Говоря про архитектурные и стилевые особенности небоскребов, возводимых в разных частях мира, в наших обзорах мы старались подчеркнуть отличительные черты и специфику обликов высотных зданий, присущие отдельным странам. Описывая стилистическое разнообразие современных построек и проектов, мы останавливались на общности приемов того или иного направления.
Однако, говоря о терминах, важных для понимания принципов развития этой области деятельности, нельзя обойти вниманием и два более глобальных подхода к возведению небоскребов, которые перманентно присутствуют в мировой практике высотного строительства, то доминируя, то выходя на периферию архитектурного мейнстрима.
Понятия «историзм» и «традиционализм» имеют очень широкую палитру трактовок в архитектуре и искусстве, поэтому обозначим конкретнее то, что попадет в сферу нашего внимания в первую очередь. В общефилософском смысле традиционализм - это мировоззрение, которое все наследие данной культуры превращает в позитивную традицию; давность выступает при этом как главная ценность (см.: Архитектура и градостроительство: Энциклопедия / под. ред. А. В. Иконникова. М.: Стройиздат, 2001. С. 591). Осознанный традиционализм защищает не привычное старое, но некие общие принципы, которые считаются основополагающими и неизменными.
В архитектуре традиционализм предполагает использование стилевых и композиционных приемов, присущих определенному времени, направлению, местной традиции и поддерживающих их в актуальной практике. Традиционализм может быть направлен на упрочение тенденций, которые сохраняются от более раннего периода в актуальной культуре. Таким образом, традиционализм может быть ориентирован либо на консервацию существующей традиции, любо на поиск исторических прообразов, то есть на реставрацию частично утраченной традиции (архаизацию). Консервативный традиционализм направлен на упрочение существующего начала в архитектуре, архаизирующий же, напротив, на его разрушение, освобождающее место возрождению.
Еще большим временным погружением апеллирует историзм, сфокусированный на реанимации и повторном использовании уже переставших быть актуальными приемов построения архитектурного произведения. «Направления, исходящие от реставрации уже угасших традиций, основывающихся на исторической памяти, относятся к категории историзма». В высотной архитектуре историзм однозначно используется как «обращение к архитектуре прошлого для решения проблем настоящего» (Там же. С. 254).
Формирование нового канона часто ориентировано на исторические заимствования. Например, создание и развитие стиля ар-деко в архитектуре американских небоскребов базировалось на неувядающем интересе к неоготике, переосмысленном в иных масштабах и материалах, приспособленных под новые задачи. То есть наиболее самобытный и яркий период развития небоскребов в ХХ веке, до сих пор вдохновляющий архитекторов на сопоставление своих работ с лучшими образцами того времени, имел в своей основе стойкий интерес к архитектурным достижениям прошлого, в особенности неоготического стиля.
Истоки понятия «традиция» и ее интерпретации
Что такое традиция в архитектуре? Классическая, в частности? Подразумеваем ли мы под ней ордерную традицию? Модернизм сегодня уже тоже имеет свою почти вековую традицию. Части ли это единого поступательного процесса, или речь идет об антагонизме двух «суперстилей», по выражению С.О. Хан-Магомедова ?
Всем понятно, что любое искусство (как и прочие виды человеческой деятельности) не возникают на пустом месте, а опираются на весь предшествующий опыт развития. В особенности это касается такого фундаментального и долговременного по самой своей природе явления, как архитектура, решающая не только эстетические, культурные, духовные, но, в первую очередь, практические задачи.
Вместе с тем, в соответствии с законом диалектики, каждый последующий виток архитектурного развития в чем-то отрицает предыдущий. Стимулом нового формообразования становятся, с одной стороны, овладевавшие умами новые общественные идеи, а с другой – развитие инженерной и строительной отраслей. В своем диалектическом отрицании предшествующего этапа зодчество может либо декларировать поиск новых путей, либо обращаться к стилям прошлого, осознанного как воплощение некоего исторического идеала, достойного подражания. Другими словами, архитектура смотрит либо назад, либо вперед, устремляясь к определенной образности. Настоящее же как промежуточный этап представляет собой слишком неуловимый и не до конца сформированный образ для такой неизбежно инертной и консервативной деятельности, как искусство строить. По крайней мере, так обстояло дело последние 500 лет.
Однако идеальные образные проекции архитектуры могут располагаться не только во временной горизонтальной шкале, но и в вертикальной, абсолютной, вечной. Таков идеал религиозного мировоззрения, нашедший свое яркое воплощение в доренессансной архитектуре.
Можно со всей определенностью утверждать, что корни архитектурной традиции сакральны, как сакральны корни культуры в целом . Древние города и храмы возводились как земные проекции космического мироздания. Строго определенные пропорциональные соотношения культовых сооружений, их построение на основе симметричной комбинации правильных геометрических фигур, их осмысленное, ориентированное на небесные светила расположение в пространстве – все это указывает на четкие и незыблемые правила и законы, которыми руководствовались зодчие. Не обладая точными расчетами в сегодняшнем понимании, они безошибочно достигали гармонии, опираясь на традицию как божественное установление, передаваемое из поколения в поколение. Отличаясь по облику и размерам, культовые здания разных народов имели ряд общих закономерностей, основанных на определенных числовых и ритмических соотношениях и выражающих языком архитектуры божественные свойства: величие, гармонию, вечность, красоту и идеальную иерархию мироздания. По подобным же принципам, исключающим произвольное толкование, возводились прочие здания, кварталы и города.
Эстетика как симптом
Попробуем окинуть взглядом меняющийся мир архитектуры в свете тех фундаментальных качеств зодчества, которые сформулировал на заре нашей эры Витрувий . В ХХ веке все три из них пережили целый ряд кризисных переосмыслений. Польза стала пониматься как сугубо утилитарная функциональность; прочность становится все более относительной категорией, сообразуясь с новым пониманием архитектурных построек как предметов дизайна, временной уличной «мебели», рассчитанной на 50 лет. Но наиболее радикальная ревизия произошла в отношении третьей составляющей – красоты.
Основой интерпретации красоты в философии и эстетике классического типа является принципиальное отнесение ее к трансцендентному, божественному началу. Основы такого подхода к красоте были заложены философией Платона, в рамках которой вещь воспринималась прекрасной, совершенной в силу соответствия своему идеальному образу, божественной идее, воплощение которой и является целью бытия данного объекта. Таким образом, красота мыслилась как абсолютная субстанция. Платоновская концепция красоты, воспринятая и развитая в христианстве, стала основой европейской эстетики на многие века. Красота воспринималась как одно из определений Бога, наряду с любовью и истиной. Феномен прекрасного как отражение божественной, абсолютной красоты обретал характеристики нормативности и закреплялся в канонах, обеспечивая преемственность в развитии архитектуры и прочих искусств.
Так, грандиозная смена образно-конструктивной парадигмы, совершившаяся в результате победы христианства над язычеством, происходила путем постепенной эволюции, без пресечения стволовой линии развития. Потребовалось более тысячи лет, чтобы трансформировать римскую базилику в готический собор, воплотивший с недосягаемым совершенством победу духа над материей. Готика, как и античная архитектура, демонстрирует полное единство конструктивной и образной составляющих, став одним из совершенных выражений «правдивой» и в то же время прекрасной архитектуры.
Забегая вперед, отмечу одну чрезвычайно важную, с моей точки зрения, общую закономерность: и в дальнейшем, при смене стилей сооружения разных эпох соседствовали гармонично, образуя нередко выдающиеся ансамбли. Это свидетельствует, по моему убеждению, не только о градостроительном таланте старых мастеров, но и о родственной преемственности домодернистских стилей, имеющих общий сакральный корень. В Новейшее время сосуществование старого и нового, как правило, имеет характер противопоставления и антагонизма (что подтверждает тезис Хан-Магомедова о двух суперстилях ). При этом можно констатировать, что растущее число охранных законов и организаций никак не спасают положение, поскольку они действуют фрагментарно, в рамках совершенно иной парадигмы.
Ренессанс как новая точка отсчета
Начиная с Нового времени, постепенно, исподволь начинает иссякать всецелое доминирование религиозной идеи как смыслового двигателя человеческого сознания. Симптоматично, что именно в это время передовые итальянцы впервые обратились к античному – языческому – архитектурному наследию, которое тысячу лет перед этим спокойно разрушалось на их глазах. С этих пор, похоже, и возникает та самая «традиция» в сегодняшнем понимании – т.е. ориентация на ордерную классику как некий универсальный камертон, абсолютную точку отсчета. Идеал переместился с неба на землю, в овеянное романтическим мифом прошлое. При этом христианская идея, конечно, еще продолжала питать и оплодотворять новый эстетический эталон. Но процесс секуляризации был уже необратим, он получил бурный всплеск в эпоху Вольтера и завершился целым рядом атеистических революций в ХХ веке .
На новом витке обращение к ордеру имело уже совсем иной смысл, нежели вкладывали в него его древние создатели. Пространственные и пластические закономерности, основанные на конструктивной логике и религиозном сознании, превратилось в отвлеченную эстетическую систему, которая с течением времени все больше отрывалась от своих корней, дробилась и утрачивала даже формальную цельность. Нерасторжимое некогда единство образной и конструктивной составляющей уступило место универсализму ордерных форм, трактуемых сугубо как представительная декорация. Постепенный спад градостроительного искусства в XIX веке и его глубокий перманентный кризис в Новейшее время также свидетельствует об утрате цельности общественного мировоззрения и оскудении религиозности как фундаментальной скрепляющей идеи.
Классический канон смог адаптировать себя равно успешно и в гражданском, и в храмовом зодчестве, выражая общую идею величия и гармонии, красоты и иерархического порядка. Со временем он стал универсальной эмблемой культуры и традиции, незаменимой для репрезентации любого общественного института или частного дома вплоть до наших дней.
Воспринятая эпохой Возрождения античная классика послужила столь мощным толчком в процессе стилеобразования, что его энергии хватило вплоть до середины XIX века, когда стало нарастать всеобщее утомление от колонн и портиков. На некоторое время ордер стал одной из многих декораций в ряду равноправных вариантов «умного выбора», чтобы вновь занять осмысленное, главенствующее положение в период неоклассики.
Живучесть и по большому счету безальтернативность ордерной традиции говорит не только о ее мощном художественном потенциале, но и о том, что лишь к началу XX века (не раньше и не позже) в обществе вызрели и окончательно сформировались фундаментальные идеи нового мировоззрения. Именно к этому времени произошел революционный переход от традиционно религиозной (при всем разнообразии конфессий) модели мироздания к абсолютно новой – материалистической.
Исходя из этого, в дальнейшем говорить о традиции приходится, как правило, в ее окончательно оскопленном, сугубо прикладном проявлении, в лучшем случае на уровне эстетики градостроительного мышления, а чаще на уровне внешнего декорирования, хотя есть и исключения.
Ордерная традиция в Новейшее время
Бытие классической традиции в начале ХХ в. началось с ее преодоления – сначала эволюционного, в русле поисков ар-нуво и промышленной архитектуры, а затем революционного, под натиском авангарда-модернизма. Язык модернизма принципиально иной: во-первых, он декларативно отказывается от таких «излишеств», как орнамент и вообще любая декорация. Кроме того, в продолжение развития промышленной архитектуры, модернизм провозглашает принцип проектирования «изнутри – наружу» и воцарение «честной архитектуры», идущей вслед за функцией. При этом функция понимается исключительно в физическом, утилитарном смысле. Вследствие этого были естественно отвергнуты такие незыблемые прежде законы, как симметрия и вообще иерархическая, гармоничная упорядоченность, тесно связанные с традиционным подчинением внутренней структуры внешней объемно-пространственной композиции, в той или иной степени отражавшей модель мироздания, свойственную религиозной эпохе. Нельзя не заметить акцентированный «горизонтализм» всех знаковых сооружений новой эпохи, словно перечеркивающий традиционную устремленность ввысь всего христианского зодчества. Вертикальный вектор, направленный на преодоление косной каменной материи, сменился утверждением единственности физического измерения. Новая образная выразительность сменила собой традиционные представления о красоте здания как пропорциональной гармонии и нарядности 1 .
Итак, употребляя термин С.О. Хан-Магомедова, новый суперстиль сознательно противопоставил себя той самой традиции, о которой речь шла выше. Таким образом, модернизм представляет собой культуру, основанную на отрицании, т.е. альтернативную культуру . При этом дальнейшее выхолащивание понятия «традиция» и ослабление религиозности как определяющего фактора сознания, означает для модернизма утрату камертона, его отправной точки и «источника адреналина». В результате он давно потерял свой первоначальный пафос и революционную остроту формы, раздробившись на множество самостоятельных «антитрадиционных» направлений.
Возобладавшая было в России неоклассика была остановлена революцией и вынуждена приспосабливаться к новым реалиям. Сегодня трудно сказать, насколько искренними были поиски И.А. Фоминым адаптации ордерного языка к новому социальному заказу. Очевидно, хотя бы в чисто формальном аспекте задача не могла не увлекать архитектора. Параллельно в Европе опытами подобной адаптации (с преобладанием инженерно-технической и формальной, а не идеологической мотивации) занимались П. Беренс, О. Перре и другие. Искания ар-деко также происходили на стыке традиции и новаторства.
Так или иначе, оттесненные опытами «современной архитектуры» или вынужденные приспосабливаться, классические резервы была вновь востребованы с усилением диктатуры Сталина в СССР, а также с установлением режимов Муссолини в Италии и Гитлера в Германии. Одновременно ордерная волна прокатилась по Франции и Великобритании, США и Японии, став по сути последним всеобщим последовательным обращением к традиции.
2 пол. ХХ в. ознаменовалась в мировой архитектуре новой расстановкой сил. Дискредитировавшая себя «неоклассика», ассоциировавшаяся, в первую очередь, с тоталитарными режимами, уступила место новому натиску функционализма, нашедшего питательную почву в послевоенном жилищном кризисе. После преодоления последствий войны и с ростом благополучия унифицированный интернациональный стиль спровоцировал альтернативу в виде постмодернизма . Это уже не было последовательное обращение к традиции, даже на формально-эстетическом уровне. Отдельные слова и цитаты из классического словаря были вовлечены в более или менее увлекательную, но чаще холодную интеллектуальную игру. При внешнем заимствовании классических элементов, эта новая «система» (отвергающая сам принцип системности), скорее, констатирует агонию классической традиции, чем ее продолжение.
При этом модернистский мейнстрим не собирался сдавать позиции, производя массовую продукцию в виде многоэтажного функционалистского жилья и элитные образцы в различных неомодернистских стилях в широком диапазоне от хай-тека и минимализма до нелинейной архитектуры и деконструктивизма, объединенных, однако, общим признаком отрицания исторической традиции. На этом фоне происходил выход на сцену отдельных региональных школ, таких как финская, японская, бразильская и другие. Базируясь на модернистских принципах, они при этом развивали идеи органической архитектуры и национальные традиции, формируя разные версии «очеловеченного» модернизма.
Сегодня традиционным ценностным ориентирам как никогда уверенно противостоит эстетика абсурда. Если старые мастера прилагали все усилия для постижения гармонии, то сегодня складывается впечатление, что многие пытливые умы и яркие таланты самозабвенно стремятся к научному и художественному постижению хаоса. Это наглядно отражается в новых, иррациональных модификациях модернизма: деконструктивизме и нелинейной архитектуре, связанных с развитием философской мысли (Деррида, Делез) .
Некой призрачной альтернативой многоликого модернистского стиля и вариантом «третьего пути» стал био-тек, генетически связанный с органической архитектурой. В целом «зеленая (экоустойчивая) архитектура» представляется сегодня гигантской лабораторией нового формообразования, которая еще не дала самостоятельных устойчивых стилевых результатов.
Однако не исчезла и ортодоксальная традиционалистская линия. Наряду с прямыми классицистическими стилизациями (Куинлан Терри, Роберт Адам) продолжался и по сей день продолжается поиск диалога между классикой и современными технологиями, материалами, стилистикой. К этому условному направлению принадлежит сегодня целый ряд мастеров, таких как Р. Бофилл, П. Портогези, Леон Крие, М. Будзинский, в России это М. Филиппов, М. Атаянц, М. Мамошин и др. Однако следует отметить, что лишь очень немногие из архитекторов, ведущих свои поиски в этом направлении, имеют последовательную творческую платформу, большинство решает с той или иной степенью успешности сугубо формальные задачи, представляя по сути современный эшелон эклектиков.
Традиция в градостроительстве
ХХ век ознаменовался целым рядом урбанистических экспериментов, связанных с поиском практического решения острых социальных проблем и проблем больших городов в целом. Город-сад Эбенизера Говарда, линейный город Сориа-и-Мата и Милютина, лучезарный город Ле Корбюзье и Афинская хартия – вот основные вехи, определившие развитие урбанистики недалекого прошлого и настоящего. В результате этих опытов радикально изменилась структура городов, и одним из основополагающих принципов стала система жесткого функционального зонирования.
Между тем, отрицание эволюционного опыта европейской урбанистики, пренебрежение к коммуникативной составляющей городского пространства (пешеходной зоне), преобладание планового, рационального подхода в организации живой и многообразной городской среды поставило перед городами новые проблемы . Как пишет известный датский урбанист Ян Гейл, со времен средневековья в действительности произошло лишь два радикальных изменения в идеологии городского планирования: первое связано с ренессансом, второе – с функционализмом . Эпоха Возрождения знаменовала собой переход от естественно формирующегося города к городу как произведению искусства. Второй поворот произошел около 1930 года, тогда физически-функциональные аспекты городов и зданий взяли верх над эстетикой и стали главным измерением проектирования. При этом порой случалось, что некоторые образцовые с точки зрения новой урбанистики кварталы нередко становились очагами преступности, что приводило порой даже к сносу не успевших состариться домов. Унылое однообразие спальных районов эстетически, культурно, и социально обесценивало огромные городские пространства. Изолированность моно-зон породила огромные транспортные проблемы, в результате чего мегаполисы превращаются в города для машин, а не для людей. На изъяны псевдонаучного, сугубо рационального подхода наслаиваются издержки рыночной системы. Тотальная распродажа в частные руки городских земельных участков, в том числе – принципиально важных в градостроительном смысле – превращает современную городскую застройку в лоскутное одеяло, пестрю толпу зданий, единственным призрачным регулятором которой являются земельные, строительные и прочие бесчисленные нормативы. Как результат мы видим, что в ХХ столетии сколько-нибудь выдающиеся ансамблевые достижения в архитектуре связаны, как правило, с периодами сильной централизованной политической власти. Время же демократии, плюрализма и свободы совести парадоксальным, на первый взгляд, образом, отмечено атрофией ансамблевого мышления и глубоким перманентным кризисом.
На этом фоне зародилось и получило развитие движение Нового урбанизма, обратившегося к классической градостроительной традиции. Он сочетает элементы архитектуры, планирования и градостроительства, объединенные вокруг нескольких ключевых идей. Эти идеи используются на всех уровнях – от планирования региона из ряда городов до планирования небольшого квартала. Основная мысль этой стратегии развития – люди должны жить, работать и отдыхать в одном и том же месте, как это было в доиндустриальную эпоху, но на новом уровне. Обогащённый лучшими градостроительными находками ХХ в. новый урбанизм даёт шанс нашим городам повернуться к людям, хотя собственно от архитекторов в этой комплексной сфере зависит не так много.
Градостроительная теория, включая в себя множество важнейших аспектов человеческой жизни, глубже вскрывает противостояние новой и традиционной архитектуры. Однако и она сегодня обращается к традиции, не затрагивая исходных основ, изучая следствие, а не причину.
Заключение
Итак, говоря сегодня о традиции в архитектуре, я подразумеваю традицию, имеющую сакральные, религиозные корни и обеспечивающую последовательный, эволюционный путь развития архитектуры вплоть до начала ХХ века. Будучи различной по стилям и технологиям, архитектура традиционных религиозных обществ сохраняла преемственность и имела фундаментальные черты сходства, основанного на идеях онтологического миропорядка и божественной иерархии.
На рубеже 19 и 20 веков эволюционное развитие архитектуры сменилось революционным. Новая эпоха – эпоха материализма – создала принципиально иное искусство, которое сознательно противопоставило себя многовековой традиции. С моей точки зрения, именно атеистический импульс с его приоритетом материальной функции перед всеми прочими стал главным источником модернистского формообразования и планирования на всех уровнях.
Сегодня атеистический пафос, тесно переплетенный с пафосом социальным, внешне ослабел, уступив место прозаической идеологии общества потребления. Общий формотворческий кризис, связанный с кризисом ментальным, мировоззренческим, связанный с отсутствием масштабных объединяющих идей, очевиден, он лишний раз нашел себе подтверждение в новом витке эклектики.
Универсальное уступило место субъективному, духовное – материальному, гармоничное – дисгармоничному, упорядоченное – хаотическому. Красота, истина, гармония – все эти абсолютные категории, будучи определениями Бога, подвергались сомнению и ревизии. Обращение к традиции как к сокровищнице (пусть и не сохраненной в целостности) объективного сакрального знания стало подменяться внешним копированием старины, превращая искусство в мертвую маску. Ему ложно противопоставляется свобода творчества, которая, будучи частным проявлением свободы вообще, стала пониматься как вседозволенность. Это тупиковое противостояние мешает поиску полноценного нового пути. Из искусства уходят этические категории, оно все больше существует по ту сторону добра и зла. Даже такая, казалось бы, незыблемая твердыня, как красота, мощно воздействующая на интуитивном уровне «узнавания», подвергается мощной ревизии и девальвации, следствием которых становится равнодушие к красоте и привыкание к эстетике безобразного.
В наше время как никогда важен возврат к традиции в ее доренессансном понимании. Традиция как лексический набор или свод готовых правил должна уступить место творческой преемственности, поиск формы — обретению Смысла.
Вооруженная всеми новейшими технологиями и опытом ошибок, она может дать со временем современную гуманную архитектуру в русле многовековой преемственной культуры.
Список литературы
1. Хан-Магомедов, С.О. Иван Жолтовский. – М.: С.Э. Гордеев, 2010
2. Иконников, А.В. Тысяча лет русской архитектуры. – М., 1990
3. Неаполитанский, С.М., Матвеев, С.А. Сакральная архитектура. –СПб, 2009 4. Смолина, Н.И. Традиции симметрии в архитектуре. – М.: Стройиздат, 1990
5. Витрувий. Десять книг об архитектуре. – М., 2003 Шуйский, В.К. Строгий классицизм. – СПб, 1997 Раппапорт, А.Г. «Стиль как трансцендентное, или о том, как ныне мертвая архитектура воскреснет и спасет мир». – Лекция в МАРШ 25.10.2012. http://archi.ru/russia/news_current.html?nid=44965
(дата обращения 26.04.13). Stern, Robert. Modern classicism. – New York, 1988
6. Добрицина, И.А. От постмодернизма к нелинейной архитектуре. – М.,
2004
7. Глазычев, В.Л. Урбанистика. – М.: Издательство «Европа», 2008
8. Джекобс, Д. Смерть и жизнь больших американских городов. – М, 2011.
9. Иконников, А.В. Архитектура ХХ века. – М., 2001
10. Gehl, Jan. Zycie miedzy budynkami. – Krakow, 2009
1 Вспомним, что красота характеризовалась у Витрувия «приятным и нарядным видом сооружения и тем, что соотношения его членов соответствуют должным правилам соразмерного». – Витрувий. «Десять книг об архитектуре». Книга I.
[...] Облик жилых домов часто представляет собою насыщенные колоннадами грандиозные дворцы-жилища, с мощными рустами, колоссальными карнизами. При этом архитектор игнорирует специфические требования современного человека. Это один из серьезных недостатков нашей архитектурной практики.
Сам факт серьезного изучения классического наследия в области архитектуры знаменует большой сдвиг в сторону преодоления влияний конструктивизма. Но, вместо того чтобы изучить метод работы мастеров прошлого, мы часто переносим в наше жилищное строительство заимствованный в прошлом образ здания.
Мы еще очень плохо изучили архитектуру XIX века, хотя серьезный анализ ее может дать многое для определения современных моментов в жилищном строительстве. [...]
[...] Изучение метода работы великих мастеров прошлого открывает основную их сущность - умение выражать образ сооружения на основе конструктивных возможностей своего времени и учета потребности современников. Познание метода такого мастера гораздо важнее формального изучения ордера с его деталями или фанатического перенесения отдельных формальных приемов. [...]
* Из статьи «Архитектура жилого дома» в газете «Советское искусство», 1937, 11 июня.
Подлинное искусство прогрессивно. И это прежде всего относится к архитектуре, сложнейшему из искусств.
Не покажется ли противоестественным, если современный паровоз войдет в вокзал, построенный в классических формах греческих храмов?
Что почувствует советский человек, высадившийся с самолета перед зданием аэропорта, который напомнит своим обликом о далеком прошлом?
С другой стороны, можем ли мы сбросить со счетов все достижения архитектуры прошлых веков и начинать все снова?
Вот вопросы, вокруг которых в течение ряда лет шли горячие дискуссии, оставившие вещественные следы.
Часто забывают, что архитектурное сооружение может быть создано только для определенного общества, что оно призвано отвечать мировоззрению и чувствам этого общества. Мы обязаны изучать методы работы великих мастеров прошлого, творчески воспринимать их принципы. Все это далеко от механического перенесения старых элементов архитектуры в нашу эпоху. [...]
* Из статьи «Заметки архитектора» в газете «Ленинградская правда», 1940, 25 августа.
[...] В Ленинграде существует большая тяга к устойчивому образу, к устойчивым деталям и недоверие к творческим выдумкам. Как это ни странно, наличие в Ленинграде прекрасного архитектурного прошлого создает большую опасность отрыва от поставленных нами на сегодня задач. [...]
* Из выступления на творческой встрече архитекторов Москвы и Ленинграда 22-24 апреля 1940 г. Опубликовано в журнале «Архитектура СССР», 1940, № 5.
[...] Произведения архитектуры, призванные стоять в веках, должны быть выше моды, в них должны быть заложены те общечеловеческие начала, которые никогда не отмирают, подобно трагедиям Шекспира.
Но часто, думается, под новаторство подводят то, что менее всего может быть к нему отнесено. Новаторство - это прежде всего не выдумка. [...] Искусство возможно только в традиции, и вне традиции нет искусства. Подлинное новаторство - это прежде всего развитие прогрессивных начал, заложенных в прошлом, но только тех начал, которые свойственны современному человечеству.
Новаторство вправе иметь свою традицию. Понимание новаторства как абстрактного начала вне времени и пространства абсурдно в своей сущности. Новаторство - это развитие идей, заложенных в исторической преемственности. Если говорить о Корбюзье как о новаторе, то выдвинутые и практически осуществленные им идеи, их корни - лежат в обобщении целого ряда примеров, которые использованы в свете новых возможностей. Вариабельное строительство, получившие с легкой руки Мис Ван дер Роэ широкий отклик главным образом в Европе и Америке и докатившееся до нас, имеет тысячелетнюю давность в китайском и японском домах.
Новаторство призвано расширять круг идей. И нам нечего бояться появления предложений, которые несколько выпадают из канонического восприятия и которые, может быть, несколько опережают возможности, ибо они в архитектуре, как правило, возникают в результате разрыва между развитием техники и наличием медленно изменяющихся архитектурных форм. Важно одно - чтобы понятие новаторства исходило из жизненных предпосылок и не было бы абстрактно.
У нас сплошь и рядом переплетаются два термина, полюсных по своему пониманию. Это новаторство и банальность. Мне кажется, что в «банальной» основе может быть иной раз больше новаторства, нежели в самом остром предложении. Недаром Матисс, которого никак нельзя обвинить в отсутствии новаторских предложений, призывал прежде всего не бояться банального. Больше. Мне кажется - то, что мы называем банальным, в руках подлинного художника приближается к современности. Подлинное познание, творчество в высоком понимании этого значения, глубина его - могут быть в развитии банального. Разве Биржа Тома де Томона удивляет своей необычайностью? Но ее величие - в глубочайшем понимании места ее расположения, в трактовке целого и отдельных элементов, в познании художественной целесообразности.
У нас много говорят о традиции. Мне кажется, что вольтеровская фраза о необходимости договориться о терминах, а потом вступать в споры, - здесь вполне уместна. Традиция - это далеко не абстрактное понятие. Но понимание традиции может быть разное. Было время, когда думали, что клетчатые штаны героя пьесы Островского Шмаги - это театральная традиция. Традиция несет в себе прежде всего характер исторической преемственности, известной закономерности.
Но возможно зарождение традиции и на памяти современников. Примеры можно найти в молодом искусстве кино, рожденном в наши дни. Шаляпин, создавший образ Бориса Годунова (вопреки его внешнему историческому облику), положил начало исполнительской традиции. Но важно то, что это начало не замыкалось в формальном внешнем изображении царя Бориса. Шаляпин раскрыл сценический образ силой своих возможностей, определил художественную совокупность образа во внешнем облике, во внутреннем его содержании. Внешний же его облик, сохраненный в настоящем на сцене, - это никак не традиция.
В архитектуре традиция мало имеет общего с омоложенной археологией, так же как в понимании ее как стилистической преемственности. Архитектурные традиции Ленинграда построены не на стилистической преемственности. На Дворцовой площади здания Растрелли, Захарова, Росси, Брюллова органически уживаются не из-за стилистической общности (в понимании стиля как архитектурной концепции).
Архитектурная традиция Ленинграда - в преемственном понимании духа города, его характера, пейзажа, соответственности задания, в благородстве форм, в масштабности, модульности рядом стоящих сооружений. [...]
* Из статьи «О традициях и новаторстве», опубликованной в июне 1945 г. и газете «За социалистический реализм» (орган партбюро, дирекции, профкома, месткома и комитета ВЛКСМ Института им. И. Е. Репина).
[...] Точка зрения, что когда появляются новые материалы, тогда можно переходить к архитектуре, стоящей на их возможностях, надо полагать, больше чем близорука, ибо без идейной подготовки, без постепенного пересмотра ряда положений о тяжести, весе, понятий монументальности и пр. мы окажемся, конечно, в плену у прекрасных снов. [...]
[...] Архитектура покоится на законах, неразрывных от традиций, в которые текущая жизнь вносит свои поправки, свои коррективы. У человека всегда останется чувство измерения, исходящее из его физических свойств, останется чувство восприятия своего времени, так же как ощущения тяжести, легкости, чувство соотношения, соответственности, целесообразности. Но архитектура не всегда обязана сохранять привычную образность, в особенности, когда это входит в противоречие со всеми новейшими техническими возможностями и бытовыми потребностями, поднимающими современного человека выше еще на одну ступень.
Архитектура всегда будет выражать свойства современного общества. И в задачу советского архитектора входит умение полноценно выразить в материалах эти чаяния и устремления.
* Из статьи «К вопросу об архитектурном образовании» в журнале «Архитектура и строительство Ленинграда», 1947, октябрь.
[...] Нужно уметь показать все отрицательные стороны архитектуры модерна, формально оперировавшего современными для него прогрессивными данными науки и техники, уметь отделить одно от другого, а не обходить молча эти сложные вопросы недавнего прошлого архитектуры.
В частности, следует обратить внимание на одну существенную деталь: это утеря в конце XIX и начале XX века чувства пластики, чувства светотени. В этом отношении небезынтересны два примера: один дом, построенный по проекту академика В. А. Щуко в 1910 году на Кировском проспекте в Ленинграде, который явился своего рода реакцией на свойства плоскостного модерна. Здесь взят подлинный большой ордер с сильной светотенью. Теми же свойствами обладал дом академика И. В. Жолтовского, выстроенный в 1935 году в Москве на Моховой улице, который являлся также своеобразной реакцией на плоскостной конструктивизм. И. В. Жолтовский также применил здесь большой ордер, взятый в точных отношениях Lodjia dell Kapitanio Андреа Палладио с его сильной светотенью.
[...] Для того чтобы напомнить, как мы понимаем архитектурные традиции и заложенные в них законы и нормы, я приведу попытки определения прогрессивных традиций петербургской архитектуры.
Мы говорим, что к ним относятся:
1. Учет и умелое использование природных условий города, его плоского рельефа, водных пространств и своеобразного колорита.
2. Решение архитектуры города в целом как комплекса цельных, крупных архитектурных ансамблей, на основе пространственной органической связи как отдельных ансамблей между собой, так и элементов, составляющих каждый данный ансамбль.
3. Организация единства и цельности каждого ансамбля не единством стилевой характеристики отдельных зданий и частей ансамбля, а единством масштаба и модуля основных членений.
4. Достижение большого разнообразия и живописности разной стилевой характеристики зданий, составляющих ансамбль и одновременно сохранение полной индивидуальности творческого лица каждого мастера-зодчего и отражение «духа времени».
5. Создание характерного силуэта города, спокойного и однообразного, отвечающего плоскому рельефу местности и в то же время сдержанно-подчеркнутого и в меру оживленного отдельными вертикалями - башнями, шпилями, куполами.
6. Подчинение частной архитектурной задачи общим градостроительным задачам и соподчинение каждого нового архитектурного сооружения с соседними существующими.
7. Тонкое понимание масштаба города, площади, здания в отношении их к человеку; понимание внутренней архитектонической логики каждого архитектурного сооружения; предельно ясная, четкая композиция здания; экономия выразительных средств с вытекающей из нее сдержанностью и простотой декора; тонкое, глубокое чувство архитектурной детали и ее масштаба. [...]
[...] Последние 50-60 лет, нам наиболее близкие, не изучались, и это в высшей степени странно. [...]
Момент, о котором мы до сих пор не говорили, это самый интересный - об углублении системы.
Если раньше классика конца XVII, начала XIX века могла углублять системы, расширять их, то у нас ни одна система не углубляется, а делается наскоро, быстро проходит, 10-15 лет, и идет к следующему, а система сама по себе становится несколько отвлеченной. Вы видите все творческие усилия последних 60 лет. Мы обновили неуглубленное, отсюда и бросание. [...]
* Из выступления на теоретической конференции архитектурного факультета Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина Академии художеств СССР 23 декабря 1950 г. Стенографический отчет, библиотека Института им. И. Е. Репина.
[...] Думается, что под традицией правильно понимать те прогрессивные начала, которые сыграли свою положительную роль в прошлом и заслуживают развития в настоящем. Из этого мы исходили при решении здания вокзала *. Новаторство же должно быть органически неотъемлемым от традиции понятием. [...]
* Вокзал в г. Пушкине, отмеченный Государственной премией (авторы: И. А. Левинсон, А. А. Грушке. 1944-1950).
[...] Новое в архитектуре прежде всего связано с познанием действительности в ее прогрессивном развитии. Эта закономерность развития науки имеет прямое отношение и к архитектуре.
Борьба за новое будет существовать всегда. Но это «новое» нужно уметь определить, исходя из жизни, а не из абстрактных доктрин, которые, например, имеют столь широкое хождение в архитектуре Запада. Поиски нового там весьма часто исходят из формальных изысканий архитектора или берутся вне жизни народа, его обычаев и традиций. [...]
* Из статьи «Практика архитектора» в сб. «Творческие проблемы советской архитектуры» (Л.-М., 1956).
[...] Архитектура и смежные с ней искусства не рождаются как искусство одного дня. Это сложный, трудный процесс, связанный с фактором времени. А отсюда понимание современности не зиждется только на формальных современных «приемах» и примерах, рождаемых новыми возможностями индустрии, новым пониманием окружающего мира, которые, правда, играют основную роль. Решение в искусстве архитектуры, в которую заложены синтетические начала, - это контроль времени, тот аргумент, который определяет и отбирает подлинное от суррогатов. [...]
[...] Исторические примеры, более близкие нам, могут многое проиллюстрировать. Так, в основном прогрессивное движение в архитектуре, модерн, несмотря на все манифесты своих адептов, из-за отсутствия традиций и неумения найти нужные органические формы перерос в тот декаданс, который весь был построен на декоративных началах и вкусовые качества которого являются и по сегодняшний день разительным примером разрушения архитектурных форм. [...]
* Из доклада «О синтезе» 1958-1962 гг. (архив Е. Э. Левинсон).
[...] Если обратиться к прошлому, то можно проследить, что время от времени взгляды архитекторов обращались к классическим накоплениям в той или иной концепции. Правда, некоторые стремились в своем прогрессивном развитии избавиться от этого влияния, ощущая его силу. В качестве примера можно указать на то, что один из основоположников модерна, его идейный лидер венский архитектор Отто Вагнер, который имел ценную библиотеку по классической архитектуре, продал ее, чтобы она не влияла на его творчество. Но вместе с тем характерно, что его сооружения часто грешили как раз в отношении вкуса.
Естественно возникает мысль, что при несобранности в области теории архитектуры, при недостаче после завершения Отечественной войны строительных материалов, при отсутствии стройиндустрии, архитекторы обратились, подобно опытам Щуко 1910 года и Жолтовского 1935 года, к формам, которые столь привычно укладываются в знакомые кирпичные образования.
Этому способствовала, возможно, и тенденция в первые послевоенные годы вести строительство в городах, там, где имелись в наличии инженерные коммуникации и сооружение достаточно хорошо могло уложиться в окружающий пейзаж, вписаться в ансамбль, проблемам которого мы уделяем всегда много места.
Была еще одна сторона - репрезентативность, дух которой тогда веял во многих отраслях искусства. Возможно, что здесь сыграли известную роль и послевоенные патриотические чувства, те чувства собственного достоинства, которые невольно обратились к великим теням прошлого, - Стасову, Старову и другим.
Позже произошло то, что происходит со всяким направлением, которое, не имея исторически достаточной опоры, изживает себя и переходит в свою противоположность, не имея твердого основания в процессе создания тех архитектурных форм, которые соответствовали росту индустрии, открывающему новые возможности. Архитектурное направление первых послевоенных лет, стремившееся уподоблять свои создания классическим образцам прошлого, перешло в свою противоположность, в данном случае - в сторону украшательства. [...]
[...] Дезориентирующим в конкурсе на проект Дворца Советов было то, что высшей премией были премированы три проекта: проект Иофана, проект Жолтовского, сделанный в классической концепции, и проект молодого американского архитектора Гамильтона, сделанный в американизированном духе *. То обстоятельство, что премированы были проекты, капитально отличавшиеся по своим стилистическим и иным качествам, по сути дела открывало путь поощрения эклектики, ибо если Дворец Советов можно решать в разных планах и стилях, то этот вывод вполне естествен. [...]
** Из статьи «Некоторые вопросы развития советской архитектуры» в ученых записках Института им. И. Е. Репина (вып. 1, Л., 1961).
Ирина Бембель, главный редактор журнала «Капитель» и куратор проекта MONUMENTALITÀ & MODERNITÀ – о конференции «Традиция и контр-традиция в архитектуре и изобразительном искусстве Новейшего времени».
информация:
Тема традиции в современной архитектуре, как правило, сводится к вопросу стиля, притом, в сознании едва ли не большинства - стиля «лужковского». Но даже безупречные исторические стилизации воспринимается сегодня пустыми оболочками, мертвыми копиями, тогда как их прототипы были наполнены живым смыслом. Они и сегодня продолжают о чем-то говорить, притом, чем старше памятник - тем более важным кажется его немой монолог.Принципиальная несводимость феномена традиции к вопросу стиля стала лейтмотивом прошедшей в Санкт-Петербурге научно-практической конференции «Традиция и контр-традиция в архитектуре и изобразительном искусстве Новейшего времени».
Предыстория
Но сначала о самом проекте. «MONUMENTALITÀ & MODERNITÀ» в переводе с итальянского означает «монументальность и современность». Проект возник спонтанно в 2010 году, под сильным впечатлением увиденной в Риме «муссолиниевской» архитектуры. Помимо меня, у его истоков стояли архитектор Рафаэль Даянов, итальянский филолог-русист Стефано Мариа Капилупи и искусствовед Иван Чечот, который и придумал наш красивый девиз.
Результатом совместных усилий стала конференция «Архитектура России, Германии и Италии “тоталитарного” периода», которая получилась с отчетливым «итальянским привкусом». Но уже тогда нам стало ясно, что оставаться в границах зон главных диктаторских режимов бессмысленно - тема межвоенной и послевоенной неоклассики куда шире.
Поэтому следующая конференция проекта была посвящена «тоталитарному» периоду в целом («Проблемы восприятия, интерпретации и сохранения архитектурно-художественного наследия “тоталитарного” периода», 2011 года). Однако и эти рамки оказались тесными: хотелось сделать не только горизонтальный, но и вертикальный срез, проследить генезис, оценить дальнейшие трансформации.
В конференции-2013 были раздвинуты не только географические, но и хронологические границы: она называлась «Классическая традиция в архитектуре и изобразительном искусстве Новейшего времени».
Надо сказать, что несмотря на практическое отсутствие бюджета, наши конференции привлекали каждый раз около 30 докладчиков из России, СНГ, Италии, США, Японии, Литвы, не говоря уже о заочных участниках. Больше всего гостей традиционно приезжает из Москвы. За прошедшее время соорганизаторами наших мероприятий становились поочерёдно Санкт-петербургский государственный университет (Смольный институт), Российская христианская гуманитарная академия, Европейский университет в Санкт-Петербурге, Санкт-петербургский государственный архитектурно-строительный университет. А главное - нам удалось создать положительно заряженное поле насыщенного и непринужденного профессионального общения, где в одной аудитории обменивались опытом теоретики и практики.
Наконец, темой последней конференции стал феномен традиции как таковой, поскольку термин «классическая» прочно ассоциируется с колоннами и портиками, тогда как традиция, как известно, бывает и безордерной.
Таким образом, двигаясь от частного к общему, мы подошли к вопросу о самой сути традиции, и главной задачей стал перевод темы из категории стиля в категорию смысла.
Итак, конференция-2015 получила название «Традиция и контр-традиция в архитектуре и изобразительном искусстве Новейшего времени». К неизменным организаторам - журналу «Капитель» в моем лице и Совету по культурному и историческому наследию Союза архитекторов Санкт-Петербурга в лице Рафаэля Даянова - добавился Научно-исследовательский институт теории и истории архитектуры и градостроительства, который представляла специально приехавшая из Москвы ученый секретарь Диана Кейпен-Вардиц.
Традиция и контр-традиция
Тема традиции в современности столь же актуальна, сколь и неисчерпаема. Сегодня у меня есть ощущение поставленного вопроса, который начал приобретать хотя и расплывчатые, но все же видимые очертания. И к этой глыбе начали прикасаться с разных сторон: что есть традиция в изначальном философском смысле? Как ее понимали и понимают в контексте современности? Как стилистику или как фундаментальную ориентацию на вневременное, вечное? Какие проявления традиции в ХХ веке нуждаются в переоценке? Какие мы видим сегодня, какие считаем наиболее интересными и осмысленными?
Для меня принципиальный антагонизм двух суперстилей - традиции и модернизма - это вопрос фундаментальных этических и эстетических ориентиров. Культура традиции была ориентирована на идею Абсолюта, выражаемую понятиями истины, добра и красоты. В культуре традиции этика и эстетика стремились к тождеству.
По мере размывания идеи Абсолюта, начавшейся в Новое время, пути этики и эстетики все дальше расходились, пока традиционные представления о красоте не превратилась в мертвую оболочку, отслоившуюся личину, наполненную множеством секулярных, рациональных смыслов. Все эти новые смыслы лежали в материальной плоскости линейного прогресса, сакральная вертикаль исчезла. Произошел переход из мира сакрального, качественного, в мир прагматический, количественный. К началу ХХ века новая парадигма сознания и промышленный способ производства взорвали изнутри ставшие чуждыми формы - возник авангард как искусство отрицания.
Во второй половине ХХ века картина усложнилась: отказавшись от идеи Абсолюта как невидимого камертона и даже авангардной антиориентации на него в качестве отправной точки, культура существует в бесформенном поле субъективности, где каждый может выбрать себе личную систему координат. Ставится под вопрос сам принцип системности, само понятие структурности, критикуется сама возможность существования уникального объединяющего центра (постструктурализм в философии). В архитектуре это нашло выражение в постмодернизме, деконструктивизме, нелинейности.
Мягко говоря, не все коллеги принимают мою точку зрения. Наиболее близкой мне показалась позиция нашей заочной участницы Г.А. Птичниковой (Москва), говорящей о ценностной сути традиции, о ее вертикальном стержне, «бомбардируемом» «горизонтальными» новациями.
О сакральной основе традиции пишет в своём заочном докладе И.А. Бондаренко. Однако он отвергает идею контртрадиции: переход от сущностной ориентации на недостижимый идеал к вульгарно-утопической идее вычислить и воплотить его здесь и сейчас он называет абсолютизацией традиции (с моей точки зрения - это абсолютизация отдельных формальных проявлений традиции в ущерб ее сути, а в период модернизма и вовсе традиция наизнанку, то есть именно контртрадиция). Помимо этого, Игорь Андреевич с оптимизмом смотрит на современный архитектурно-философский релятивизм, видя в нем некий гарант невозврата к недолжной абсолютизации относительного. Мне кажется, что подобная опасность никак не может оправдать забвение по-настоящему Абсолютного.
Значительная часть исследователей вовсе не видит антагонизма между традицией и современностью, считая, что архитектура бывает лишь «плохая» и «хорошая», «авторская» и «подражательная», что мнимое противоречие классики и модернизма есть нерасторжимое диалектическое единство. Мне приходилось сталкиваться с мнением, что Ле Корбюзье является прямым продолжателем идей античной классики. На нынешней нашей конференции В.К. Линов, в продолжение тезисов 2013 года, вычленял фундаментальные, стержневые черты, присущие «хорошей» архитектуре любой эпохи.
Своего рода параллелью прозвучал доклад И.С. Заяц, сосредоточившейся на функционально-практических («польза - прочность»), базисных проявлениях архитектуры всех времен. Лично мне было жаль, что из этого анализа изначально была изъята витрувианская «красота», всецело относимая автором к частной сфере вкуса, - главная тайна и неуловимая интрига традиции. Жаль и того, что, даже стремясь осмыслить глобальные архитектурные процессы, исследователи чаще всего игнорируют параллельные явления в философии - опять же, вопреки Витрувию…
У меня давно складывается ощущение, что все то новое в современной архитектуре, что имеет созидательный смысл, - это хорошо забытое старое, искони присущее архитектуре традиционной. Новым оно стало лишь в контексте модернизма. Сейчас для этих осколков утраченной сути изобретаются новые названия, из них выводятся новые направления.
- Феноменологическая архитектура как попытка уйти от диктата абстрактной рациональности в ущерб чувственному опыту и субъективному переживанию пространства.
- Институциональная архитектура как поиск базовых, внестилевых оснований различных традиций.
- Жанр метаутопии в архитектуре как проявление сверхидеи, «метафизики архитектуры» - отзвук хорошо забытых платоновских эйдосов.
- Органическая архитектура в ее старых и новых разновидностях как утопическая попытка человека вернуться в разрушаемое им лоно природы.
- Новый урбанизм, полицентризм как стремление опереться на домодернистские градостроительные принципы.
- Наконец, классический ордер и другие формально-стилевые признаки традиции…
Список можно продолжать.
Все эти рассыпавшиеся, фрагментарные смыслы сегодня противопоставляются друг другу, тогда как изначально они находились в живом, диалектическом единстве, естественно рождаясь, с одной стороны, из базовых, цельных представлений о мире как о сакральном иерархическом космосе, а с другой - из местных задач, условий и способов производства. Иными словами, традиционная архитектура современным ей языком выражала вневременные ценности. Невероятно многообразная, она объединена генетическим родством.
Современные апелляции к традиции, как правило, демонстрируют обратный подход: в них различные (как правило, расколотые, частные) современные смыслы выражаются с помощью элементов традиционного языка.
Представляется, что поиск полноценной альтернативы модернизму - это вопрос смысла традиции, а не тех или иных ее форм, вопрос ценностной ориентации, вопрос возврата в абсолютную систему координат.
Теория и практика
В этом году круг активных практиков, принявших участие в нашей конференции, стал еще шире. Во взаимном общении искусствоведов, проектировщиков, историков архитектуры, а также представителей смежных искусств (правда, пока редких) разрушаются устойчивые стереотипы, уходят представления об искусствоведах как о сухих, дотошных снобах, не имеющих понятия о реальном процессе проектирования и строительства, и об архитекторах как о самодовольных и ограниченных бизнесменах от искусства, которых интересует лишь мнение заказчиков.
Помимо попыток осмысления фундаментальных процессов в архитектуре, множество докладов конференции было посвящено конкретным проявлениями традиции в архитектуре Новейшего времени, начиная с неизменного «тоталитарного» периода и заканчивая сегодняшним днем.
Довоенная архитектура Ленинграда (А.Е. Белоножкин, СПб), Лондона (П. Кузнецов, СПб), Литвы (М. Пташек, Вильнюс), градостроительство Твери (А.А. Смирнова, Тверь), точки соприкосновения авангарда и традиции в градостроительстве Москвы и Петрограда-Ленинграда (Ю. Старостенко, Москва), генезис советского ар деко (А.Д. Бархин, Москва), сохранение и приспособление памятников (Р.М. Даянов, СПб, А. и Н. Чадовичи, Москва) - эти и другие «исторические» темы плавно переходили в проблематику сегодняшнего дня. Вопросам внедрения новой архитектуры в исторический центр нашего города были посвящены доклады петербуржцев А.Л. Пунина, М.Н. Микишатьева, отчасти В.К. Линова, а также М.А. Мамошина, поделившегося собственным опытом работы в историческом центре.
О примерах неформального, сущностного раскрытия традиции в современной японской архитектуре рассказали московские докладчицы Н.А. Рочегова (с соавтором Е.В. Барчуговой) и А.В. Гусева.
Наконец, примеры формирования новой среды обитания с опорой на традицию продемонстрировали из собственной практики москвич М.А. Белов и петербуржец М.Б. Атаянц. При этом если подмосковный поселок Михаила Белова явно рассчитан на «сливки общества» и доселе пустует, то «Город набережных» для эконом-класса в Химках Максима Атаянца наполнен жизнью и представляет собой исключительно дружественную человеку среду.
Вавилонское смешение
Удовольствие от общения с коллегами и общее профессиональное удовлетворение от яркого события не помешали, однако, сделать важное критическое наблюдение. Его суть не нова, но по-прежнему актуальна, а именно: углубляясь в частности, наука стремительно утрачивает целое.
О кризисе раздробленной, по сути позитивистской, механически-количественной науки уже в начале ХХ века во весь голос заявляли философы-традиционалисты Н. Бердяев, Рене Генон. Еще раньше - крупнейший богослов и ученый-филолог митрополит Филарет (Дроздов). В 1930-е годы феноменолог Гуссерль призывал вернуться на новом уровне к донаучному, синкретическому взгляду на мир. И этот объединяющий способ мышления «должен выбрать свойственную жизни наивную манеру речи и при этом пользоваться ей соразмерно тому, как это требуется для очевидности доказательств».
Этой «наивности речи», ясно излагающей ясные мысли, сегодня, на мой взгляд, остро не хватает архитектуроведческой науке, изобилующей новыми терминами, но нередко страдающей размытостью смысла.
В итоге, углубляясь в тексты докладов и докапываясь до сути, удивляешься, насколько на разных языках люди говорят порой об одних и тех же вещах. Либо, наоборот, вкладывают совершенно разный смысл в одни и те же термины. В итоге опыт и усилия лучших специалистов не только не консолидируются, но нередко и вовсе остаются закрытыми для коллег.
Не могу сказать, что на конференции удалось полностью преодолеть эти языковые и смысловые барьеры, однако сама возможность живого диалога представляется важной. Поэтому одной из важнейших задач проекта мы, организаторы, считаем поиск формата конференции, максимально направленного на активное слушание и дискуссию .
В любом случае, трехдневный интенсивный обмен мнениями стал необыкновенно интересным, приятно было слышать слова благодарности коллег и пожелания дальнейшего общения. С.П. Шмаков пожелал, чтобы докладчики больше времени уделяли современной петербургской архитектуре «с переходом на личности», это еще теснее сблизит представителей единой, но расколовшейся на обособленные звенья профессии.
Комментарии коллег
С.П. Шмаков, заслуженный архитектор РФ, член-корреспондент МААМЭ:
«По теме прошедшей конференции, посвященной «традиции и контртрадиции», могу подтвердить, что тема актуальна во все времена, так как затрагивает огромный пласт творчества, мучительно решающего вопрос взаимоотношений традиций и новаторства в искусстве вообще и в архитектуре в частности. На мой взгляд, эти два понятия суть две стороны одной медали, или инь и ян из восточной мудрости. Это диалектическое единство, где одно понятие плавно перетекает в другое и наоборот. Новаторство, поначалу отрицавшее традиции историзма, вскоре само становится традицией. Однако, пробыв долгий период в его одеждах, затем стремится обратно в лоно историзма, что можно квалифицировать как новое и смелое новаторство. Сегодня можно найти такие примеры, когда, устав от засилья стеклянной архитектуры, вдруг видишь обращение к классике, которое так и хочется назвать новым новаторством.
Теперь уточню свою мысль по возможной форме подобной конференции. Чтобы архитекторы-практики и искусствоведы-критики не существовали в параллельных мирах, можно было бы себе представить их очное столкновение, когда к докладывающему свои работы архитектору-практику присоединяется в виде оппонента искусствовед-критик и они пытаются в дружеском споре родить истину. Даже если роды пройдут неудачно, все равно это будет полезно для аудитории. Таких пар можно было бы собрать много, а участники-зрители этих баталий могли бы поднятием руки (почему бы нет?) принимать позиции того или другого».
М.А. Мамошин, архитектор, вице-президент СПб СА, профессор
IAA, академик МААМ, член-корреспондент РААСН, руководитель ООО «Архитектурная мастерская Мамошина»:
«Прошедшая конференция, посвященная теме «традиции - контртрадиции в архитектуре Новейшего времени», привлекла к участию не только профессиональных искусствоведов, но также и практикующих архитекторов. Впервые получился симбиоз практики и искусствоведческой информации в контексте данной темы, что приводит к мысли о необходимости возрождения подобных практических (в прямом смысле слова!) конференций. Преодоление этого барьера между архитекторами-практиками и архитектурными теоретиками - идея не новая. В 30-50-е годы в Академии архитектуры основной задачей ставили объедение теории и практики текущего момента. Это был расцвет теории и практики в их единстве. Эти две сущностные вещи дополняли друг друга. К сожалению, в возрожденной Академии (РААСН) мы видим, что блок искусствоведов (теория) и архитекторов-практиков разделён. Происходит изоляция, когда теоретики поглощены внутренней проблематикой, а практики не анализируют текущий момент. Полагаю, что дальнейшее движение в сторону сближения теории и практики - одна из главных задач. Выражаю признательность организаторам конференции, сделавшим шаг на этом пути».
Д.В. Кейпен-Вардиц, кандидат искусствоведения, ученый секретарь НИИТИАГ:
«Прошедшая четвёртая конференция в рамках проекта MONUMENTALITÀ & MODERNITÀ оставила впечатление необычайно насыщенных дней. Плотная программа более чем из 30 докладов прямо во время заседаний дополнялась незапланированными развёрнутыми выступлениями по теме, а начатая во время обсуждения докладов дискуссия плавно переходила в неформальное оживлённое общение участников и слушателей в перерывах и после заседаний. Очевидно, что не только заявленная организаторами тема конференции о проблеме генезиса и соотношения традиции и контртрадиции, но и сам формат её организации и проведения привлекли множество разных участников и слушателей: профессоров вузов (Заварихин, Пунин, Вайтенс, Лисовский), архитекторов-практиков (Атаянц, Белов, Мамошин, Линов и др.), исследователей (Микишатьев, Конышева, Гусева и др.), реставраторов (Даянов, Игнатьев, Заяц), аспирантов архитектурных и художественных вузов. Лёгкость, с которой люди из одного цеха, но разных взглядов, занятий, возрастов находили общий язык, несомненно, стала заслугой организатора и ведущей конференции, главного редактор журнала «Капитель» И.О. Бембель. Сведя вместе интересных и заинтересованных темой участников и сумев создать очень непринуждённую обстановку, она и её коллеги, ведшие заседания, неизменно профессионально и дипломатично направляли общую дискуссию по нужному пути. Благодаря этому наиболее животрепещущие темы (новое строительство в исторических городах, проблемы реставрации памятников) удавалось обсудить с учётом всех точек зрения, в обычной профессиональной жизни имеющих мало шансов или желания быть взаимно услышанными. Пожалуй, конференцию можно было бы сравнить с архитектурным салоном, где любой может высказаться и любой может открыть для себя что-то новое. И это самое главное качество конференции и главная точка её притяжения.
Создание постоянной площадки для ведения профессиональной дискуссии, идея преодоления внутрицеховой разобщённости между теоретиками и практиками, историками и новаторами для всестороннего обсуждения проблем архитектуры в широком контексте культуры, общества, политики и экономики - огромное достижение. Необходимость такой дискуссии очевидна даже по тому количеству идей и предложений по «улучшению» жанра и формата конференции, которые участники выдвинули на последнем круглом столе. Но и при условии сохранения масштаба и формата конференции и энтузиазма её организаторов и участников её ждет прекрасное будущее.»
М.Н. Микишатьев, историк архитектуры, старший научный сотрудник НИИТИАГ:
«К сожалению, удалось прослушать и посмотреть не все сообщения, но общий тон выступлений, который в какой-то степени задал и автор этих строк, - удручающее состояние, если не гибель современной архитектуры. То, что мы видим на улицах нашего города, - это уже не произведения архитектуры, а продукты некоего дизайна, причём даже и не рассчитанные на долгую жизнь. Известный теоретик А.Г. Раппапорт так же, как и мы, отмечает «постепенное сближение архитектуры и дизайна», указывая при этом непреодолимое расхождение этих форм создания искусственной среды обитания, «ибо дизайн принципиально ориентирован на мобильные сооружения, а архитектура на стабильные», и более того - дизайн по самой природе своей предполагает «планируемое моральное старение вещей и их ликвидацию, а архитектура унаследовала интерес если не к вечности, то к большому времени». Однако А.Г. Раппапорт не теряет надежды. В статье «Масштабная редукция» он пишет: "Однако не исключено, что возникнет и общедемократическая реакция, и новая интеллигенция, которая возьмёт на себя ответственность за коррекцию этих тенденций, и архитектура будет востребована новой демократической элитой как профессия, способная вернуть мир к его органической жизни".
Последний день конференции, в котором прозвучали выступления практикующих зодчих Михаила Белова и Максима Атаянца, показал, что такой поворот событий - не просто надежда и мечта, а реальный процесс, который разворачивается в современном отечественном зодчестве. М. Атаянц рассказал об одном из создаваемых им в Подмосковье городов-спутников (см. «Капитель» № 1 за 2014 год), где на небольшом пространстве сконцентрированы образы Петербурга как Нового Амстердама. Дыхание Стокгольма и Копенгагена здесь тоже вполне ощутимо. Как, наверное, утешно его реальным обитателям, вернувшись со службы из сумасшедшей столицы, испоганенной всеми этими плазами и хай-теками, миновав МКАДы и рокады, оказаться в своём гнезде, с отражёнными в каналах гранитными набережными, арочными мостами и фонарями, с красивыми и разнообразными кирпичными домами, в своей уютной и не слишком дорогой квартирке… Вот только мечта, даже осуществлённая, оставляет толику страха, воспитанного фантазиями Достоевского: а не улетит ли весь этот «измышленный», весь этот сказочный городок, как видение, - вместе со своими домами и дымами - в высокое подмосковное небо?..»
Р.М. Даянов, соорганизатор проекта MONUMENTALITÀ & MODERNITÀ, почётный архитектор РФ, руководитель проектного бюро «Литейная часть-91», председатель совета по культурному и историческому наследию СПб СА:
«Четвертая конференция в рамках проекта MONUMENTALITÀ & MODERNITÀ позволила увидеть путь, пройденный нами за эти четыре года.
Когда мы начинали этот проект, предполагалось, что речь пойдёт о сохранении и изучении объектов и культурных явлений определённого периода, ограниченного 1930-1950 годами. Но, как во всякой вкусной еде, аппетит к четвёртому блюду разыгрался! И неожиданно практики примкнули к научному кругу. Есть надежда, что они и в дальнейшем будут активно внедряться в этот процесс, чтобы совместно с искусствоведами и историками архитектуры вырабатывать взгляд не только на происходившее 70-80 лет тому назад, но и на явления вчерашние, сегодняшние и завтрашние.
Подводя итог, хочется пожелать, чтобы проект получал более весомую, всестороннюю и системную поддержку со стороны архитектурного цеха.
Современная храмовая архитектура не отстаёт в развитии и экспериментирует с формами и стилями наравне со светской. Проблема заключается лишь в том, что авторы зачастую забывают, от чего они должны отталкиваться, какие перед ними должны стоять приоритеты.
Московское творческое объединение «Квадратура круга» в составе Даниила Макарова, Ивана Землякова, Филиппа Якубчука направлено на разработку проектов новой храмовой архитектуры. «Наша цель - связать искусство прошлого и культуру настоящего. Церковное зодчество сегодня - это Terra incognita для очень многих людей, мы занимаемся изучением христианской традиции и современной культуры, создавая проекты своевременной храмовой архитектуры. Зодчие древности вбирали всё лучшее из культурного контекста своего времени и возводили великое многообразие храмов и часовен, объединённых общим смыслом. Мы продолжаем эти традиции осмысленного формирования храмового пространства, опираясь на культурные реалии наших дней», - заявляют сами авторы. В основном их нововведения концентрируются на преобразовании формы постройки в соответствии с актуальными концепциями современной архитектуры.
Одной из первых и сразу же необычных идей стал проект храма на воде 2012 года в посёлке Лозенец (Болгария). В основу были положены приёмы, использованные при строительстве древних маленьких храмов Болгарии, выражающиеся в форме основного объёма - вытянутого прямоугольника с двускатной крышей. Кривизна внутренней поверхности стены рассчитана на отражение и фокусирование солнечного света подводной части храма, в которой можно будет проводить служения.
Следующий достойный внимания проект - Храм 40 Севастийских мучеников - отражает один из главных концептов «Квадратуры круга», а именно активное строительство храмовой архитектуры в городском пространстве, причём как в центре города, так и на окраинах. Всё внимание было сосредоточено на внешнем декоре, который несёт в себе сильную символическую нагрузку. Образ 40 мучеников предстаёт в виде решётки из 40 переплетённых крестов. Такую металлическую конструкцию оплетает посаженный в клумбы виноград, как символ Животворящего Креста Голгофы и самого Христа. На трёх глухих фронтонах имеется рельеф с изображением сцен жития мучеников. Игра со светом и тенью также ловко рассчитана, как и в предыдущем проекте - луч попадает во внутреннее пространство сначала через решётку из крестов, затем через круглое отверстие в барабане и щелевидные окна. Помимо прямых функций храма постройка также решает проблему городского озеленения.
Ещё более необычно световые эффекты представлены в проекте 2013 года. Храм Святой Троицы напрямую отсылает к одноименной иконе А. Рублева. Бог Отец - архитектура (город), Бог Сын - дерево (крест), Бог Святой Дух - горы (камень) - такая визуальная символика воплощена на фасаде здания, соответственно, застеклённая левая часть, отражающая городскую застройку, дерево перед храмом и кирпичная стена. Эффект отражения на стеклянной стене всех основных элементов символизирует единство, а также расширяет пространство. Поэтому проект разрабатывался для плотной городской застройки.
Проект Клетского храма совмещает в себе наследие деревянных церквей и плавный силуэт храмов модерна. В основу положен контраст пластики фасадов и традиционность в отделке поверхности стен. Для облегчения несущей основы сооружения подразумевается применение клеёных деревянных конструкций.
Не менее любопытным вариантом загородной православной архитектуры является проект храма Иоанна Богослова в селе Анисимово. На первый взгляд он кажется чересчур простым, однако такая форма взята авторами из истории самого села. Помимо этого, такой тип сельской церкви подразумевает небольшой размер, камерность интерьера. Это достигается за счёт того, что само строение отсылает к традициям - будто из храма XI века взяли одно лишь позакомарное перекрытие и растянули до размеров полноценного здания. Большая часть фасада с плоской орнаментальной резьбой делает его уникальным и в то же время обращается к истории дореволюционных храмов.
Творческое объединение «Квадратура круга» - довольно молодой коллектив, но именно его можно считать одним из самых ярких представителей современной храмовой архитектуры. Совмещая традиции и инновации, авторы отражают это во всех составляющих: использование дерева и стекла, придание традиционным формам черт последних концепций в архитектуре, совмещение различных типов декора, а также символическое обозначение деталей конструкции.
Городские храмы
Церковь Воскресения Христова
Большинство идей коллектива на данный момент находится в состоянии проекта, если же всё-таки они воплотятся в жизнь, это станет новым витком в развитии современной русской храмовой архитектуры. Главное, чтобы мастера XXI века не забывали о том, что должен нести в себе храм и переносить это значение сквозь 10 веков истории.
