"Смеховая" литература, отрицая официальную книжность, пародировала известные в Средневековье жанры, легко узнаваемые читателем, - челобитную, азбуку, лечебник, даже церковную службу. Так, "Служба кабаку" обличала государственную систему "питейных домов", где народ обирался и спаивался. Высокая форма церковных песнопений приходила здесь в противоречие с низким содержанием. Молитва "Отче наш" обретала в устах кабацких ярыжек несвойственные ей пассажи: "...да будет воля твоя яко на дому, тако и на кабакѣ... и оставите, должники, долги наша, якоже и мы оставляем животы своя на кабакѣ, и не ведите пас на правеж, нечего нам дати, но избавите нас от тюрмы".
Язык произведения имеет яркую диалектную окраску, указывающую на северно-русское происхождение сатиры. В диалектных значениях использованы некоторые общерусские слова (например, "суровый" в значении "буйный"). Яркий колорит стилю "Службы" придают пословицы и поговорки, пришедшие в литературный язык, скорее всего, из репертуара скоморохов ("взявши кошел, и под окны пошел"; "было да сплыло"; "родила вас мама, да не приняла вас яма").
Создатель "Службы кабаку", принадлежавший, как полагают ученые, к низшим чинам провинциального духовенства, не только говорит языком народа, по и мыслит образами и символами народной обрядовой культуры. По мнению О. С. Стафеевой, действие сатиры не случайно разворачивается в кабаке, имеющем вид традиционного крестьянского жилища – избы. Оно локализовано пределами "печного" пространства – темного и греховного согласно религиозно-мифологическим представлениям древних, в то время как "красный угол" в избе ассоциировался с понятиями "Бог" и "свет". В отличие от сказки об Иванушке-дурачке в "Службе кабаку" мотивы сидения на печи и нечистоты, связанной с очагом и золой, имеют не мифологическую, а социальную окраску, являясь признаком нищеты и лености "пропившихся на кабаке", причем это состояние для них не временное, как для сказочного героя, а "во веки веков". Символика образа печи, имеющая отношение к похоронному и поминальному обрядам, к перемене облика человека и переходу его в мир иной, мотивирует возникновение в произведении темы "наготы и босоты безмерной" ("В три дня очистился еси до нага... был со всем, а стал ни с чем"), которая перерастает в тему преступления. Кабак "научает красти и разбивати", "насилством отнимати", поэтому "век около корчмы воры держатца". Пропойц, преступивших закон, ждет наказание. Им кружало даст "жалованье": одним "по всему хребту плети", другим "зарукавья железные", а иных жалует "темною темницею".
"Служба кабаку" – стилистически неоднородное произведение, возникшее на стыке народной поэзии и книжной культуры. Повествование ведется как бы на двух языках. С одной стороны, это язык христианского проповедника, который в борьбе с пьянством опирается на традицию древнерусской дидактической прозы, обличительных слов против тех, кто "опивается до нага" и теряет чувство собственного достоинства: "Правдивый человек аще пьет и по корчмам водится, в позор будет". С другой стороны, язык представителя народной культуры, для которого пьяница – отвергнутый обществом человек, достойный сочувствия за свое "голое сиротство", однако опасный в силу своего "вывернутого" поведения для мира упорядоченного и благополучного. Образцы высокого стиля "священных книг" ("Како ли кто не воздохнет: во многия времена собираемо богатство, а во един час все погибе?") контрастируют с натуралистическими подробностями кабацкого быта ("Яко утвердися на кабаке пьючи, голым гузном сажу с полатей мести во веки"; "Всяк ся ублюет, толко не всяк на собя скажет"). Это помогает осознать глубину нравственного падения пьяницы и антигуманность пополнения царской казны через организацию "кружечных" дворов. По мысли В. II. Адриановой-Перетц, история донага обобранного в кабаке пропойцы, созданная как церковная служба мученику, пострадавшему за веру, сблизила два резко противоположных образа, привела к переосмыслению привычных литературных форм.
Автор сатиры сумел проследить путь деградации человека, выяснив причины его социального и нравственного падения. Он создал психологически точное описание процесса постижения "науки пития", когда "кабак непотребный, бесованию наставник", постепенно становится "отчим домом" для пьяницы: "Исперва неволею нудими бывают от родителей своих или от другов своих ближних, сегодни и позавтрее от болезни похмелныя нудят неволею пити, и мало-помалу и сами гораздни станем пити и людей станем учити..."
Служба кабаку
Месяца китовраса в нелепый день, иже в неподобных кабака шалнаго, нареченнаго во иноческом чину Курехи, и иже с ним страдавших три еже высокоумных самобратных по плоти хупавых Гомзина, Омельяна и Алафии, буявых губителей [христианских. Празднество в неподобных местех на кабаках, где, когда, кто с верою изволит праздновати трех слепителей вина и пива и меда, христианских лупителей и человеческих разумов пустотворцев].
На малей вечерни поблаговестим в малые чарки, таже позвоним в полведришки пивишка, таже стихиры в меншей заклад в перстни, и в ногавицы и в рукавицы, и в штаны и в портки.
Глас пустошний подобен вседневному обнажению.
Запев: Да уповает пропойца на корчме испити лохом, а иное и своему достанетца.
В три дня очистился еси донага, яко же есть написано: пьяницы царьствия божия не наследят. Без воды на суше тонет; был со всем, а стал ни с чем. Перстни, человече, на руке мешают, ногавицы тяжело носить, портки на пиво меняет; пьеш з басы, а проспишся с позоры, воротишь в густую, всякому велишь пити, а на завтреи и самому будет просити, проспишся — хватишся.
Стих: И той избавит тя донага от всего платья, пропил на кабаке с увечьем.
Три дни испил еси, безо всего [имения стал еси], доспе мя еси похмельный болезни и похмелья. На три дни купил еси, рукоделие заложил еси, и около кабака часто ходити извыкл еси, и гледети прилежно ис чужих рук извыкл еси. Гледение лихое пуще прошенья бывает.
Стих: Хвалят пропойцу, как у него в руках видят.
Бубенная стукота созывает пьющих на шалное дуровство, велит нам нищеты ярем восприяти, глаголет винопиицам: приидете, возвеселимся, вмале сотворим с плечь возношение платью нашему, па вине пропивание, се бо нам свет приносит наготы, а гладу время приближается.
Стих: Яко утвердися на кабаке пьючи, голым г... сажу с полатей мести вовеки.
Кто ли, пропився донага, не помянет тебя, кабаче непотребне? Како ли кто не воздохнет: во многая времена собираемо богатство, а во един час все погибе? Каеты много, а воротить нелзе. Кто ли про тебя не молвит, кабаче непотребне, да ли-шитца не мотчи?
Слава и ныне сипавая с позоры.
Приидете, всиискуснии человеци и благонарочитии в разуме, почюдимся таковаго пития науке. Исперва неволею нудими бывают от родителей своих или от другов своих ближних, сегодни и позавтрее от болезни похмелныя нудят неволею пити, и мало-помалу и сами гораздни станем пити и людей станем учити, а как научимся пива пити, и не мотчи ся и лишити. В прежние времена, как мы не умели пива пити, всяк зовет и на дом ходят, и мы пе ходим, и в том гнев живет от другов своих. А ныне где и не зовут, и мы идем своим папрасньством. Хош и оговорят, а мы терпим, глухой клобук на себя наложим. Се довлеет нам, братие, отбегати, яко ото лва, снедающа человека. Тому почудимся, в мале часе, како изчезе мудрость, иступи же нагота, и безумием наполнихся, видящим на смех, а себе с пропою на великую срамоту. Тем же злословим тя, кабаче непотребне, бесо-ванию наставниче.
На стиховне стихиры, подобен: Дом пустеет.
Дом потешен, голодом изнавешан, робята пищать, ести хотят, а мы право божимся, что и сами не етчи ложимся.
Стих: Многи скорби с похмелья живучи бывают.
Полати кабацкие, приимете пропойцу! Нагие, веселитеся, се бо вам подражатель явися, голоду терпитель.
Стих: Пьяница, яко теля наго, процвете убожеством.
Днесь пьян бывает и богат вельми, а как проспитца — перекусить нечего, с сорому чужую сторону спознавает.
Слава и ныне. Отецкому сыну суровому. Отецкой сын суровой роспотешил еси, с ярыжными спознался и на полатях в саже повалялся, взявши кошел и под окны пошел.
И протчее всеобычное пьем по добыткам, во што верят. Таже нагота или босота и отпуст по обычаю ж и многое падение бывает, ронянию шапкам.
На велицеи вечерни позвоним во все платье, пред обедом изопьем ковша по три вина, таже глаголем пустотную кафизму, что прибрело. Таже на ризы пропивание, понесем ис погреба болшии ведра вина. Таже стихиры на все платье вина донага, вседневно скорби воздыханием.
Глас шестопятой, подобен: Не радуйся пити на людех, да своего не потеряешь.
Запев: изведи из непотребнаго пьянства душу мою.
Приидете всяк град и страна, торжествуем мерских смутотворцев память мрачно, сверчков запечных возвеселим голодом, воспоем торговыми казни, иже от своего неразумия страждущих, непослушливых, отцем и матерем непокоривых укорим. Не бога ради мраз и глад и наготу терпящих битьем и похвалами воспоем, глаголюще: радуйтеся, яко мзда ваша многа на полатях в саже. ,
Стих: Вземлюще заклад, что мне пропити. Приидете, безумнии, и воспойте песни нелепые пропойцам, яко из добрыя воли избраша себе убыток. Приидете, пропойцы, срадуйтеся, с печи бросайтеся [голодом, воскликните убожеством, процветите, яко собачьи губы, кои в скаредных местех растут.
Стих: Глухие, потешно слушайте; нагие, веселитеся, реме-нием секитеся, дурость к вам приближается. Безрукие, взыграйте в гусли; буявые, воскликните бражником песни безумия; безногие, возскочите, нелепаго сего торжества злы диадиму украсите праздник сей.
Запев: Яко желает всяк человек с похмелья оправитися. Дурныя и бесныя, стецытеся, самохотныя вам дары предгрядут; носяще своя кропивныя венцы терпения своего. С конца бо горят, а з другова говорят. Безголовыя и слепыя, последуйте ми на печь в Пропасную улицу и видите, каково се приятие в земли пропойцы, отлучение своего живота. Взяша бо себе корень тоски, цвет охания, ветви срамоты. 3 голодом звонят, с босотою припевают, глядят из запечья], что живые родители, что жуки ис калу выползли, пищат, что щенята, просят денешки на чарку, а иной на хлеб подает. Белые руки — что ожоги, рожи — что котелные дна, зубы светлеют, глазы пиликают, горлы рыкают, аки псы грызут. Как дал тот боголюбец денешку, а иний глаголет: меня пожаловал. Кто тех жития не похулит, яко вместо добра злые дни себе возлюбиша, кражею и ложыо и татбою величают и своея жизни нерадящих.
Стих: От всего блага пьянства ради лишихся.
Приидете, вси искуснии и благонарочитии в разуме, отбежим таковаго рва самохотнаго, впадающих в него и влекущих пас другов в сие. Вси отревайтеся, яко не добре нам, смышляющим и влекущим нас в ров погибели. Невинно бо есть [нам вино], но проклято есть пьянство с пеудержанием. Создан бо есть хмель умному на честь, а безумному на погибель. Яко бог прославится в разумном человеце, свет бо ему разум, им же ся озаряет разсуждение, таковых [зол] отлучаетца, тех достойно ублажаем.
Стих: Егда зазвоним во все животы, слава всякому человеку по делом его.
Егда славнии человецы, в животех искуснии, в разуме за уныние хмелем обвеселяхуся, тогда егда во многая дни се творимо, питьем омрачаху свой сущий разум, в иощ неразумия претворяху, донага пропивахуся. Егда же просыпахуся, срамотою уязвляхуся. Егда же от даема пития с похмелья на первый свой чин возвращаху, на свой живот пагубно оболгахуся, яко ни единоя ризы в дому оставити. Пространныя пропасти возлюби, на ветр живот свой розвеяша. Потащи, понеси, наливай! Егда же напившеся, тогда же веселием, дуростию и шумом наполняшеся, рытье во все горло во отлучение своего живота. Еще же просыпашеся, тогда болезнию озаряшеся и частым оханьем согубяшеся. Егда же в меру трезваго разума достигаше, тогда печалию болезнено уязвляшеся, яко много пропито, неведомо, что конец житию моему будет, не вем, откуду и как почати жити, и обеты и каеты на себя и клятву налагаше, яко впред не пити. Егда же долго не пиваше, тогда же похотию, яко стрелою, уязвляшеся, как бы мощно испити в славу божию. Егда же чрез клятву дерзаше, на питие простирашеся и испиваше, и [на] пугвицы изливаше, и семо и овамо, яко болван, бездушен [валяхуся], сам себе душегубец и убийца являшеся, и в горшая напасти впадаше горчае перваго, и тайная наша вся си являше в позор человеком. Чего и пе творим, ино добрые люди втрое прибавят. Всяк ся ублюет, толко не всяк на собя скажет. Под лесом видят, а под носом не слышат. Безместно житие возлюбихом, по глаголющему: злато выше изоржаве, си ризы ваша молие поядоша, а пьяницы же и пропойцы злату ржавчину протираху и своему житию веятели являхуся. Наг обявляшеся, не задевает, ни тлеет самородная рубашка, и пуп гол. Когда сором, ты закройся перстом.
Слава тебе господи, было да сплыло, не о чем думати, лише спи, не стой, одно лише оборону от клопов держи, а то жити весело, а ести нечего. Руки к сердцу прижавше да кыш на печь, лутче черта в углу не стукаешь. Того ради вси от бездилия вопием ти: веселися, радуйся, уляпался, и двожды наймуйся, денешку добудь, алтынец съеж, а половиною прикуп твори, а иногда и не етчи спи.
Одиннатцать семь и платье с плечь, стремка не стала, одиннатцать солгала, в бороду скочила, радость сказала. Радуйся, уляпался, не один вас у матки, много вас, смутотворцев, да не в одном месте, оголи г..., скачут, белые руки в роте греют. Родила вас мама, да не приняла вас яма. В лете не потеете, а в зиме не зябете, за щеками руки греете, живете, что грязь месите. Увы нам, куды нам, где ни поживем, везде загрезим, где ни станем, тут в... людей от себя разгоняем, за дурость ума нашего и сущий родители нас отлучишася и глаголют, яко не родивше нас. Житием своим процвели есте, яко голики, чем баню метут, тако и вами, пропойцы, что чортом, диру затыкают. Тем достойно злословим и ублажаем вас.
Святыя славы кабацкия.
Несвятыя славы на кабак залесть [желают], но недобрые поминаем отцем и матерно наказание, да мы их не слушаем, таково нам се и збываетца. Поминают сына [на] воровстве, и отцу не пособил, бьют по хребту, а сторонные люди глаголют: достойно и праведно вора смиряти и всяк, смотря на то, добру накажется. Сыне, добро слышати отца, жизнь твоя пробавитца, тем же тя мир хвалит,
Таже выход ис погреба с пивом. Прокимен и ермес на печи глаголет: Пьяница, пропився, в раздранныя рубища облечется.
Стих: А буде что найдеш или украдеш, то понеси на кабак.
Стих: Хошь и любое платно, да пропита не мотчи ся удержати.
Таже паремьи. От мирскаго жития чтение.
Пьяниц безвоздержанных и непослушливых душа в руках бесовских, и прикоснется им мука. Непщевани быша во очию мудрых и мрети без покаяния, и еже от пития сокрушение ко-стем и отпадения плоти его, ибо пред лицем человеческим непостыдни суть. Аще и наготу приимут, упование их на пьянство с напрасньством. Аще и биени от вина, докуки не отлагают, яко бес искуси их и обрете их, подобных себе, яко смолу на них приготових и яко всеплодну жертву огненному родству подав. И до время воровства их наги по торгу [биени] будут, и, яко река, ото очию их слезы потекут. Прейдет судят своему невоздержанию и обладаеми хмелем, и вкоренитца в них пьянство, и в нищете пребудут о нем, яко благодать на полатях и запечная улица на гольянских, и попечение в костарне их.
От мирскаго жития чтение.
Пьяницы на кабаке живут и попечение имут о приезжих людех, [како бы их облупити и на кабаке пропити, и того ради приимут раны и болезни и скорби много]. Сего ради приношение Христа ради приимут от рук их денешку и две денешки и, взявши питья, попотчюют его, и егда хмель приезжаго человека преможет, и разольется, и ведром пива голянских напоят, и при-имет оружие пьянства и ревностию драки, и наложит [шлем дурости и приимет щит] наготы, поострит кулаки на драку, вооружит лице на бой, пойдут стрелы ис полинниц, яко от пружна лука, и каменьем бывает бьем пьяница. Вознегодует и на них целовальник и ярыжные напрасливы з батоги проводит; яко вихор, развиет пьяных и, очистя их донага, да на них же утре бесчестие правят и отпустит их во свою землю безо всего. Слышите, благочестия млады, и внушите приезние гости, а даеться вам сия напасть за глупость, и сила ваша в немощь претворяется.
Во второй половине XVII в. возникают сатирические произведения, направленные против социальных и бытовых зол времени и облечённые в форму пародии на церковную службу, «священное писание» и жития. Образцом таких произведений является прежде всего «Праздник кабацких ярыжек», или «Служба кабаку»,- очень злое и остроумное обличение «царёва кабака», пародирующее православное богослужение, так называемую «малую» и «великую» вечерню, и трафарет благочестивого жития. Автор пародии, в отличие от своих предшественников - обличителей пьянства, осуждает этот порок не с отвлечённо-религиозной точки зрения, как грех, наказуемый божеским правосудием, а с точки зрения практической, рассматривая пьянство как большое житейское зло, подрывающее народное благополучие. При этом осуждение направлено не только на пьяниц, но и на самый «царёв кабак», при помощи целовальников спаивающий и разоряющий русский люд - от попов и дьяконов до холопов и женщин. В пародии ярко выступает народное возмущение против кабаков, насаждаемых правительственной властью. Всякое упоминание о кабаке сопровождается очень нелестными эпитетами по его адресу: кабак - «греху учитель», «душам губитель», «несытая утроба», «домовная пустота», «дому разоритель», «богатства истощитель», «маломожное житие», «злодеем пристанище» и т. д. Засилье кабака изображается в достаточно реалистических, точнее - натуралистических чертах.
Очень хорошая осведомлённость автора во всех деталях церковной службы заставляет предполагать, что этим автором был человек, принадлежавший к церковной среде, скорее всего к низшему Духовенству. Судя по слопам одного из текстов «Праздника» - «радуйся, кабаче, отемнение Вычеготскому Усолию»,- пародия сложилась в Сольвычегодском крае. Список, заключающий в себе старший текст «Праздника», датируется 1666 г.
После краткого вступления в «Празднике» читается следующее приглашение: «На малей вечерни поблаговестим в малые чарки, таже (потом) позвоним в полвёдришки пивишка, таже стихиры в меншей заклад, в перстни и во ногавицы (нижнее платье) и в рукавицы, и в штаны, и в портки». К кабаку автор адресуется с таким обращением: «Кто ли, пропився донага, не помянет тебя, кабаче, непотребне? Како ли кто не воздохнет во многия времена собираемо богатство, а во един час всё погибе? Каеты (раскаяния) много, а воротить нельзя».
В качестве пародии молитвы - «Сподоби, господи, в вечер сей без греха сохранитися нам» и т. д.- в «Службе кабаку» находим, например, следующие строки: «Сподоби, господи, вечер сей без побоев допьяна напитися нам. Лягу спати, благ еси нам, хмелю ищущим и пьющим, и пьяни обретошася, тобою хвално и прославлено имя твое во веки нами. Буди, хмелю, сила твоя на нас, яко же упо-вахом, пьющие, на тя».
На вопрос, кто что может принести весёлой корчме, дан такой ответ: «Кажды человек различный дары тебе приносит со усердием сердца своего: поп и дьякон - скуфьи и шапки, однорятки и служебники; чернцы-манатьи, рясы, клобуки и свитки и вся вещи келейныя; дьячки - книги и переводы и чернилы и всякое платье и бумажники пропивают, а мудрые философы мудрость свою на глупость пременяют; служилые люди - хребтом своим на печи служат; князи и боляре и воеводы за мёду место величаются; пушкари и солдаты тоску на себя купили, пухнут, на печи лёжа; са-белники саблю себе на шею готовят... тати и разбойницы веселятся, а холопи спасаются, кости нося в приполе, говорят быстро, плюют далече...»
Пародируя обычный шаблон жития, в котором рассказывалась жизнь святого, начиная с характеристики его родителей, большею частью благочестивых и достойных, и продолжая его подвигами, автор пародии излагает житие пьяниц: «Сии убо родишася от многих стран различных от неподобну родителю безумну и с горестию хлебом воспитани быша». Другие были рождены от хороших и бо- " гатых родителей, воспитаны были беспечально, но, достигнув юношеского возраста, стали жить не по родительскому совету, а по своей воле. Родители не могли удержать их на хорошем пути никакими наставлениями и предоставили их самим себе. «Они же быша буяви и храбри, не быша же ни древоделцы, ни земледелцы, взяша же некую часть имения ото отец своих, и приидоша на корч-мицу, разточиша же имение свое не бога ради, после же обнищаша и взалкаша... но чрево имуще несытно, пьянства желая всегда упи-ватися и яко болван валятися и досаждати человеком нелепыми глаголы, приемлюще побои и ударения и сокрушения костем, в ню же нужу терпеша глад и наготу и скорбь всяку, не имеяху ни подстилания мягкого, ни одеяния тепла, ни под главою зголовья, но яко ней свернувся, искаху себе запечна места, телеса же их обагре-ни быша сажею, дым же и жар терпяху...», и всё это не для бога, а для утоления своих низких инстинктов: «Аще бы такия беды бога ради терпели, воистину бы были новые мученики, их же бы достойно память их хвалити...»
Так пародируется в этом произведении каноническое житие применительно к образу жизни пьяницы.
На всём протяжении своей пародии автор, прибегая к игре слов, очень свободно обращается со всем тем, что пользовалось самым высоким почитанием в старой Руси: преподобные у него заменяются «неподобными», христианские святители - «буявыми губителями христианскими», «христианскими лупителями», «тремя слепи-телями», чудотворцы - «пустотворцами» и т. д.
Язык пародии представляет собой сочетание намеренно архаизированной речи с речью живой, разговорной, часто прибауточ-ной, как например: «Слава отцу Иванцу и сыну Селиванцу. Всяк, иже тебе прикоснется, не изыдет, не имея похвалы, во устех своих, глаголаше: вчера был пьян, денег было в мошне много, утре встал, хватился за мошну, ничего не сыскал». Сплошь и рядом мы здесь находим поговорки, порой рифмованные: «хлеб, господине, по силам, а полога (кладь) по плечам»; «подавайся по рукам, ино легче волосам»; «каково кликну в лес, тако и откликнется»; «был со всем, стал ни с чем»; «под лесом видят, а под носом не слышат»; «жити весело, а ести нечего»; «родила вас мама, да не приняла вас яма»; «кропива, кто её ни возьмёт, тот руки ожжёт» и т. п. Иногда автор усиленно нанизывает рифмы, как и в Калязинской челобитной: «Где ни станем, тут воняем, людей от себя разгоняем»; или: «дом потешен, господин изнавешен, робята пищат, ести хотят, а мы, право, божимся, что и сами не етчи ложимся».
«Калязинская челобитная»
« Калязинская челобитная» объединяет черты делового стиля (поскольку пародируется челобитная) и церковнославянские элементы (поскольку речь идет о монастыре). В « Калязинской челобитной» высмеивается монастырское пьянство, об этой проблеме писали в своих официальных донесениях и надзиратели за монастырским хозяйством.
Автор начинает традиционно для челобитных: Великому господину преосвященному архиепископу Симеону Тверскому и Кашинскому бьют челом богомольцы твои, Колязина монастыря крылошаня, черной дьякон Дамаско с товарыщами .
А затем иронически передает жалобы монахов на «лихого» архимандрита, который «казны не бережет, ладану и свеч много жжет, и тем, он, архимандрит, церковь запылил, кадилызакоптил, а нам, богомольцам твоим, выело очи, засадило горлы » (Подробнее).
Деловой язык представлен в произведении устойчивыми штампами и официальной терминологией: пожалуй нас , богомольцев своих; вели , государь, архимарита счесть в колоколах да в чепях весом , что он ис колокол много меди иззвонил и с чепей много железа перебил; и в тойутерной казне отчот дать и свой милостивой указ учинить ; безчестье немалое, жить неотходно, прибыль чинить, казне поруху учинил, по всем монастырем и кружалом смотр учинили, начальныя люди им приказали . Есть и церковно-канонические формулы: Живет он, архимарит, не гораздо, забыл страх божий и иноческое обещание .
Но автор «Калязинской челобитной» хорошо владеет и скоморошьим языком, использует рифмованную прибауточную речь. Например: «А нам, богомольцам твоим, и так не сладко: ретка да хрен, да чашник старец Ефрем »; «И он, архимарит, родом ростовец, а нравом поморец, умомо колмогорец, на хлеб на соль каргополец »; при «хорошем» архимандрите они будут «вино в чарки наливать да старое пиво допивать, а молодое затирать, и иное станем на дрожжи наливать, да тогда и к церкви пойдем, когда вино да пиво допьем ».
«Азбука о голом и небогатом человеке»
Еще с XI в. в русской литературе был известен жанр «толковой азбуки» (в тексте которой каждая строка начинается с очередной буквы алфавита). « Азбука о голом и небогатом человеке» – пародия на такие азбуки, в ней рассказывается история москвича-посадского,обедневшего по типичным для XVII в. причинам: Отецъ мой и мати моя оставили мне имениебыли свое, да лихие люди всемъ завладели .
Часть названий букв прямо входит в текст: Азъ есми нагь; Добро бы онъ, человекъ, слово свое попомънилъ, и денегь мне дал; Земля моя пуста . Часть названий букв стоит в иной грамматической форме или используется однокоренное слово: Живу я, доброй молодец (живете),Покоя себ ѣ, своей б ѣдности, не обретаю (покой), Твердъ животъ мой (твердо), Мыслию своею всево бы у себя много видель (мыслете). Остальные начала строк совпадают с названиями единиц алфавита только первыми буквами: Богъ душю мою ведаеть (буки), Ерычитца по брюху с великих недоетковъ (ы – еры); Ерзнул бы по лавке в старой аднорядк ѣ или ерзнул бы за волком с собаками да не на чем (ер и ерь), Псы на милова не лают (пси), К с ѣй б ѣдности не умеють люди пристать (кси).
Стиль «Азбуки» скомороший, с рифмовкой, с просторечиями и, возможно, окказионализмами. При этом встречаются неожиданные вкрапления высокого стиля: Разум мой не осяжеть, животъ мой – не обрящеть своей б hдности, все на меня востали … а богь не выдасть – и свинья не сьесть! (народная поговорка). Или: Азъ есми нагь, нагъ и босъ, голоденъ и холоден, сьести нечаво (высокое начало, потом ступенчатое снижение).
«Служба кабаку»
В «Службе кабаку», пародируя церковную службу («малую» и «великую» вечерни) и житие мученика, автор изображает судьбу постепенно пропивающегося пьяницы (Подробнее).Если вся предшествующая литература угрожала пьянице адскими мучениями после смерти, то автор XVII в. предостерегает его от кабака потому, что в жизни его ждет полное разорение.
В языке этой пародии-сатиры, с одной стороны, находит отражение книжная славянская терминология (много слов с суффиксами –т ель ) и фразеология церковных служб и песнопений, формы аориста (погибе, лишихся), церковнославянские формы звательного падежа (кабаченепотребне, истощителю) , падежные формы с чередованием заднеязычных (в человеце, ввелицеи ) (Подробнее).
Но метафоры и перифразы в «Службе» отнюдь не книжные: «в тюрьму вселился еси, итамо сущую мзду трудов своих прием – ожерелье в три молоты стегано, перстень бурмитской на обе руки наложил еси, и нозе свои во кладе утверди » (ошейник, кандалы, колодки).
Очень ярко и широко в языке «Службы кабаку» обнаруживается живая народная речь, причем с севернорусскими диалектизмами (например: на корчме испити лохом; уляпался; с радением бажите , т. е. желаете, требуете; стряпаете около его, что черт у слуды; в мошне ни пула и т. п.). Много народных поговорок, загадок, нередко рифмованных, например: был со всем, а стал ни с чем; когда сором, ты закройся перстом; было да сплыло; люди в рот, а ты глот; крапива кто ее ни возьмет, тот руки ожжет и т. д.
Пародирование церковных песнопений проведено с большим уменьем, и оригиналы отдельных частей «Службы кабаку» узнаются без труда. Иногда автор близко повторяет начало церковной песни, продолжая свободно развивать затем свою тему, например: Ныне отпущаеши (часть всенощной) с печи мене, раба своего еще на кабак по вино и по мед и по пиво, по глаголу вашему с миром, яко видеста очи моя тамо много пьющих и пьяных , «Егда славнии человеци , вживотех искуснии, в разуме за уныние хмелем обвеселяхуся , тогда егда во многие дни сетвориша, питием омрача ху свои сущии разум... » (ср. церковную песнь: «Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся , тогда Июда злочестивый сребролюбия недугомомрач ашеся... ») (Подробнее).
Праздник кабацких ярыжек”) - произведение демократической смеховой литературы XVII в., написанное в форме пародии на церковную службу. Композиционно С. К. состоит из частей, пародирующих церковные песнопения (в основном тексты Всенощного богослужения), паремии и житие. Изложение истории обобранного в кабаке пропойцы в виде церковной службы мученику нарушало все привычные ассоциации, связанные с этой литературной формой, сближало два резко противоположных образа, заостряя с помощью этого сближения сатирическое изображение и самого пьяницы, и кабака. Д. С. Лихачев отметил специфику средневековой пародии в С.К., где осмеивается не объект, а сам текст пародийного произведения. С. К. сохранилась в трех списках, древнейший из которых датируется 1666 г. и содержит текст, наиболее близкий к первоначальному. Вероятно, С. К. была создана в Сольвычегодском крае, во владениях Строгановых, так как в тексте упоминаются географические названия "Вычеготского Усолия” - реки Вычегда, Лала и Виледь; примечательно также, что во владельческой записи на списке 1666 г. назван Прилуцкий монастырь, находящийся около Великого Устюга. В С.К. сильно влияние разговорного языка, устно-поэтической речи; его образная система отразила категории и символы народной культуры, искусство скоморохов. В то же время автор опирался и на традицию учительной проповеди, используя сюжеты молитвы и лексику обличительных слов против пьянства. До наших дней дошло несколько свидетельств о бытовании С.К. в XVIII в. в Москве и Нижнем Тагиле. В Сибири произведение было известно вплоть до начала XX в., о чем свидетельствует письмо М. Горького к В. Анучину от 4 октября 1912 г.: “Не поскупитесь на время и напишите подробнее, что это за “Служба кабаку” и “Праздник кабацких ярыжек”, которую поют Ваши сибирские семинаристы? Будущие попы и такое великое кощунство!! Показательная для Руси штука” (Труды Самаркандского Гос. пед. ин-та им. А. М. Горького.- Т. II. Вып. 3.- Письма М. Горького к В. И. Анучину.-Самарканд, 1941.-. С. 16). Изд. :Адрианова-Перетц В.П.1) Праздник кабацких ярыжек: Пародия-сатира второй половины XVII века // ТОДРЛ.- 1934 - Т. 1.- С 171-247; 2) Праздник кабацких ярыжек// Русская демократическая сатира XVII века.- Л., 1936.- С. 50-80; 3) Очерки по истории русской сатирической литературы XVII века.- М., 1937-С 27-96; 4) Русская демократическая сатира XVII века / Подг. текстов, статья и комм В. П Адриановой-Перетц - М.; Л., 1954.- С. 46-64, 2-е изд., доп.- М„ 1977- С 37-50, Лихачев Д. С., Панченко А М., Поныр-ко Н. В. Смех в Древней Руси.-Л., 1984.- С. 224-237; Служба кабаку / Подг текста, перевод и комм. В. К. Былинина // Сатира XI-XVII вв.-М., 1987.-С. 172-215; Служба кабаку / Подг текста и комм. Н В. Понырко// ПЛДР: XVII век.- М., 1989.- Кн. 2.- С. 196- 210. Лит.: Лихачев Д. С. Древнерусский смех // Проблемы поэтики и истории литературы: Сб. ст в честь 75-летия М.М.Бахтина.-Саранск, 1973.- С. 73-90; Панченко А.М Литература “переходного” века // История русской литературы - Т. 1. Древнерусская литература. Литература XVIII века.-Л., 1980.-С 367-368, Пихоя Р. Г. Общественно-политическая мысль трудящихся Урала (конец XVII-XVIII в.).-Свердловск, 1987-С 187-189; Ромодановская Е К. “Служба кабаку” перед церковным судом XVIII в.//Общественное сознание, книжность, литература эпохи феодализма.- Новосибирск, 1990- С. 189-195 А. Г Бобров
