средам. А сегодня калитка открыта ежедневно, до 18 часов. Вход в усадьбу прямо с Приморского шоссе, метров за 100 указатель, мимо не проскочишь, есть большая автостоянка.

Илья Репин был мужик простой, из народа, и картины писал простые, реалистичные. А название усадьбы мудреное, да и внутри сплошная экзотика: площадь Гомера, башня Шахерезады, храм Озириса и Изиды, пруд "Какой простор!"... Откуда это у него? Оказывается, усадьбу Репин купил на имя своей второй жены - Натальи Нордман, и вся эта экзотика - ее заслуга. Репину, когда он стал жить в Куоккале с Нордман, было 56 лет, а Наталье Борисовне 37. Меня всегда интересовало, как удается немолодым и некрасивым, но чрезвычайно восторженным женщинам прибрать к рукам практичного мужика, который упорным трудом добился славы и денег? Чем они их брали? Художественный критик Владимир Стасов так говорил про эту пару: «Репин ни на шаг от своей Нордманши (вот-то чудеса: уж подлинно, ни рожи, ни кожи, - ни красивости, ни ума, ни дарования, просто ровно ничего, а он словно пришит у ней к юбке)» . Или вот еще Чехов, который всю жизнь прожил холостяком, потом вдруг взял и женился на Ольге Книппер. Или, например, был у меня приятель, замечательный поэт и художник Аркаша П., который женился на неудавшейся актрисе Вере М., а она была толста, некрасива и много старше его. Так вот, в чем загадка таких браков? Я думаю, что эти дамы поражают некоторых мужчин в самое сердце своей неумеренной экзальтированностью. Ага. Но поражать-то они поражают, но вот удержать не могут. Достаточно скоро мужик от них сбегает. Мой друг Аркаша, например, ушел к белокурой студентке художественного училища. Чехов через три года после женитьбы ушел на тот свет. А Репин поступил умнее прочих, он отправил Наталью Борисовну лечиться от чахотки в Швейцарию, где она и скончалась.

Наталья Нордман была боевой суфражисткой (по выражению Корнея Чуковского), вегетарианкой и боролась за раскрепощение прислуги. В Пенатах гостей встречали плакаты "Не ждите прислуги, ее нет". "Ударяйте в гонг. Входите. Раздевайтесь в передней". Гостя кормили супом из сена и котлетами из брусники. Жена писателя Александра Куприна вспоминала, что когда в Куоккале жил Максим Горький, они с мужем заезжали к нему пообедать, перед тем, как отправиться в Пенаты. Горький говорил: "Ешьте больше, ешьте больше. У Репиных ничего кроме сена не получите".
Современники рассказывали, что когда Илья Ефимович приезжал в Петербург, он с удовольствием ел бифштексы с кровью, правда при этом просил, не рассказывать о том Наталье Борисовне. Сама же Наталья Борисовна держала для особо доверенных друзей в укромном месте бутылку коньяка и бутерброды с ветчиной, о чем просила не сообщать Илье Ефимовичу. По инициативе Натальи Борисовны в Пенатах были организованы "Кооперативные собрания". На площади Гомера проводились лекции на разные темы: "От шитья сапогов до астрономических тем". Лекторами же были "как видные ученые. литераторы, так и ремесленники, обслуга. местные жители". Потом лекторы и слушатели пили чай и танцевали на поляне под балалайку.

После смерти Натальи Борисовны Репин отменил установленные при ней порядки в Пенетах, снова начал есть мясо и дожил до 86 лет.

4. Пруд "Какой простор!".

5.Один из деревянных мостиков в парке.

6. Парковые пруды покрыты ряской.

7. Когда-то здесь был дуб.

8.Башня Шахеризады. Шахерезадой Репин называл Наталью Нордман. Подняться на башню нельзя, она в плохом состоянии.

9. Храм Озириса и Изиды. С площадки этого храма читались лекции об искусстве шитья сапог или о том, как принимать роды у овцы.

10.В парке много камней и много елей.

11.В парке пустынно и тихо. В будний день посетителей почти нет. Возможно, когда музей откроют, их будет больше.

13.Мосты через пруд Рафаэль.