А. Н. Толстой - выдающийся советский писатель, один из крупнейших современных художников слова. В его лучших произведениях реалистическая правдивость, широта охвата явлений жизни, крупные масштабы исторического мышления сочетаются с ярким словесным мастерством, способностью воплощать материал в монументальных художественных формах. Трилогия «Хождение по мукам», а также ряд других произведений писателя получили заслуженное признание, стали любимыми книгами миллионов читателей, вошли в классику, в золотой фонд советской литературы.
Яркое и широкое воспроизведение жизни нашей страны на рубеже двух эпох, резкие изменения под влиянием революции духовного мира людей составляют основное содержание эпопеи.
А. Н. Толстой писал трилогию «Хождение по мукам» более двадцати лет. Когда он в 1919 году в эмиграции приступил к работе над первой книгой трилогии - романом «Сестры», он не думал, что произведение развернется в монументальную эпопею. Бурное течение жизни привело его к убеждению в необходимости продолжить работу. Нельзя было поставить точку и оставить своих героев на бездорожье.
В 1927–1928 годах выходит в свет вторая книга трилогии - роман «Восемнадцатый год». 22 июня 1941 года, в первый день Великой Отечественной войны, была дописана последняя страница романа «Хмурое утро».
А. Н. Толстой прожил со своими героями более двадцати лет, прошел с ними большой, сложный путь. За это время произошли перемены не только в судьбах героев, но и в судьбе автора, многое перечувствовавшего и передумавшего.
Уже в процессе работы над романом «Сестры» писатель, стремящийся к истинности воссоздания истории, несмотря на свои временные заблуждения, осознал обреченность и лживость бытия правящих классов старой России. Стремление разобраться в причинах, вызвавших очистительный взрыв социалистической революции, помогло писателю сделать верный выбор, пойти вместе с Родиной.
По словам Толстого, работа над трилогией «Хождение по мукам» была для него процессом познания жизни, «вживания» в сложную, полную противоречий историческую эпоху, образным осмыслением драматического опыта своей жизни и жизни своего поколения, обобщением исторических уроков грозных лет революции и гражданской войны, поисками верного гражданского и творческого пути.
Характерные поучительные особенности формирования творчества А. Н. Толстого и других выдающихся советских писателей старшего поколения подчеркнул К. А. Федин. «Советское искусство, - говорил К. А. Федин, - рождено не в кабинете начетчика и не в келье отшельника. Старшие и тогда не старые русские писатели в грозные годы гражданской войны очутились перед выбором: на какую сторону баррикады стать? И они делали свой выбор. И если ошибались в выборе и находили в себе силы исправить заблуждение, исправляли его. Замечательный советский, писатель Алексей Толстой оставил нам сурово-восторженное свидетельство в рассказах о таких мучительных заблуждениях. И он же в начале двадцатых годов исторгнул гимн обретенному новому своему читателю: „Новый читатель это - тот, кто почувствовал себя хозяином Земли и Города. Тот, кто за последнее десятилетие прожил десять жизней. Это тот, у кого воля и смелость - жить…“ Толстой утверждал, что писатель в тайнике сердца слышал зов этого нового читателя, гласивший так: „Ты хочешь перекинуть ко мне волшебную дугу искусства, - пиши: честно, ясно, просто, величаво. Искусство - это моя радость.
…Всякий опыт складывается из плюсов и минусов. Опыт Судеб старших писателей, опыт трагедий, как уроки жизни, усваивался советскими писателями наряду с тем величайшим историческим уроком, который черпали они в клокотавшей гуще своего революционного народа“.»
Реалистическое изображение жизни русского общества в предреволюционный период в первом, романе трилогии «Сестры» представляет поразительную по убедительности картину продажности, растленности, лживости, фальши всего бытия социальной верхушки. Все это способствовало нарастанию и предельному обострению общественных противоречий, неминуемо ведущих к революционному взрыву. Для общего настроения романа «Сестры» характерны мотивы обреченности буржуазно-интеллигентской среды, исторической закономерности гибели старого строя, предчувствия неизбежности «страшной мести», «жестокой расплаты», «мирового пожара», «конца мира». Мотив неизбежности распада царской империи в первой редакции романа носил во многом неопределенный характер. Предчувствие «конца мира», как известно, в предреволюционной русской литературе носило весьма различный, чрезвычайно дифференцированный характер. Если писатели революционного лагеря видели в обреченности буржуазно-интеллигентского уклада следствие реальных общественных процессов, непримиримости и обострения классовых противоречий, то декадентские литературные течения провозглашали «конец мира» с реакционных мистических позиций, затушевывавших подлинные конфликты бытия. А. Н. Толстой был далек от мистических концепций, утверждавших обреченность мира, неизбежность его конца. Писатель, вначале еще смутно понимая цели социалистической революции, тем не менее образно показал ее причины, кроющиеся в реальных социальных условиях, в ненависти народных масс к разложившимся привилегированным кругам общества. В последних романах трилогии мотив предопределенности конца старого мира получает последовательно реалистическое звучание; причины, вызвавшие революционный взрыв, крушение царской империи, здесь выяснены более глубоко и точно, в соответствии с исторической истиной.
История создания романа
История создания романа-трилогии «Хождение по мукам» крайне драматична для самого писателя. Её трудно восстанавливать литературоведам, ибо всё, что говорил о своём романе сам А.Н. Толстой – «красный граф» и эмигрант-возвращенец – следует тщательно анализировать, чтобы отделить двуличную ложь писателя от настоящей трагедии, которую суждено было пережить автору романа, раз и навсегда «наступившему на горло собственной песне».
Первая часть трилогии, получившая впоследствии название «Сёстры», создавалась Толстым в эмигрантский период и датирована самим писателем 1921 годом. Возможно, Толстой планировал опубликовать первую часть как отдельное произведение в эмигрантской печати, но он понимал, что его роман неизбежно встанет в один ряд с тысячами повестей и романов вчерашних граждан России, выброшенных на чужбину, пройдёт совершенно незамеченным читающей публикой.
В 1923 году, измученный лишениями эмигрантского быта, Толстой возвращается в советскую Россию. Здесь уже начинается серьёзное осмысление событий революции и гражданской войны, рождается новая идеология и новая литература. Однако прощение советской власти и свой кусок сладкой булки с маслом нужно было ещё заслужить. Невозможно было сделать это, создавая фантастические романы и переделывая сказки Коллоди на новый лад. Время и окружающая действительность настоятельно требовали от писателя предательства вчерашних идеалов, отречения от своего недавнего прошлого, пляски на костях старого мира. Только создав воистину монументальное произведение-эпопею, объясняющее всё советским властям, можно было доказать свою лояльность и преданность новым «хозяевам России». Одновременно перед автором стояла задача написать занимательный и нескучный роман, который должен был вызвать интерес у читающей публики, особенно у молодёжи, не знавшей и не помнившей истинных событий революции и гражданской войны.
В 1925 году писатель переделывает первую часть «Хождения», превращая своё весьма заурядное эмигрантское произведение в обличительно-фантастический роман.
А.Н.Толстой – современник и участник эпохальных событий 1914-1920 годов – с упорством писателя-фантаста повествует о героях, которые уже тогда, в 1917 году прекрасно знают, чьей победой завершится «великая русская смута» XX века. С первых страниц романа автор начинает петь высокопарные дифирамбы в адрес большевиков, сеять сомнения в души своих «старорежимных» персонажей, чтобы у читателя не закралось и толики сомнения в неизбежной победе советской власти.
Помимо политических нестыковок, в первой части трилогии поражает совершенно фантастическое описание бытовой стороны жизни русской интеллигенции накануне Первой мировой войны. Адвокат Николай Иванович Смоковников имеет шикарную квартиру в центре Петербурга, содержит жену, её сестру, свою любовницу с её детьми. Помимо этого – в его квартире обосновался ещё и литературный салон, где бывают все петербургские знаменитости. Все перечисленные персонажи разъезжают по дорогим курортам, а жена-изменница отправляется в длительный вояж в Париж прямо накануне мировой войны. С началом войны она столь же легко и быстро оттуда возвращается. Вспомним, что Ленину для такой операции понадобился пломбированный вагон, а Троцкому пришлось выбираться из Испании через Канаду и США. В тоже самое время такой же вполне успешный адвокат А.Ф. Керенский по своей бедности не мог стать депутатом Государственной Думы, пока партия эсеров не приобрела для него дом, чтобы повысить имущественный ценз своего кандидата.
Около полутора лет заняли подготовительные работы ко второму тому: поездки по местам событий, беседы с участниками гражданской войны, работа с печатными и рукописными источниками и - главное - осмысление материала. Толстой использовал при написании второй части трилогии малодоступные в советской России белоэмигрантские источники. Не оставляет сомнения его знакомство с первыми томами «Очерков русской смуты» А.И.Деникина и другими воспоминаниями участников гражданской войны со стороны белого лагеря. В отличие от белоэмигрантских авторов, писавших о гражданской войне (Краснов, Деникин, Шинкаренко и др.), Толстой не был непосредственным участником или свидетелем описываемых им событий. Поэтому некоторые эпизоды их произведений были подвергнуты основательной переработке и включены в текст романа, как собственные размышления автора.
«Утром мажу бутерброд - Сразу мысль: а как народ?» [Л. Филатов]
«Нужно было очень много увидеть, узнать, пережить, - рассказывал впоследствии писатель. - Мне нужно было сделать основное, а именно: определить свое отношение к материалу. Иными словами, нужно было все заново пережить самому, продумать и прочувствовать».
Первые строки второй части трилогии были написаны в марте 1927 года. В конце апреля Толстой отправил в журнал «Новый мир» две главы.
Редактор журнала В. П. Полонский в письме Толстому выразил опасение, что события будут изображены в романе «под углом зрения людей, пострадавших от революции», а это не очень уместно во время подготовки к празднованию десятилетия Октября.
Толстой немедленно ответил Полонскому большим письмом:
«Дорогой Вячеслав Павлович, что Вы делаете? С первых шагов Вы мне говорите, - стоп, осторожно, так нельзя выражаться. Вы хотите внушить мне страх и осторожность, и, главное, предвидение, что мой роман попадет к десятилетию Октябрьской революции. Если бы я Вас не знал, я бы мог подумать, что Вы хотите от меня романа-плаката, казенного ура-романа…
Нужно самым серьезным образом договориться относительно моего романа. Первое: я не только признаю революцию, - с одним таковым признанием нельзя было бы и писать роман, - я люблю ее мрачное величие; ее всемирный размах. И вот - задача моего романа - создать это величие, этот размах во всей его сложности, во всей его трудности. Второе: мы знаем, что революция победила. Но Вы пишете, чтобы я с первых же слов ударил в литавры победы, Вы хотите, чтобы я начал с победы и затем, очевидно, показал бы растоптанных врагов. По такому плану я отказываюсь писать роман. Это будет одним из многочисленных, никого уже теперь, а в особенности молодежь, не убеждающих плакатов…
Нет, революция пусть будет представлена революцией, а не благоприличной картиночкой, где впереди рабочий с красным знаменем, за ним - благостные мужички в совхозе, и на фоне - заводские трубы и встающее солнце. Время таким картинкам прошло, - жизнь, молодежь, наступающее поколение требует: «В нашей стране произошло событие, величайшее в мировой истории, расскажите нам правдиво, величаво об этом героическом времени».
Но едва только читатель почувствует, что автор чего-то не договаривает, чего-то опасается, изображает красных сплошь чудо-богатырями, а белых - сплошь в ресторане с певичками, - со скукой бросит книжку».
Да, как мы видим, автор отчаянно боролся за свой роман. Толстой, действительно, хотел и мог бы создать произведение, вошедшее наравне с «Тихим Доном» Шолохова и «Белой гвардией» Булгакова в золотой фонд отечественной литературы, но…
Советские чиновники от литературы заставляли автора беспощадно резать и кромсать тело многострадального романа, оставляя на его страницах место только для положительно-картонных героев-схем и откровенных глупостей с точки зрения здравого смысла. Так, описывая штурм корниловцами Екатеринодара в конце марта 1918 года, Толстой со страниц своего романа пытается убедить читателя, что штурмовать город многочисленной (!) и хорошо обученной Добровольческой армии было гораздо проще, чем оборонять его едва-едва созданным красным формированиям Автономова и Сорокина. Стоит ли говорить о том, что сегодня подобные утверждения могут вызывать лишь горькую усмешку даже у людей, совершенно не знакомых с азами военного дела.
Исполняя явный идеологический заказ, Толстой-фантаст также повествует о сложностях «красной» переправы у станицы Ново-Дмитровской в марте 1918 года, приводит совершенно фантастические диалоги и факты из жизни деятелей белого движения, осознавая, что краснеть за эту литературную ложь ему придётся только перед далёкими потомками. На тот момент история гражданской войны писалась победившей стороной, героизация вчерашних противников являлась преступлением, и художественный вымысел писателя превзошёл все мыслимые границы.
Из текста романа также совершенно ясно, что автор не был знаком не только с реальностью войны, но и с немаловажными деталями быта населения Петрограда в 1918 году. После отъезда Телегина Даша совершенно спокойно проживает в центре города одна в своей пятикомнатной(!) квартире, принимает у себя эмиссаров Добровольческой армии, связанных с савинковскими антибольшевистскими организациями, и никакой домком её не «уплотняет» как буржуйку и не доносит в органы ВЧК о её сомнительных визитёрах. Фантастика, да и только!
С июльского номера «Нового мира» за 1927 год началась публикация второй части «Хождения по мукам» и продолжалась до июля 1928 года. Подготавливая книгу к отдельному изданию, Толстой дал этой части заглавие «Восемнадцатый год».
Пятнадцать лет спустя, закончив переработку трилогии в целом, сам Толстой указывал на «недостатки» первого варианта «Восемнадцатого года»: «Это был предельный историзм… Это было просто непереваренные куски и исторические фрагменты, которые попадались мне в руки… Тут ничего не было связного, приходилось восполнять эти пропущенные места рассказами очевидцев, но по рассказам очевидцев, конечно, история не пишется, поэтому тут было много допущено ошибок, которые пришлось потом исправлять».
Чтобы сгладить свои «исторические ошибки» и проявить ещё большую лояльность к советской историографии гражданской войны Толстой пишет повесть «Хлеб», посвящённую обороне Царицына. Оборона Царицына в 1930-е годы считалась главным событием в советской истории гражданской войны, а освещение «кубанских походов» Корнилова-Деникина оставалось прерогативой белоэмигрантских авторов. Именно это обстоятельство и заставило Толстого столь сурово отзываться о второй части своей трилогии. Тем не менее, «Восемнадцатый год» А.Н. Толстого стал одним из крупнейших произведений советской литературы конца 1920-х годов. На безрыбье, как говорится, и рак – рыба. «Восемнадцатый год» ознаменовал и полный переход писателя на позиции соцреализма.
Третий том трилогии «Хмурое утро» дался Толстому труднее всего. Нужно было привести к общему знаменателю целый ряд разорванных сюжетных линий, подвести идеологическую подоплёку под неожиданное «воскресение» уже обречённых автором на гибель центральных героев – Кати и Рощина, дать «правильную» оценку крестьянскому антибольшевистскому движению.
«Слишком много острых мест и наиострейшее это - крестьянское движение, - махновщина и сибирская партизанщина, которые корнями связаны с сегодняшним днем», - писал Толстой В. П. Полонскому, объясняя задержку с выходом завершающего тома романа.
Конечно, дело было не только в этом. Толстой прекрасно чувствовал историческую эпоху своего времени: на дворе был уже не конец 1920-х, а середина 1930-х годов, когда любая «ошибка» в трактовке событий гражданской войны могла стоить ему жизни. Поэтому к работе над третьей частью «Хождения по мукам» предусмотрительный писатель вернулся только в 1939 году – после выхода исторического романа о Петре I, одобренного партией и правительством.
«Хмурое утро» было закончено как раз в тот день, когда началась Великая Отечественная война – 22 июня 1941 года.
Поскольку романы, составляющие трилогию, писались с большими интервалами, Толстой почти до конца своей жизни трудился над текстом «Хождения по мукам», сводя его к единому стилю, многое переделывая, придавая ему стройность единого произведения. Только в 1943 году вышло первое издание «Хождения по мукам» в одном томе, и 19 марта этого же года постановлением Совета Народных Комиссаров А. Н. Толстому была присуждена Государственная премия за роман. 30 марта в газете «Известия» была опубликована телеграмма писателя о передаче премии на постройку танка. Толстой просил разрешения назвать эту боевую машину - «Грозный».
Обращение к теме потерянной и возвращённой родины было как нельзя более своевременным в годы Великой Отечественной войны. Сам Толстой признавался:
«Дело в том, что ощущение родины на рубеже первой мировой войны и даже в первую мировую войну в среде интеллигенции было ослаблено. И только за эти 25 лет новой жизни, и в особенности в преддверии ко второй мировой войне, стало вырисовываться перед каждым человеком глубокое ощущение связи, неразрывной связи со своей родной землей. Мы пришли к ощущению родины через глубокие страдания, через борьбу. Никогда на протяжении, может быть, целого века не было такого глубокого и острого ощущения родины, как сейчас…»
В «Краткой литературной энциклопедии» указывается, что в романе-эпопее социалистического реализма появилось «новое качество жанрового содержания. Оно заключается в том, что становление характеров главных героев происходит не просто в связи, но на основе их положительного активного участия в исторически прогрессивных и революционных событиях».
В наиболее значительных романах-эпопеях русской литературы, созданных М. Горьким, А. Толстым, М. Шолоховым, раскрывается «противостояние и перепутье истории и «частного человека», народа и личности, их драматическая встреча, горечь их противоборства и радость их единения».
«Хождение по мукам» А.Н.Толстого – роман-эпопея, который слишком много может сказать нам, людям XXI века, но вовсе не об эпохе 1914-1919 годов. Сегодня «Хождение по мукам» представляет собой ценнейший исторический источник, дающий представление о том, какими путями развивалась отечественная литература в 1930-40-е годы XX столетия. При наличии и доступности других исторических источников далёкие потомки могут по-разному судить о событиях революции и гражданской войны, могут вдоволь иронизировать над наивностью и идеологической закрепощённостью автора, творившего в весьма непростые годы «сталинского режима».
Не случайно в 1990-е годы, когда утрата единой государственной идеологии привела к новым трагическим событиям в истории нашей страны, роман А.Н.Толстого был практически забыт. Тема возвращения утраченной родины и гордости за свою страну начинает вновь вторгаться в сознание ныне живущих людей.
К сожалению, внимательно перечитать трилогию А.Н.Толстого и задуматься над тем, почему роман написан именно так, а не иначе, не по силам очень многим нашим современникам. Но возвращение к его страницам хотя бы в виде не самых удачных экранизаций и обсуждений на Интернет-форумах, на наш взгляд, говорит о многом.
Герои и прототипы
Роман-трилогия А.Н.Толстого «Хождение по мукам», в отличие от романов М.И. Шолохова и М.А. Булгакова, никогда не входил в обязательную школьную программу. Отчасти это правильно, поскольку идеологическая перегруженность и те условия, в которых автор вынужден был создавать вторую и особенно третью части трилогии, отрицательно сказались на художественной ценности самого произведения.
Литературоведы и историки литературы до сего дня спорят: были ли у героев Толстого реальные прототипы? Слишком схематично поданы автором на страницах романа образы главных персонажей – Телегина, Рощина, Даши, и особенно – Кати Булавиных.
Подчас А.Н.Толстой, словно фокусник из рукава, «достаёт» необходимого ему героя, чтобы продолжать развитие сюжета произведения. Именно так он поступает с одним из наиболее интересных персонажей – Вадимом Петровичем Рощиным .
Литературоведы уверяют, что образ Рощина – блистательного офицера, перешедшего на сторону красных, был списан автором с Евгения Александровича Шиловского (1889–1952), его зятя. Увы, имя этого человека сегодня знакомо немногим. Более того, в советское время про Шиловского говорилось немало гадостей.
Лейб-гвардеец Шиловский, представитель небогатого тамбовского дворянского рода, после окончания военного училища стал офицером-артиллеристом, воевал на фронтах Первой мировой, за храбрость награждался именным георгиевским оружием, перед революцией окончил Николаевскую академию Генерального штаба.
Почему Шиловский перешёл на сторону красных - трудный вопрос. Возможно, виной тому идеализм, очарование некоторыми иллюзиями того времени, желание быть «вместе с народом»... Как бы там ни было, свой выбор Евгений Александрович сделал и оставался ему верен. Все досужие разговоры о нём были связаны с личной драмой. В 1921 году Шиловский, тогда - помощник начальника штаба Западного фронта, недолго, кстати, командовавший 16-й армией, влюбился в жену своего заместителя, и Елена Нюренберг-Неелова стала его женой, родились сыновья Евгений и Сергей. В 1929 году Шиловский уехал в командировку, а Елена Шиловская отправилась в гости, где встретила Михаила Булгакова. Любовь свела обоих с ума. Именно Шиловская, как известно, стала прототипом Маргариты в знаменитом романе Булгакова. В 1932 году последовал развод с бурным выяснением отношений и делёжкой детей. Евгений остался с отцом, Сергей воспитывался в новой семье автора «Дней Турбинных».
В 1935 году преподаватель Академии Генштаба Евгений Шиловский познакомился в санатории «Узкое» с дочерью А.Н. Толстого Марианной. Случился роман, он завершился хорошо - и Евгений Александрович обрел счастье, хотя был старше жены на двадцать один год. Толстой «возрастного» зятя принял - он сам переживал в этот момент развод, уходя к молодой жене. Потом они крепко дружили, в Москве жили рядом.
Шиловский - образец офицерской чести, работяга, друживший со многими видными военными, не раз вульгарно «пинался» делягами от литературы, называвшими себя «булгакововедами», за то, что якобы стрелял в Булгакова. Его не стеснялись называть даже Дантесом! Поводом к подобным выпадам послужил неосторожный рассказ Е. Шиловской о беседе её бывшего мужа с Булгаковым. По её словам, Шиловский схватился за револьвер, а Булгаков предложил ему дуэль, которая так и не состоялась.
Сохранилось письмо Е.А. Шиловского родителям бывшей жены, в котором он совершенно спокойно объясняет, что «не хочет стоять на пути у высоких чувств» и Елену благородно отпускает. Старомодно, благородно, по-рощински…
27 мая 1952 года Евгений Александрович умер от инфаркта - в своем служебном кабинете. Похоронен он на Новодевичьем кладбище в Москве.
В романе А.Н.Толстого образ Рощина выглядит несколько схематичным в самом начале, а его развитие в третьей книге трилогии оставляет у читателя массу сомнений и недоумений. Только любовь Вадима Петровича к Екатерине Дмитриевне скрашивает его схематичность и безжизненность на страницах романа. Только любовь позволяет понять, что на самом деле должно было произойти в душе русского человека, чтобы он принял Россию такую, униженную и оскорблённую, простил, как прощают любимой женщине, все её безумства и падения. В «Хмуром утре» Рощин рассуждает о том, сможет ли он принять и простить Катю после Красильникова, после всего самого страшного, что могло случиться с ней? Да, он понимает, что готов принять её любую просто потому, что не в силах вырвать из сердца, изменить и предать того, кого любит, в кого верит, кому ещё можно помочь. Так и с родиной, которую не выбирают…
Поэт Бессонов
Под именем Алексея Бессонова в романе выведен, несомненно, Александр Блок. Карикатурный, безжизненный персонаж Бессонов – горькая сатира на коллегу по литературному цеху. В романе всё сочится намеками на поэта - у Бессонова даже инициалы те же, «А.А.Б.»
А.Н. Толстой не единожды занимался сатирой на поэта: в «Приключениях Буратино», например, Блок без труда узнаётся в образе трагического стихоплёта Пьеро. Оскорбивший Петра Первого голландец, получивший оплеуху, носил фамилию Блок. Убитый в провинции губернатор - Блок.
Толстой задевает Блока во множестве своих произведений. Совпадение? Нет, конечно. Предположений по этому поводу было много, от тривиальной ревности - Блок восхищался Натальей Крандиевской, женой Толстого, до еще более тривиальной - зависти. В Блоке Толстой видел некий символ ушедшей эпохи, ушедшей с честью. Толстому так красиво уйти не удалось.
Известно, что уже после выхода в свет первых частей романа Толстой прочёл изданную переписку Блока и Белого и сожалел, что намекал на поэта так откровенно.
Катя Рощина
Едва окончив первую часть романа, «Сестёр», Толстой признавался: «Катя - это всё Наталья Васильевна». Да, это была она, его «Туся» - в непростой, но счастливый период жизни, когда Толстой был рядом и когда «Туся» всё ещё была ему нужна.
Наталья Васильевна Крандиевская (1888–1963) выросла в «литературной» семье и была невероятно одарена. Писать стихи она начала в семь лет, её полудетскую прозу читал Горький, а стихи - Иван Бунин, который стал её литературным учителем и критиком. Бунин научил Крандиевскую запредельной строгости к себе, отчего она выпустила не так много книг. После первой встречи с Толстым Крандиевская тонко высмеяла его откровенно слабые стихи, писателю «шпильку» передали, чем дело и кончилось. Но потом Наташа волей случая оказалась за соседним столиком со второй женой Толстого, Софьей Дымшиц: они учились живописи. Она уже была замужем, Толстой находился в стадии предразвода; так странно и вопреки всему завязался их роман. Пережив непростые расставания, они соединились и прожили вместе двадцать лет - с 1914 до 1935 года. Надо признать, что Толстой был вполне прагматичен: он понимал, что Крандиевская, для которой любовь означала самоотречение и полное растворение в любимом, обеспечит ему быт и комфорт. Так и случилось.
В трудные времена в эмиграции Крандиевская выучилась на портниху, чтобы обеспечивать семью. Она обшивала русских эмигранток, а затем капризных француженок и не роптала. Летом 1923 года они решили вернуться: пароход «Шлезиен» доставил всю семью в Советскую Россию.
Тяготы эмиграции были позади: Толстого встречали с триумфом. Прежде не изданные романы обрели всесоюзную славу, Крандиевская находилась в глухой монументальной тени мужа, вела его дела, от переписки до вычитки корректуры, а стихи написала лишь единожды, откликнувшись на просьбу любимого сочинить «Песенку Пьеро». Тем временем приближается беда: Толстой переживает неудачную любовь к невестке М.Горького и заявляет, что у него осталась лишь работа, никакой личной жизни нет. В своих воспоминаниях Крандиевская констатирует: «События развивались с быстротой фильма. Нанятая мной для секретарства Людмила через две недели окончательно утвердилась в сердце Толстого и в моей спальне...» Наталья Васильевна оказалась едва ли не единственной из тех, кто пытался... оправдать мужа: «Таков свирепый закон любви. Он гласит: если ты стар - ты не прав и ты побежден. Если ты молод - ты прав и ты побеждаешь». Не сойти с ума ей помогли осознание долга - надо было поднимать детей, да творчество. В октябре 1935 года 52-летний Алексей Толстой женился на 29-летней Людмиле Баршевой, заявив, что прежде никогда не любил.
«Он пил меня до тех пор, пока не почувствовал дно, – записала Наталья Васильевна Крандиевская после расставания с Толстым. – Инстинкт питания отшвырнул его в сторону…»
«Туся» осталась в Ленинграде, он уехал в Москву, где был осыпан благами. Во время войны Крандиевская выжила на пайке хлеба в 125 граммов. Хоронила близких. Ее стихи о блокаде уникальны...
Известие о смерти Алексея Толстого пришло в 1945 году. Это был непереносимый удар. А вскоре в издательстве «зарубили» её книгу, что было еще одним ударом. Наталья Васильевна скончается в 1963 году, и книга эта увидит свет лишь спустя двадцать лет после её ухода.
Однако та Катя Рощина, которую Толстой вывел на страницах своего романа, совершенно не похожа на Наталью Крандиевскую. То ли Толстой при последующей редакции «Сестёр» убрал всё, что хоть как-то связывало этот персонаж с его «Тусей», то ли он, действительно, не знал и никогда не любил свою жену, пользуясь ею как вещью, спутницей, домашним животным.
Женские образы в «Хождении по мукам» оставляют желать лучшего. Внутренний мир Екатерины Дмитриевны автором вообще никак не раскрывается. Мы знаем о ней только то, что госпожа Смоковникова почему-то не любит своего мужа, от этого несчастна, произносит монологи о гибели мира и изменяет Смоковникову с карикатурно-сатирическим Бессоновым. На основании такой информации читатель может сделать только один вывод: «Баба – дура.»
Крайне нелогично выглядит расставание Рощина и Екатерины Дмитриевны в Ростове. Женщина, которая всю жизнь мучалась отсутствием настоящего чувства, впервые обретает любимого человека. Катя полюбила Вадима именно таким, каким он впервые появляется на страницах романа – искренне страдающим за поругание своей родины, героем, воином, патриотом. Он участвует в октябрьских боях в Москве, не смирившись с поражением, отправляется на Дон, к добровольцам, чтобы продолжить борьбу. Что должна в этом случае делать любящая женщина? Разделять его взгляды, поддерживать, быть верной спутницей, следовать за любимым и, если нужно, погибнуть вместе с ним. Так всегда поступали русские женщины. Екатерина Дмитриевна выбирает другой путь. Она пытается удержать мужа от борьбы, чтобы в кровавой каше гражданской войны он не стал «убийцей». Но Рощин уже начал свою войну, переступил свой Рубикон, сделал свой выбор. Это очевидно для всех окружающих, кроме женщины, которая его якобы любит! Вспомним, что Н. Крандиевская от большой любви вернулась с Толстым в советскую Россию. В тех условиях это было не меньшим, а то и большим подвигом, чем отправиться на войну.
По первоначальному замыслу автора Екатерина Дмитриевна должна была погибнуть, как отживший осколок старого мира. Но в третьей книге Толстой всё же решает её спасти, дать ей новые, свежие силы, вывести на единственно правильный путь обретения веры в новую советскую родину.
Даша Телегина
С Дашей, напротив, Толстой решил всё закончить хорошо. Литературным прототипом этого образа в романе выступила сестра Натальи – (1891-1963), известный советский скульптор, автор скульптурных портретов Будённого, Чапаева, Фурманова, Короленко, Марины Цветаевой и других своих современников.
Даша в романе – наиболее психологически разработанный автором образ. В «Сёстрах» Даша – строгая девушка-максималистка, осуждающая сестру за ложь и измену нелюбимому мужу. Это ребёнок, которому суждено было взрослеть и превращаться в женщину в очень непростое, тяжёлое время. События революции и гражданской войны, личные потери и трагедии не ломают эту героиню. Она так и не взрослеет, оставаясь «младшей сестрой», «женщиной-дочерью», «женой-ребёнком», нуждающейся в опёке и чьей-то заботе. На протяжении всего повествования Даша то выглядывает из-за плеча Кати, то Телегина, даже Кузьмы Кузьмича. Ей постоянно нужна защита и опора, чтобы суметь приспособиться к непростому времени, не сгинуть в водовороте событий. Даше полностью удаётся вписаться в реальность новой советской России, приспособиться к ней, став женой красного командира Телегина. Только начав жить интересами любимого человека, она, наконец, обретает внутреннюю гармонию и смысл жизни.
Иван Телегин – единственный персонаж, к которому автор пытается вызвать симпатию читателя. В отличие от других центральных героев, Телегин имеет и свою предысторию, и вполне исчерпывающую характеристику «хорошего человека», занятого интересным ему, важным делом.
Телегин намеренно выделяется автором на фоне бездельников-интеллигентов, разлагающихся в муках бессмысленного творчества и путанице политических идей. На страницах романа Иван Ильич не раз получает характеристику «типичного обывателя», обыкновенного русского человека: умного, талантливого, со здоровой психикой, здоровой природой, способного на многое ради достижения поставленной перед собой цели. При полном отсутствии честолюбия и самолюбивых амбиций в нём проявляются такие качества, как верность, способность к бескорыстной, искренней любви, честность, незаурядная сила характера и сила воли. Это настоящий русский человек, герой своего непростого времени, который опять-таки инстинктивно, на перепутье делает правильный выбор: связывает свою жизнь с Дашей Булавиной и отправляется в Красную армию.
Образ мягкого, интеллигентного Телегина был также подсмотрен Толстым в его ближайшем окружении. Его черты он увидел в муже Надежды Васильевны, Петре Петровиче Файдыше (1892– 1943). Петр Файдыш был превосходным архитектором, живописцем и скульптором. Его отец Петр Степанович Файдыш служил управляющим на одном из предприятий Саввы Морозова. После его смерти меценат положил вдове приличную сумму «пенсии» из благодарности отличному работнику. Деньги Морозова помогли Анастасии Ивановне дать образование всем семерым детям. Талантливый Петр окончил Школу живописи, ваяния и зодчества.
Грянувшая революция изменила ход событий, но Файдыш без работы не остался: он трудился над костюмами к постановкам Художественного театра, а позже вместе с коллегами разрабатывал проект Библиотеки имени Ленина и некоторых станций московского метро.
На Первую мировую Петр Файдыш отправился добровольцем. Георгиевский крест и тяжкое ранение в бедро были его «трофеями». В 1914 году он попал в плен и бежал. В Надежду Крандиевскую он влюбился с первого взгляда. Их первый ребенок, Миша, как и ребёнок Телегиных в романе, погиб сразу после рождения от пневмонии.
В 1943 году Пётр Файдыш был арестован. В беседе с друзьями на даче (посёлок «Сокол») он неосторожно высказался о том, что немцы не чинят особых притеснений мирному населению на оккупированных территориях. Файдыша обвинили в сочувствии к фашистам и расстреляли.
Дочь Файдыша и Крандиевской, Наталья Петровна Навашина-Крандиевская стала знаменитой советской художницей Ее работы украшают Третьяковку и другие музеи, за её плечами - огромное количество выставок. А сын, Андрей Петрович, был скульптором-монументалистом, членкором Академии художеств, но скончался очень рано, в 47 лет, в 1967 году.
Интересны и второстепенные персонажи романа. Прообразов журналиста Жирова, Арнольдова, Валета и других завсегдатаев кафе «Красные бубенцы» Толстой знал лично.
Автор также бросает на полуслове весьма перспективную сюжетную линию Жадов – Расторгуева, заставляя вчерашнего героя войны и безобидную глупую футуристку встать на преступный путь. Но Жадов выбирает путь грабителя отнюдь не только под влиянием обстоятельств. Он подводит целую теорию под своё право идти грабить и убивать, он не «тварь дрожащая, а право имеет». И Расторгуева становится жертвой жадовской «достоевщины», составив со своим спутником успешный криминальный дуэт. Эти персонажи не вписываются в дальнейшую историко-героическую концепцию романа, остаются, как и Бессонов, в безвозвратном прошлом, уступая место пламенным борцам Гымзе, Ивану Горе, Латугину и т.д.
Так переплелись в романе частички правды и художественного вымысла, реальность и фантазии. Нам остается лишь перечитывать его, оценивая вновь и вновь минувшее столетие.
[* Использована информация статьи Ольги Кузьминой «По мукам ходили близкие» , Вечерняя Москва, 27 июля 2017 г.]
Почему «Хождение по мукам»? О смысле названия трилогии
Вне сомнения, нынешнему не слишком вдумчивому и не слишком образованному читателю название трилогии А. Н. Толстого покажется странным. Почему «хождение»? И по каким таким мукам, когда весть советский народ должен торжественно шествовать по светлому пути к социализму и коммунизму? Современникам писателя особого объяснения не требовалось. Сто лет назад любой образованный человек в России знал о «Хождении Богородицы по мукам» - известном произведении русской духовной литературы XII века. Произведение это было апокрифическим, то есть в церковный канон не вошедшим, но, несмотря на это, в народе почитаемым и любимым. «Хождение…» было произведением чисто русским. В других христианских странах этот апокриф не известен. Потому перевод заглавия трилогии А. Н. Толстого на западные языки представлял проблему для переводчиков. Для европейского читателя такого библейского сказания попросту не существует.
Согласно этой легенде, Богородица просит архангела Михаила показать ей, как мучаются в аду души грешников. Архангел демонстрирует картину адских мучений и объясняет, кто из грешников за что наказан. Богородица обращается к своему сыну и молит об облегчении участи несчастных. Вняв молитвам Матери, Господь отменяет мучения в аду ежегодно на пятьдесят дней: от Пасхи до Троицы.
Таким образом, в названии трилогии автором был заключён обнадёживающий, оптимистический смысл: рано или поздно Господь обратит свой взор на плутающих во тьме заблуждения грешников, отменит их муки хотя бы на пятьдесят дней (или лет?), даст им вздохнуть свободно. А поскольку коммунисты сказали всем, что Бога нет, то современникам Толстого оставалось уповать лишь на то божество, что сидело в Кремле, связывать только с ним все свои чаяния и надежды на светлое завтра. Именно за это и сыпались премии, особняки и прочие «конфетки» новоявленному писателю-соцреалисту от щедрой руки бывшего семинариста, взобравшегося на самую вершину государственной власти.
С другой стороны, «Хождение по мукам» - глубоко лирическая книга, искренняя исповедь русской интеллигенции, это, как говорит сам писатель,- «хождение совести автора по страданиям, надеждам, восторгам, падениям, унынию, взлетам - ощущение целой огромной эпохи, начинающейся преддверием первой мировой войны и кончающейся первым днем второй мировой войны».
Критика о романе
«Я хороший писатель. Поэтому и обязан писать хорошо. А Алексей Толстой феноменально талантлив. И поэтому может позволить себе писать гнусно».
Ю. Тынянов
Критических статей, как таковых, о масштабном произведении А.Н.Толстого не так много. Советская критика должна была либо восхвалять «дозволенные» властью произведения, либо топить допущенные, но сомнительные и не совсем «правильные».
В плане «дозволенности» с трилогией Толстого всё обстояло благополучно. Поэтому критики-современники сочиняли хвалебные статьи и предисловия к очередным изданиям романа, послушно закрывая глаза на художественные промахи, «недоделки», исторические «нестыковки» и непростительную «халтуру» в создании образов главных героев, подменяя понятием «художественный вымысел» откровенную авторскую ложь.
Критики отмечали также, что одним из важнейших мотивов трилогии стало «трагическое ощущение утраченной родины». В 1941 году это было как нельзя более своевременно.
В первой части трилогии Толстой честно пытается описывать внутренний мир и переживания молодой барышни Даши Булавиной, но в его исполнении это выглядит нелепо, а подчас даже смешно. Чистая девушка с присущим ей юношеским максимализмом осуждает сестру за ложь и измены нелюбимому мужу, но одновременно мечется из одной крайности в другую, предлагая себя разным мужчинам. Психологизм Толстого убог и непроработан. Женские образы психологически бедны, схематичны, а моментами – просто фантастичны, как герои плохих мультфильмов. Госпожу Расторгуеву Толстой просто и безыскусно влепил в тело романа, как футуристическое пятно в полотно соцреализма. Прочие «женщины из народа»: Матрёна, Маруся, Анисья, Агриппина отличаются друг от друга только их отношением к революции – одни её принимают, другие нет. Одни – борцы, другие просто «попутчики» или враги.
В «Хмуром утре» Толстой явно «пересолил» с идеализацией своего самого человечного героя - Ивана Ильича. От правильно-выверенных соцреалистических поступков красного командира Телегина читателя начинает постепенно тошнить. Даже герои-коммунисты в не менее «соцреалистичном» романе М.А. Шолохова «Поднятая целина» выглядят куда менее картонными, имеют человеческие черты и совершают человеческие поступки. Давыдов подпадает под обаяние Лушки Нагульновой, Нагульнов, прикрываясь политической целесообразностью, ночью, по-разбойничьи, убивает любовника бывшей жены.
Телегин не проигрывает, не совершает ошибок, даже не изменяет жене. Единственный эпизод, в котором вдруг проявляется его интеллигентское чувство вины (скорее даже страха перед неизбежным позором) – попытка самоубийства после разгрома бригады. Этот эпизод был введён автором, как отсылка к прежнему, мягкому и симпатичному человеку – инженеру Ивану Ильичу Телегину. В третьей части романа того, прежнего Телегина больше нет.
Современный исследователь Г.Н.Воронцова в своей монографии «Роман А. Н. Толстого “Хождение по мукам” (1919-1921). Творческая история и проблемы текстологии» (М., ИМЛИ РАН, 2014) доказывает, что А.Н. Толстым в эмиграции был создан другой текст романа «Хождение по мукам», свободный от идеологических установок. Этот текст был включён в изменённом автором виде в тело всем известного романа. Его поиск – дело во многом увлекательное и небесполезное для вдумчивого читателя. Этот «поиск» объясняет многие художественные особенности трилогии Толстого: полное изменение психологического рисунка центральных характеров, расстановку прямо противоположных первоначальным приоритетов, намеренное искажение автором хорошо известных ему исторических событий.
Толстой делился со своим близким знакомым Анненковым: «Я - простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут». Ещё Толстой говорил: «Я циник, простой смертный, который хочет хорошо жить, и мне на всё наплевать. Нужно писать пропаганду? Чёрт с ним, я и её напишу! Эта гимнастика меня даже забавляет. Приходится быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев - все они акробаты. Но они не графы. А я граф, чёрт подери!»
И «акробатствовать» в искусстве Толстой также предпочитал по-графски: шаг в лево – конъюнктура и сталинская премия, шаг вправо – гениальный роман и опять же почести и неплохой материальный «улов». Это признак почти моцартовской гениальности. Было чему позавидовать и прошлым и нынешним Сальери…
Экранизации
Впервые роман был экранизирован в 1957 году, вышли три серии (режиссер Григорий Рошаль); затем, в 1977 году, сняли 13-серийную версию (режиссер Василий Ордынский). В новом сезоне свое прочтение романа предложил канал НТВ: фильм Константина Худякова «Хождение по мукам» (12 серий).
Экранизация 1957 года – классический фильм конца 1950-х годов. Тогда сценаристы и режиссёры умели укладывать в одну-две серии многотомные эпопеи, да так ловко, что основная сюжетная линия от этого нисколько не страдала. Григорий Рошаль снял в своём фильме «лирику» романа, искусно приправив её идеологическим соусом и обеспечив торжество оптимизма по поводу неизбежного коммунистического будущего. Уже в 1970-е годы, несмотря на прекрасное созвездие актёров (В.Медведев, Р.Нифонтова, Н.Веселовская, Н. Гриценко) эта экранизация выглядела безнадёжно устаревшей и камерной. Трёхсерийный формат не мог вобрать в себя всё богатство сюжетных линий первоисточника, в полной мере раскрыть трагедию русской интеллигенции на переломе истории.
Переборщил Рошаль и с идеологией. В романе Толстого почти нет описаний кровавых казней и жестоких расправ (автор намеренно избегал подобных эпизодов). Фильм 1957 года перенасыщен «зверствами» махновцев и белых офицеров, казнями героических коммунистов, поющих «интернационал», убийствами женщин и детей.
Кроме того, несимпатичные автору персонажи (Бессонов, Смоковников, Расторгуева, Махно и др.) показаны излишне карикатурно; образы главных героев, напротив, наполнены такой безупречной «правильностью» характеров, что мало напоминают живых людей.
Экранизация 1977 года – телевизионная версия, которая едва уложилась в 13 полуторачасовых серий. Фильм снимался к 60-и летнему юбилею Великой Октябрьской социалистической революции, и до сего дня считается наиболее удачной кинематографической версией романа А.Толстого. Режиссёр Василий Ордынский шёл от канонического текста трилогии, боясь пропустить хотя бы один сколько-нибудь идеологически значимый эпизод.
Конечно, военные сцены в сериале показаны очень бледно, почти полностью отсутствует любимая современным зрителем «движуха», но это объясняется, прежде всего, «некинематографичностью» самого первоисточника. В отличие от произведений своих современников (Шолохова, Булгакова и даже белого борзописца генерала Краснова), роман А.Толстого напоминает собой блюдо, приготовленное плохой хозяйкой. Лирика, история и идеология существуют совершенно отдельно друг от друга, а психологическое развитие образов центральных персонажей настолько искалечено идеологической цензурой 1930-х годов, что авторам фильма пришлось додумывать, доращивать, реконструировать за автора их прошлое, объяснять те или иные поступки.
Например, неожиданное развитие получает незаслуженно обижаемый Катей адвокат Смоковников (актёр Вячеслав Езепов). В фильме объясняется зрителю, чем он занимается, как добывает, так сказать, «хлеб насущный», красуясь на публике, обличает общественные пороки. Объясняется, почему Катя не в силах любить этого в общем-то симпатичного и обаятельного, но глубоко порочного человека.
В сериале приоткрывается и «плотная завеса» над прошлым Вадима Петровича Рощина, уделено место развитию его отношений с Катериной Дмитриевной. В первоисточнике «развитие» романа Рощин-Катя никак не прослеживается, оно оставлено автором за страницами произведения, читателю предлагается лишь конечный результат. В трилогии Рощин – один из самых «закрытых» и неудобных персонажей. Толстому пришлось немало поработать над образом, чтобы привести его в соответствие с идеологическими установками эпохи. В фильме Рощин – настоящий «герой своего времени», в его образе раскрыта трагедия миллионов русских людей, утративших прежние идеалы, но оставшихся верными своим убеждениям. Рощин остаётся верным своей любви, долгу чести перед Россией и любимой женщиной, которую пытается спасти любой ценой, как и утраченную, но вновь обретённую родину.
Сериал Ордынского выигрывает на фоне других кинопостановок «Хождения» ещё и за счёт прекрасного подбора актёров. И. Алфёрова, Ю.Соломин, С. Пенкина, М. Ножкин, М. Козаков – созвездие талантливых исполнителей, которое делает сериал интересным для зрителя даже без необходимой для современного российского кинематографа «гламурности» и лишней «движухи». Хотя, следует признать, что смотреть эту постановку, перенасыщенную авторским текстом и монологами героев, местами бывает скучно.
Последняя экранизация Константина Худякова (2017) горячо обсуждалась и отчаянно критиковалась современным зрителем на различных Интернет-форумах, получая в основном негативные оценки («неизвестно зачем, неизвестно на кой?..»).
Возмущение зрительской аудитории вызвал, прежде всего, неудачный подбор актёров на главные женские, да и мужские роли. На втором месте - явные исторические «ляпы» в сочетании с полноценной «развесистой клюквой», которую неискушённый зритель должен принимать за «чистую монету». И на третьем месте - обвинение создателей фильма в полном отходе от первоисточника, «опошлении и упрощении» нашего исторического прошлого.
Из «плюсов» фильма отмечалась хорошая постановка военных сцен, спецэффекты, динамичность действия и развитие в сценарии брошенных Толстым в романе перспективных сюжетных линий.
На наш взгляд, однозначной негативной оценки этому сериалу давать нельзя.
Во-первых, фильм снимался лишь «по мотивам» произведения А.Н. Толстого (об этом заявлено в титрах, в самом начале каждой серии). Создатели фильма написали свой оригинальный сценарий, во многом отличный от первоисточника, где расставлены совершенно другие акценты и обозначены иные приоритеты, чем в романе, написанном в конце 1920-начале 1940-х годов.
Во-вторых, фильм намеренно адаптирован на «клиповое мышление» современной аудитории. Это сборник отдельных новелл, упрощённых и разбавленных слезливым «гламуром» и обязательной «движухой» с лихо закрученным сюжетом, без которых сегодня и смотреть-то постановку произведения советского писателя никто не станет.
В результате из сериала совершенно ушли приметы той сложной эпохи, исчезли истинные герои А.Н.Толстого – люди на переломе, ищущие правды, страждущие спасения своей родины, искренне желающие не просто выжить, а разобраться в событиях, найти свой путь, быть полезными своей стране. Герои сериала Худякова больше похожи на людей 1990-х, опустошённых и выжженных изнутри отсутствием всяческих убеждений и сколько-нибудь приемлемой идеологии. Они просто выживают, как могут, стараясь пережить свалившиеся на них испытания.
Русский офицер Рощин в октябре 1917 года не сражается с большевиками на улицах Москвы. Он спокойно сидит в квартире своих родственников, пьёт водку с Телегиным, куда более переживая за судьбу родов свояченицы, нежели за судьбу армии и гибнущей страны. Аполитичный Телегин уходит в красную армию исключительно из-за неприятностей в семейной жизни; инвалид войны Жадов и его разочарованная в любви подружка Расторгуева составляют криминальный дуэт в духе американских Бонни и Клайда; чудом выживший на войне поэт Бессонов пытается приспособить свой поэтический дар к реалиям нового советского быта…
Историческая драма плавно перетекает в трагический фарс, сдобренный всеми обязательными атрибутами современного бандитского сериала.
Что же остаётся? Остаётся только любовь, верность и вера друг в друга. Они помогают героям сериала остаться людьми, жить дальше, строить своё личное семейное счастье. Что ж, по нынешним временам и это немало.
В третьих, явные исторические «ляпы» присутствуют в огромных количествах и в более ранних постановках «Хождения по мукам». Хватает их и в самом первоисточнике. Конъюнктурщику А.Н. Толстому не впервой было искажать в нужную сторону общеизвестные исторические факты. Но все эти искажения были сделаны намеренно – в целях политкорректности или по требованию цензуры. Так в фильме Рошаля (1957) голосом за кадром отчётливо сказано: Ростов и Новочеркасск весной 1918 года захватили немцы , что якобы и позволило белым добровольцам Деникина туда вернуться. О том, что на Дону вспыхнуло антибольшевистское восстание, и донское правительство (Круг спасения Дона) решило добровольно ввести Донскую область в орбиту германских политических интересов, в 1957 году не могло быть и речи. Фильм бы не выпустили на экран.
Но какая цензура, простите, надоумила автора сценария сериала 2017 года вложить в уста генерала Романовского высказывание о террористе Савинкове, как о создателе Добровольческой армии??? Истинным создателем этой армии и был И.П. Романовский. Он с самого начала сидел на «кадрах», потом был начальником штаба Добровольческой армии при главнокомандующем А.И.Деникине. И почему именно начальник штаба армии решает вопрос об отпуске капитана Рощина в Ростов? Если другой фамилии уважаемые создатели фильма не смогли извлечь из глубин своей памяти, так почитали бы что-нибудь, для общего развития…
Дальше – больше. Б.В.Савинков «крышует» бандитов и дружит с белыми генералами, дворник-татарин спасает от уплотнения вчерашних «буржуев», немецкие лагеря времён Первой мировой войны как две капли воды напоминают собой гитлеровский концлагерь в советских фильмах и т.п., и т.д. Помимо «развесистой клюквы» в изображении исторических событий, буквально шокирует зрителя речь героев сериала. Это не диалоги русской интеллигенции начала XX века, а разговоры, заимствованные на современном городском рынке или жаргон среднестатистических подростков в кулуарах столь же среднестатистического общеобразовательного учреждения.
Телегин - Л. Бичевин, Даша - А. Чиповская, Катя - Ю. Снигирь, Рощин - П. Трубинер
Что касается подбора актёров, то здесь не всё так плохо. Юлия Снигирь в роли Кати более энергична и менее гламурна, чем её предшественницы – Р.Нифонтова (1957) и С. Пенкина (1977). Кстати, такое «прочтение» кардинально отличается от подачи образа Кати в самом первоисточнике. Сцена разрыва с Рощиным выглядит куда более эмоционально, чем в предшествующих киноверсиях. Определение Красильникова «не рыба, не мясо» к этой Кате совершенно не подходит. Это женщина с характером, способная выжить в любой ситуации. Вспомним, что в романе Катерина Дмитриевна не делает ни одной попытки бежать он Красильникова или хотя бы объясниться с ним по поводу их взаимоотношений. Напротив, она пытается приспособиться к ситуации, но это оказывается выше её сил. В сериале Катя бежит от своего тюремщика, презирает его и рвётся на свободу с риском для жизни. Если бы Толстой написал такую Катю, его кивок в сторону Н. Крандиевской был бы вполне оправдан и понят современниками и потомками.
М. Ножкина (1977) в роли Рощина не переиграет никто, и здесь любой современный актёр смотрелся бы бледно и непривлекательно. Ему проигрывает даже Н. Гриценко в постановке 1957 года. П. Трубинер играл не Рощина, он играл просто офицера. А кто теперь помнит, какими они были на самом деле?..
Особая неудача фильма 2017 – пара Даша (А. Чиповская) – Телегин (Л.Бичевин). Чиповская постоянно расписывается в своей полной актёрской бездарности «обворожительной улыбкой», от которой, извините, мухи дохнут. А Бичевин… Это вообще не его роль, даже в «худяковском» прочтении. С Ю. Соломиным и И.Алфёровой лучше даже не сравнивать. Получается карикатура.
Версия 2017 года разочаровала многих поклонников романа А.Н.Толстого. Но у тех, кто себя к «фанатам» первоисточника не относит, либо вовсе не читал его не при какой погоде, стойкого чувства отторжения не вызывает. Один раз посмотреть можно, чтобы потом перечитать роман. Без «противоядия» с современным кинематографом уживаться нельзя.
Сторонний наблюдатель из какого-нибудь заросшего липами захолустного переулка, попадая в Петербург, испытывал в минуты внимания сложное чувство умственного возбуждения и душевной придавленности.
Бродя по прямым и туманным улицам, мимо мрачных домов с темными окнами, с дремлющими дворниками у ворот, глядя подолгу на многоводный и хмурый простор Невы, на голубоватые линии мостов с зажженными еще до темноты фонарями, с колоннадами неуютных и не радостных дворцов, с нерусской, пронзительной высотой Петропавловского собора, с бедными лодочками, ныряющими в темной воде, с бесчисленными барками сырых дров вдоль гранитных набережных, заглядывая в лица прохожих – озабоченные и бледные, с глазами, как городская муть, – видя и внимая всему этому, сторонний наблюдатель – благонамеренный – прятал голову поглубже в воротник, а неблагонамеренный начинал думать, что хорошо бы ударить со всей силой, разбить вдребезги это застывшее очарование.
Еще во времена Петра Первого дьячок из Троицкой церкви, что и сейчас стоит близ Троицкого моста, спускаясь с колокольни, впотьмах, увидел кикимору – худую бабу и простоволосую, – сильно испугался и затем кричал в кабаке: «Петербургу, мол, быть пусту», – за что был схвачен, пытан в Тайной канцелярии и бит кнутом нещадно.
Так с тех пор, должно быть, и повелось думать, что с Петербургом нечисто. То видели очевидцы, как по улице Васильевского острова ехал на извозчике черт. То в полночь, в бурю и высокую воду, сорвался с гранитной скалы и скакал по камням медный император. То к проезжему в карете тайному советнику липнул к стеклу и приставал мертвец – мертвый чиновник. Много таких россказней ходило по городу.
И совсем еще недавно поэт Алексей Алексеевич Бессонов, проезжая ночью на лихаче, по дороге на острова, горбатый мостик, увидал сквозь разорванные облака в бездне неба звезду и, глядя на нее сквозь слезы, подумал, что лихач, и нити фонарей, и весь за спиной его спящий Петербург – лишь мечта, бред, возникший в его голове, отуманенной вином, любовью и скукой.
Как сон, прошли два столетия: Петербург, стоящий на краю земли, в болотах и пусторослях, грезил безграничной славой и властью; бредовыми видениями мелькали дворцовые перевороты, убийства императоров, триумфы и кровавые казни; слабые женщины принимали полубожественную власть; из горячих и смятых постелей решались судьбы народов; приходили ражие парни, с могучим сложением и черными от земли руками, и смело поднимались к трону, чтобы разделить власть, ложе и византийскую роскошь.
С ужасом оглядывались соседи на эти бешеные взрывы фантазии. С унынием и страхом внимали русские люди бреду столицы. Страна питала и никогда не могла досыта напитать кровью своею петербургские призраки.
Петербург жил бурливо-холодной, пресыщенной, полуночной жизнью. Фосфорические летние ночи, сумасшедшие и сладострастные, и бессонные ночи зимой, зеленые столы и шорох золота, музыка, крутящиеся, пары за окнами, бешеные тройки, цыгане, дуэли на рассвете, в свисте ледяного ветра и пронзительном завывании флейт – парад войскам перед наводящим ужас взглядом византийских глаз императора. Так жил город.
В последнее десятилетие с невероятной быстротой создавались грандиозные предприятия. Возникали, как из воздуха, миллионные состояния. Из хрусталя и цемента строились банки, мюзик-холлы, скетинги, великолепные кабаки, где люди оглушались музыкой, отражением зеркал, полуобнаженными женщинами, светом, шампанским. Спешно открывались игорные клубы, дома свиданий, театры, кинематографы, лунные парки. Инженеры и капиталисты работали над проектом постройки новой, не виданной еще роскоши столицы, неподалеку от Петербурга, на необитаемом острове.
В городе была эпидемия самоубийств. Залы суда наполнялись толпами истерических женщин, жадно внимающих кровавым и возбуждающим процессам. Все было доступно – роскошь и женщины. Разврат проникал всюду, им был, как заразой, поражен дворец.
И во дворец, до императорского трона, дошел и, глумясь и издеваясь, стал шельмовать над Россией неграмотный мужик с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой.
Петербург, как всякий город, жил единой жизнью, напряженной и озабоченной. Центральная сила руководила этим движением, но она не была слита с тем, что можно было назвать духом города: центральная сила стремилась создать порядок, спокойствие и целесообразность, дух города стремился разрушить эту силу. Дух разрушения был во всем, пропитывал смертельным ядом и грандиозные биржевые махинации знаменитого Сашки Сакельмана, и мрачную злобу рабочего на сталелитейном заводе, и вывихнутые мечты модной поэтессы, сидящей в пятом часу утра в артистическом подвале «Красные бубенцы», – и даже те, кому нужно было бороться с этим разрушением, сами того не понимая, делали все, чтобы усилить его и обострить.
То было время, когда любовь, чувства и добрые и здоровые считались пошлостью и пережитком; никто не любил, но все жаждали и, как отравленные, припадали ко всему острому, раздирающему внутренности.
Девушки скрывали свою невинность, супруги – верность. Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения – признаком утонченности. Этому учили модные писатели, возникавшие в один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь бы не прослыть пресными.
Таков был Петербург в 1914 году. Замученный бессонными ночами, оглушающий тоску свою вином, золотом, безлюбой любовью, надрывающими и бессильно-чувственными звуками танго – предсмертного гимна, – он жил словно в ожидании рокового и страшного дня. И тому были предвозвестники – новое и непонятное лезло из всех щелей.
– …Мы ничего не хотим помнить. Мы говорим: довольно, повернитесь к прошлому задом! Кто там у меня за спиной? Венера Милосская? А что – ее можно кушать? Или она способствует ращению волос? Я не понимаю, для чего мне нужна эта каменная туша? Но искусство, искусство, брр! Вам все еще нравится щекотать себя этим понятием? Глядите по сторонам, вперед, под ноги. У вас на ногах американские башмаки! Да здравствуют американские башмаки! Вот искусство: красный автомобиль, гуттаперчевая шина, пуд бензину и сто верст в час. Это возбуждает меня пожирать пространство. Вот искусство: афиша в шестнадцать аршин, и на ней некий шикарный молодой человек в сияющем, как солнце, цилиндре. Это – портной, художник, гений сегодняшнего дня! Я хочу пожирать жизнь, а вы меня потчуете сахарной водицей для страдающих половым бессилием…
В конце узкого зала, за стульями, где тесно стояла молодежь с курсов и университета, раздался смех и хлопки. Говоривший, Сергей Сергеевич Сапожков, усмехаясь влажным ртом, надвинул на большой нос прыгающее пенсне и бойко сошел по ступенькам большой дубовой кафедры.
Сбоку, за длинным столом, освещенным двумя пятисвечными канделябрами, сидели члены общества «Философские вечера». Здесь были и председатель общества, профессор богословия Антоновский, и сегодняшний докладчик – историк Вельяминов, и философ Борский, и лукавый писатель Сакунин.
Общество «Философские вечера» в эту зиму выдерживало сильный натиск со стороны мало кому известных, но зубастых молодых людей. Они нападали на маститых писателей и почтенных философов с такой яростью и говорили такие дерзкие и соблазнительные вещи, что старый особняк на Фонтанке, где помещалось общество, по субботам, в дни открытых заседаний, бывал переполнен.
Так было и сегодня. Когда Сапожков при рассыпавшихся хлопках исчез в толпе, на кафедру поднялся небольшого роста человек с шишковатым стриженым черепом, с молодым скуластым и желтым лицом – Акундин. Появился он здесь недавно, успех, в особенности в задних рядах зрительного зала, бывал у него огромный, и когда спрашивали: откуда и кто такой? – знающие люди загадочно улыбались. Во всяком случае, фамилия его была не Акундин, приехал он из-за границы и выступал неспроста.
Алексей Толстой
Хождение по мукам
Трилогия
«Хождение по мукам»
Вступительная статья В. Щербины
А. Н. Толстой - выдающийся советский писатель, один из крупнейших современных художников слова. В его лучших произведениях реалистическая правдивость, широта охвата явлений жизни, крупные масштабы исторического мышления сочетаются с ярким словесным мастерством, способностью воплощать материал в монументальных художественных формах. Трилогия «Хождение по мукам», а также ряд других произведений писателя получили заслуженное признание, стали любимыми книгами миллионов читателей, вошли в классику, в золотой фонд советской литературы.
Яркое и широкое воспроизведение жизни нашей страны на рубеже двух эпох, резкие изменения под влиянием революции духовного мира людей составляют основное содержание эпопеи.
А. Н. Толстой писал трилогию «Хождение по мукам» более двадцати лет. Когда он в 1919 году в эмиграции приступил к работе над первой книгой трилогии - романом «Сестры», он не думал, что произведение развернется в монументальную эпопею. Бурное течение жизни привело его к убеждению в необходимости продолжить работу. Нельзя было поставить точку и оставить своих героев на бездорожье.
В 1927–1928 годах выходит в свет вторая книга трилогии - роман «Восемнадцатый год». 22 июня 1941 года, в первый день Великой Отечественной войны, была дописана последняя страница романа «Хмурое утро».
А. Н. Толстой прожил со своими героями более двадцати лет, прошел с ними большой, сложный путь. За это время произошли перемены не только в судьбах героев, но и в судьбе автора, многое перечувствовавшего и передумавшего.
Уже в процессе работы над романом «Сестры» писатель, стремящийся к истинности воссоздания истории, несмотря на свои временные заблуждения, осознал обреченность и лживость бытия правящих классов старой России. Стремление разобраться в причинах, вызвавших очистительный взрыв социалистической революции, помогло писателю сделать верный выбор, пойти вместе с Родиной.
По словам Толстого, работа над трилогией «Хождение по мукам» была для него процессом познания жизни, «вживания» в сложную, полную противоречий историческую эпоху, образным осмыслением драматического опыта своей жизни и жизни своего поколения, обобщением исторических уроков грозных лет революции и гражданской войны, поисками верного гражданского и творческого пути.
Характерные поучительные особенности формирования творчества А. Н. Толстого и других выдающихся советских писателей старшего поколения подчеркнул К. А. Федин. «Советское искусство, - говорил К. А. Федин, - рождено не в кабинете начетчика и не в келье отшельника. Старшие и тогда не старые русские писатели в грозные годы гражданской войны очутились перед выбором: на какую сторону баррикады стать? И они делали свой выбор. И если ошибались в выборе и находили в себе силы исправить заблуждение, исправляли его. Замечательный советский, писатель Алексей Толстой оставил нам сурово-восторженное свидетельство в рассказах о таких мучительных заблуждениях. И он же в начале двадцатых годов исторгнул гимн обретенному новому своему читателю: „Новый читатель это - тот, кто почувствовал себя хозяином Земли и Города. Тот, кто за последнее десятилетие прожил десять жизней. Это тот, у кого воля и смелость - жить…“ Толстой утверждал, что писатель в тайнике сердца слышал зов этого нового читателя, гласивший так: „Ты хочешь перекинуть ко мне волшебную дугу искусства, - пиши: честно, ясно, просто, величаво. Искусство - это моя радость.
…Всякий опыт складывается из плюсов и минусов. Опыт Судеб старших писателей, опыт трагедий, как уроки жизни, усваивался советскими писателями наряду с тем величайшим историческим уроком, который черпали они в клокотавшей гуще своего революционного народа“.»
Реалистическое изображение жизни русского общества в предреволюционный период в первом, романе трилогии «Сестры» представляет поразительную по убедительности картину продажности, растленности, лживости, фальши всего бытия социальной верхушки. Все это способствовало нарастанию и предельному обострению общественных противоречий, неминуемо ведущих к революционному взрыву. Для общего настроения романа «Сестры» характерны мотивы обреченности буржуазно-интеллигентской среды, исторической закономерности гибели старого строя, предчувствия неизбежности «страшной мести», «жестокой расплаты», «мирового пожара», «конца мира». Мотив неизбежности распада царской империи в первой редакции романа носил во многом неопределенный характер. Предчувствие «конца мира», как известно, в предреволюционной русской литературе носило весьма различный, чрезвычайно дифференцированный характер. Если писатели революционного лагеря видели в обреченности буржуазно-интеллигентского уклада следствие реальных общественных процессов, непримиримости и обострения классовых противоречий, то декадентские литературные течения провозглашали «конец мира» с реакционных мистических позиций, затушевывавших подлинные конфликты бытия. А. Н. Толстой был далек от мистических концепций, утверждавших обреченность мира, неизбежность его конца. Писатель, вначале еще смутно понимая цели социалистической революции, тем не менее образно показал ее причины, кроющиеся в реальных социальных условиях, в ненависти народных масс к разложившимся привилегированным кругам общества. В последних романах трилогии мотив предопределенности конца старого мира получает последовательно реалистическое звучание; причины, вызвавшие революционный взрыв, крушение царской империи, здесь выяснены более глубоко и точно, в соответствии с исторической истиной.
Роман А.Н. Толстого. Писался и печатался в 1922–1941 гг. Состоит из трех частей: «Сестры», «Хмурое утро» и «1918 год». Действие трилогии развивается в первые десятилетия XX в. В романе рассказывается о русской интеллигенции, ее отношении к революции. Библейская цитата, взятая Толстым в качестве названия романа, метафорически характеризует путь, которым русские интеллигенты пришли к участию в революции. Судьбы героев романа - сестер Даши и Кати, офицера Вадима Рощина и инженера Ивана Телегина связаны с событиями Февральской и Октябрьской революции 1917 г., Первой мировой и Гражданской войны.
На фоне исторических событий развивается любовная линия романа: герои теряют друг друга и снова встречаются. Трилогия заканчивается тем, что каждый находит свое место в новой жизни революционной России: Вадим Рощин и Иван Телегин стали командирами Красной армии; Катя (жена Рощина) работает в школе, Даша (жена Ивана Телегина) - в военном госпитале.
Историческая концепция А.Н. Толстого многим казалась неубедительной, поэтому роман «Хождение по мукам» вызывал много споров и критики.
Русский научно-фантастический роман, раскрывая невиданные перспективы грядущих технических открытий, отличается новым освещением научной и общественной темы, новым решением проблемы характера основного героя. Если в традиционном буружазном романе центральной фигурой выступает преимущественно сильная, одинокая личность, то в русской литературе на первое место выдвигается другой герой - человек нового общества, чувствующий себя неотделимым от своего народа.
Большое значение придавал Толстой точности научной стороны своих произведений. При переизданиях писатель нередко уточнял некоторые места или вносил в них поправки в соответствии с новейшими данными науки.
Одна из основных тематических линий романа - изображение деятельности американских и европейских монополий. Образ химического короля миллиардера Роллинга нарисован с бичующей сатирической силой.
Социальная тема научно-фантастических произведений Толстого порождена реальными фактами исторической действительности. Еще в начале двадцатых годов писатель проницательно рассмотрел зарождающийся фашизм - наиболее реакционную, открыто террористическую форму диктатуры плутократии, направленную на подавление освободительного движения трудящихся.
Правдиво рисует писатель судьбу науки в классовом обществе. Научное изобретение Гарина попадает в руки монополий, использующих его в своих корыстных целях.
В центре романа образ изобретателя смертоносного луча, сверхиндивидуалиста, одержимого манией господства над миром. Его рассуждения напоминают идеологию фашизма. Вместе с тем образу Гарина не хватает ясности. Он хвастается своим цинизмом, необузданным сластолюбием. Однако, добившись неограниченной власти, он не испытывает удовлетворения, его натура находится в раздвоенности, его разъедает скептицизм.
Одна из положительных сторон фантастических романов А. Н. Толстого - это то, что, несмотря на специфичность жанра, в них не теряется связь с реальной действительностью. Это касается не только научных гипотез, привлеченных писателем, но и общей философии произведений и изображения характеров.
Духовный крах русской интеллигенции. Толстой отчетливо показывает духовный крах русской интеллигенции, оторванной от интересов народа, в образах адвоката Смоковникова и поэта Бессонова, историческую обреченность всей старой России, ее враждебных народу классов с их упадком в культуре и искусстве. Революционная буря развеяла по земле, как сухие листья, эту “умственную аристократию страны”, приверженцев религиозно-философских доктрин и завсегдатаев загородных ресторанов.
“...И вот, среди летящего праха и грохота рушащегося храма, два человека, Иван Ильич и Даша в радостном безумии любви, наперекор всему, пожелали быть счастливыми”. Верно ли это? -- спрашивает писатель. И всем дальнейшим развитием романа он утверждает, что счастье может быть полноценным только тогда, когда в нем воплощено честное служение своей родине и вера в ее будущее.
Это еще не те новые убеждения Телегина, какие сложатся у него в поисках своего места в борьбе революционного народа, но правильные мысли возникают у Ивана Ильича на войне и на Петроградское заводе. “Васька Рублев -- вот кто революция...” -- говорит однажды Телегин об одном из передовых рабочих, выведенных в первой книге трилогии. Среди представителей народа, простых людей ищет Толстой своих положительных героев.
Рощин же думает вначале, что его “великая Россия перестала существовать с той минуты, когда народ бросил оружие”. Он уверен, что “пройдут годы, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется одно только кроткое, нежное сердце” его Кати, и снова наступит мир без тревог и борьбы.
Но, утратив свои прежние представления о родине, герои Толстого обретут новые. Какие они -- не знал еще и сам писатель. Главное -- в них есть вера в Россию, ее величие и силу. Телегин с гордостью утверждает, как бы полемизируя с Рощиным: “Великая Россия пропала! Уезд от нас останется,-- и оттуда пойдет русская земля...”
Идейный замысел романа. В 1927 году писатель приступил ко второму роману трилогии “Хождение по мукам” -- “Восемнадцатый год”.
Новый роман выдвигал на первый план идею счастья народа и родины как символ высшей исторической справедливости. События революции становятся центром романа. В том, как органически сливается судьба основных героев этого произведения с судьбой родины и народа, как широко раздвигаются рамки изображения самих революционных событий, сказывается новый размах эпического дарования А. Толстого.
Сквозь бурный 1918 год проходят герои писателя, преображаясь в благодатной грозе революции. Находит свое место в рядах народа инженер Иван Ильич Телегин, глубоко уверовавший в слова питерского рабочего Василия Рублева, что Россию спасет одна только советская власть и что “сейчас нет ничего на свете важнее нашей революции”.
Приходит к правде народа, правде Телегина, мятущаяся Даша, которая говорит однажды своему отцу, что “если все большевики такие, как Телегин... стало быть, большевики правы”.
Всем своим нежным и кротким сердцем ощущает величие совершающегося Екатерина Дмитриевна Булавина. И только Рощин плутает звериными тропами врага революции, связав свою судьбу с белой армией. Лишь после того, как Рощин поймет, что великое будущее России -- в народе, а не в разложившемся корниловско-деникинском воинстве, он найдет в себе мужество порвать с контрреволюцией и начать новую жизнь.
Наступит раскаяние, а с ним и очищение. В широких эпических масштабах и развернутых картинах показывает Толстой жизнь в восемнадцатом году.
В тридцатые годы писатель работал над романом “Хмурое утро”, которым завершилась трилогия “Хождение по мукам” -- это художественная летопись революционного обновления России. Трилогия писалась больше двадцати лет. Толстой считал ее основным произведением во всем своем творчестве.
Писатель говорил, что тема трилогии -- “потерянная и возвращенная родина”. “Хождение по мукам” -- “это хождение совести автора по страданиям, надеждам, восторгам, падениям, унынию, взлетам -- ощущение целой огромной эпохи, начинающейся преддверием первой мировой войны и кончающейся первым днем второй мировой войны”.
Через “глубокие страдания, через борьбу” пришел он к этому ощущению вместе со своими героями. Герои Толстого уверены, что мир должен и может быть перестроен ими для добра. Разными путями они пришли к этому, встретившись новыми людьми в конце романа.
Знаменательно, что Толстой заканчивает свой роман взволнованными патриотическими словами того своего героя, чей путь к новой Родине был особенно сложным и противоречивым,-- словами Рошина.
Слушая доклад, он говорит Кате: “Ты понимаешь -- какой смысл приобретают все наши усилия, пролитая кровь, все безвестные и молчаливые муки... Мир будет нами перестраиваться для добра... Все в этом зале готовы отдать за это жизнь... Это не вымысел,-- они тебе покажут шрамы и синеватые пятна от пуль...
« И это -- на моей Родине,
и это -- Россия...”»
Лучшие свои творческие силы отдал А. Толстой созданию трилогии.
Смысл названия. Трилогия “Хождение по мукам” -- это роман о русской интеллигенции, о ее пути к Октябрьской революции. Работа над эпопеей, над одним из главных созданий художника, продлилась больше 20 лет, от одной эпохи к другой, от гражданской войны к Отечественной. I часть трилогии -- роман “Сестры” -- он писал в 1919--1921 годах, II часть -- “Восемнадцатый год” -- в 1927--1928 годах, и III -- “Хмурое утро” - в 1939--1941 годах. В “Хождении по мукам” встречаются стержневые для Толстого вопросы: куда и как движется история, что ждет Россию, какая роль принадлежит воле отдельного человека в главном общественном движении эпохи? В I части романа-- в Сестрах”-- предреволюционное буржуазное общество, его нравы, искусство, политика, охваченная “духом разрушения”.
В картинах быта, в выразительных зарисовках героев художник, верно, передал атмосферу жизни петербургской интеллигенции. Особую социальную заостренность приобретают в романе “Сестры” образы интеллигентов-либералов -- адвокат Смоковников, журналист Антошка Арнольдов, члены редакции буржуазной газеты “Слово народу”.
А. Толстой метко очерчивает физиологию либералов -- их мизерное двоедушие, карьеристские устремления. В ироническом освещении автор дает описания картин и стихов футуристов, с их вывернутыми понятиями о красоте и путаницей ассоциаций.
Поэт Бессонов изображен в романе как мрачный пророк всеобщей гибели, загадочный и демонический гений. Он завораживает юную Дапгу своими стихами, пропитанными ядом философии “расточения”. В душе Даши спорят два начала, два увлечения -- “бессоновское” и “телегинское”.
В романе сразу же бросается в глаза лейтмотив образа инженера Телегина, мотив ценности реального и надежного.
С Телегиным для Даши связаны надежды на духовно крепкую, серьезную, не выдуманную жизнь. Чувство национальной чести, стремление к сближению с народной жизнью нравственная чистота -- все это отличает Телегина, как и Дашу, Катю, Рощина, от декадентствующей интеллигенции. Телегин теснее других связан с реальностью, с трудной жизнью. Его демократичность -- залог верного выбора пути -- на стороне революции.
Но в романе эти два мира -- мир сестер и исторической жизни -- пока существуют порознь. Главные герои романа “Сестры” -- натуры внутренне подвижные, честные перед своей совестью.
“Идея России” и идея революции в “Сестрах” еще не соединены. Во II части трилогии -- “Восемнадцатый год” -- сердцевиной произведения становятся кардинальные проблемы эпохи революции, народа и интеллигенции в период гражданской войны.
Основной пафос “Восемнадцатого года” -- пафос великих трудностей, мук борьбы и их преодоление. Через весь роман проходит образная идея года -- “урагана”, разбушевавшейся крестьянской стихии. Роман открывается эпизодом совещания совнаркома, на котором обсуждается вопрос об угрозе, нависшей над Республикой.
Заканчивается “Восемнадцатый год” картиной трагической гибели черноморского флота, контрреволюционный мятеж и, наконец, о покушении на Ленина. Драматичны образы людей из народа, которые наиболее рельефно выписаны в романе “Восемнадцатый год” -- Семен Красильников, Мишка Соломин, Чертоногов.
А. Толстой в этом романе рисует начало гражданской войны в образах войны-митинга. Враги революции представлены в романе различными фигурами -- Корнилов, Деникин, Каледин и другие белогвардейцы. Просветленность преобразующего себя мира и человека -- основной мотив последней книги трилогии “Хмурое утро”. В образах “Хмурого утра” брезжит не только “утро” военных побед, но и утро “Молодой России”, начавшей строить.
Финал романа -- картина партийного съезда в Большом театре с волнующим обсуждением ленинского проекта электрификации, преобразования страны. В образах героев войны в “Хмуром утре”
А. Толстой показывает гармоничность характера. Особенно интересна в этом отношении образная связь-отталкивание между Латугиным и Шарыгиным.
Если Латугиным движет сила чувств, вдохновение, то в образе рабочего Шарыгина обрисован человек, усвоивший “главное” в революции -- ее “науку, разум, дисциплину”. Между Латугиным и Шарыгиным идет постоянный спор об этом. Ивана Гору в романе “Хмурое утро” мы видим впервые глазами Даши.
Иван Гора выглядит здесь существом непроницательным, чуждым всякой жалости, но в какой-то момент его душа открывается своей другой стороной.
Ценой трагических потерь в своей жизни герои преодолевают расплывчатые, гуманистические идеалы; вместе с инженером Телегиным и офицером Рощиным Катя и Даша Булавины приходят к революционному народу, познают радость обновления, принесенного Октябрем.
На страницах трилогии оживает политическая и военная стратегия Октябрьской революции. Герои “Хождения по мукам” стали участниками и свидетелями всех важнейших событий времени. В финале трилогии-эпопеи герои навсегда осознают свое родство с родиной и народом.
Художественный мир трилогии захватывает нас героизмом и страданием, через которые проходит русский народ. В “Хождении по мукам” впервые столь ярко раскрылось богатство языка А. Толстого.
6. В. Набоков. Защита Лужина или Лолита
Набоков Владимир Владимирович (псевдоним - В.Сирин), (1899-1977), прозаик, поэт.
Выросший в одной из богатейших семей России, окруженный любовью взрослых, получивший превосходное домашнее образование ("научился читать по-английски раньше, чем по-русски", серьезно увлекся энтомологией, шахматами и спортом), Набоков прожил счастливые детство и юность, воспоминания о которых будут постоянно возникать на страницах его книг.
Октябрьская революция с ее идеями и преобразованиями заставила семью Набоковых в 1919 навсегда покинуть Родину. Будущий писатель прибывает в Англию, хорошо знакомую с детства страну, чтобы продолжить образование. За три года он окончил Тринити-колледж в Кембридже, где изучал романские и славянские языки и литературу.
Литературная известность пришла к Набокову после выхода в свет в 1926 романа "Машенька" (под псевдонимом В.Сирин). В это время он жил в Германии; уже год был женат на В.Слоним, ставшей его верной помощницей и другом. Ему приходилось много подрабатывать уроками.
Отношения с эмигрантами-литераторами не сложились, друзей у него не было. Только к Ходасевичу он на протяжении всей жизни сохранил хорошее и ровное отношение. В этот период были написаны рассказ "Возвращение Чорба" (1928), повесть "Защита Лужина" (1929 - 30), романы "Камера обскура" (1932 - 33), "Отчаяние" (1934), "Приглашение на казнь" (1935 - 36), "Дар" (1937).
В 1937 Набоков уезжает из фашистской Германии, опасаясь за жизнь жены и сына, сначала в Париж, а в 1940 - в Америку. С этого времени начинает писать на английском языке, публикуясь под своим настоящим именем - Набоков. В это же время преподает в американских университетах. Первый англоязычный роман - "Истинная жизнь Себастьяна Найта", затем последовали "Под знаком незаконнорожденных", "Другие берега" (1954), "Пнин" (1957). Знаменитая "Лолита" (1955) была написана им и на русском, и на английском языках. Этот роман принес ему материальную независимость.
В 1959 Набоков возвращается в Европу. С 1919 у него не было своего дома. Он жил в пансионатах, снимал квартиры, занимал профессорские коттеджи, и, наконец, шикарный "Палас-отель" в Монтрё (в Швейцарии) стал его последним пристанищем.
В 1964 он опубликовал свой перевод на английский язык "Евгения Онегина" А.Пушкина (в четырех томах с обширными комментариями). Он перевел на английский также лермонтовского "Героя нашего времени", "Слово о полку Игореве", многие лирические стихотворения Пушкина, Лермонтова, Тютчева.
Творчески определяется, прежде всего, как поэт. Одно из первых опубликованных в большой печати стих. «Лунная греза» (Вестник Европы. 1916. №7) уже содержит зачатки существенных мотивов поэзии и прозы Набоков - образ «прелестной девочки над розовой подушкой» и тема двоемирия, трансцендентного двойничества субъекта-художника и его героев: «Мы странники, мы сны, мы светом позабыты, /Мы чужды и тебе, о жизнь, в лучах луны».
В том же 1916 выходит и первый поэтический сборник «Стихи», посвященный первой любви поэта («банальные любовные стихи», по его собственному позднейшему признанию). В этот период он выглядит веселым юношей, производящим впечатление своим «шармом» и «необыкновенной чувствительностью».
В 1923 в Берлине выходят 2 сборника его стихов - «Горний путь» и «Гроздь». В этот же период публикуется ряд пьес, в т.ч. «Смерть», главная идея которой (перенесение героя в потусторонний мир и странные взаимоотношения человека со своим вымыслом) обретает в дальнейшем активное развитие в творчестве Набокова. На протяжении 1920-х - в начале 1930-х знакомится с Сашей Черным, И.Буниным, М.Осоргиным, Б.Зайцевым, А.Куприным, В.Ходасевичем, только что приехавшим в Берлин Е.Замятиным, назвавшим его «главным приобретением эмигрантской литературы» (Носик Б.- С.282). Печатается весь европейский эмигрантский период Набоков под псевдонимом Сирин.
И в 1950-е он продолжал высказываться о советском периоде в истории России как «эре кровопролития, концентрационных лагерей и заложничества», установленного Лениным «презренного и мерзостного террора», пыток и расстрелов («Другие берега»).
Болезненно-острым неприятием любых тоталитарных режимов проникнуто большинство произведений Набокова. Таковы рассказ «Истребление тиранов» (1936), романы «Приглашение на казнь» (1935-36) и «Дар» (1938), к которым позже добавится англоязычный роман «Bend Sinister» (1947). Во всех в них тоталитаризм раскрывается не только в своих коммунистических и фашистских чертах, но и в своей некой глобальной метафизической сущности, выходящей за пределы актуальной истории. Тем временем подлинный исторический тоталитаризм все более теснит Набокова, материальное и моральное существование которого в фашистской Германии (как и всех русских эмигрантов) становится невыносимым.
В 1937 он переезжает с семьей (жена, сын) во Францию, из которой с началом войны в 1940 уезжает в Америку, где его ожидало долголетнее преподавание словесности в разных учебных заведениях и превращение русского писателя В.Сирина в пишущего на английском языке, стало быть, американского писателя В.Набокова.
В произведениях Набокова и сам автор, и его герои иногда как бы озаряются неким моментом истинного бытия. Запечатлению «простых вещей», точнее мира, в его озаренности, в «особенном блеске» служит поэтика специфически набоковских утонченно-изощренных наблюдений-определений, принципиально исключающих какие-либо мотивы практического и утилитарного, что было сформулировано самим Набоков: «Люби лишь то, что редкостно и мнимо, / что крадется окраинами сна...» (стихи из романа «Дар», записаны прозой). По собственному признанию, он уже мальчиком находил «в природе то сложное и "бесполезное", которого... позже искал в другом восхитительном обмане - в искусстве» («Другие берега»). Это же заставляло его часами проводить время за исследованием «трогательнейших органов» бабочки. Ему и от природы был дан дар исключительно чуткого и чувственного восприятия жизни, позволяющий и «слышать» «сахаристо-сырой запах мелкого, темного, самого мятого из цветов» - фиалки, и в васильках увидеть не просто синий, а «синеный» цвет, и улавливать разницу теней от апельсина и от сливы, как это делал уже в 6 лет герой его романа «Пнин» (1957).
За 20 лет жизни в Америке Набоков создаются уже на английском языке романы «Истинная жизнь Себастьяна Найта» (1941), «Другие берега» (1951 - английский вариант, 1954 - русский), «Пнин» (1957) и, наконец, принесшая ему мировую, отчасти скандальную, славу и материальное благополучие, сразу же ставшая бестселлером «Лолита» (1955).
Вслед за «Лолитой» следуют романы «Бледный огонь» (1962), «Ада» (1969), «Просвечивающие предметы» (1972), «Взгляни на арлекинов!» (1974), в которых все более усложняются элементы игры, взаимоотражения предметов, героев и разновременных событий из жизни.
Черты модернистской и экспрессионистской эстетики. Модернистские принципы типизации рассмотрены в творчестве В. Набокова: герой модернистского романа – это воплощение авторской идеи, набор тех или иных качеств, подчиненный авторской воле. Организация прозаического текста по законам поэтической речи как принцип орнаментальной прозы наиболее характерен для модернизма 20-х годов. Организация текста по поэтическим принципам позволяет заострить внимание и довести до абсурда низменные устремления, т.к. задача модернистской эстетики - в постановке проблем несовершенства общественной жизни.
Художественный мир писателя. Распространенное мнение об «эстетстве» Набокова, о самоценно-игровом характере его прозы, разительно отличающем его от русской классической традиции, является очень неточным, упрощенным. Во-первых, несомненна преемственность Набокова по отношению к, условно говоря, «дореалистической» русской традиции, прежде всего к творчеству А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, в чьих произведениях элемент игры, переиначивание устоявшихся литературных схем, ситуаций, лит. подтексты и аллюзии очень значимы. Во-вторых, Набоков неизменно относился с огромным уважением и даже пиететом к творчеству такого писателя с очень сильной дидактической, назидательной установкой, как Л. Н. Толстой; при этом в лекциях о Толстом Набоков обращал особенное внимание на глубинные символические образы его произведений. И, наконец, неверно представление о Набокове как о холодном эстете, чуждом душевной теплоты и готовом оправдать аморализм. Набоков - писатель социально совсем не индифферентный и даже, если угодно, дидактичный в обличении деспотии, насилия в любых их формах. Набоковская позиция - в конечном итоге позиция нравственная; самоценный эстетизм ему не близок, а попытки героев видеть мир не более чем подобием художественного сочинения и претендовать в нем на роль Творца обречены на неудачу.
По словам писателя Андрея Битова, «типичный эффект Набокова: создать атмосферу непосвященности для того, чтобы выявить высокую точность действительности. Отрицая то Бога, то музыку, он только о них и повествует».
Б. Бойд: «Поскольку Набоков ценил освобождающую силу сознания, он испытывал потребность понять, что значит оказаться в тюрьме безумия, навязчивой идеи или в пожизненной “одиночной камере души”. Здесь его интерес к психологии переходит в философский интерес к сознанию - главный предмет всего его творчества. Хотя Набоков утверждал пользу критического разума, он не доверял никаким пояснениям, логическим аргументам, с презрением и насмешкой отзываясь о “философской” прозе, из-за чего многие его читатели считают, что у него есть только стиль, но отсутствует содержание. На самом деле он был глубоким мыслителем - в гносеологии, в метафизике, в этике и в эстетике. <…>
Лолита. Книга названа по имени ее малолетней героини, таящей в себе аллюзию с древнеапокри-фической Пилит (женщина-демон, оборотень). Такова и Лолита, 12-летняя американская школьница, оборачивающаяся подлинным «маленьким смертоносным демоном» для 40-летнего Гумберта (героя романа). Впрочем, задолго еще до него «малолетние героини бесконечно волновали воображение персонажей Набокова», как, несомненно, и самого автора. Однако история совращения несовершеннолетней, рассказанная в романе со всеми обстоятельствами «жестокой стороны демонического эротизма», выходит далеко за пределы обычного в подобном случае криминала. Прежде всего, ярко выявленная и вообще «плодотворная» для прозы Набокова «преступная аберрация психики» сопряжена здесь с извечным стремлением Набокова-художника преодолеть пошлую явь, выпрыгнуть за ее «решетку» к проблеску истинного бытия. Устами своего героя Набоков определяет эту цель: «Кто знает, может быть, истинная сущность моего "извращения" зависит не столько от прямого обаяния прозрачной, чистой, юной, волшебной красоты девочек, сколько от сознания пленительной неуязвимости положения, при котором бесконечные совершенства заполняют пробел между тем немногим, что дарится, и всем тем, что таится в дивных красках несбыточных бездн». Действительно, одному только Набокову принадлежит в мировой лит. первенство в изображении «несравненной красоты девочки-ребенка».
Существенный и многозначный диалог «Лолиты» с классикой обнаруживается в сопоставлении Набоков с Достоевским, чему посвящено исследование Л. Целковой «Роман Владимира Набокова "Лолита" и "Исповедь Ставрогина" Достоевского». В определении самого кредо набоковского романа исследовательница ставит определенный знак равенства между обоими писателями: «...нарушение нравственности невозможно даже во имя ценнейшего для художника - во имя "чувства красоты". В этом главная традиция духовного наследия русского классического романа - в невозможности нарушить закон нравственный».
Защита Лужина. В романе о гениальном шахматисте - что совершенно невозможно для Набокова «позднего»- угадываются даже отдельные черты вполне реального прототипа, разумеется, глубоко переосмысленные в согласии с художественной методикой писателя. Друживший в эмиграции с великим Алехиным Л. Д. Любимов замечает в своих мемуарах «На чужбине»: «Лужин не знал другой жизни, кроме шахматной. Алехин же был богатой натурой - он хотел взять от жизни как можно больше, во всех областях. Но когда, уже на родине, я перелистывал роман Сирина, мне показалось, что, быть может, Алехин тоже болезненно ощущал, как уже одни шахматы были способны дать ему на чужбине иллюзию действительно полнокровной жизни». В романе удачно совместился предмет изображения с его методом: «Защита Лужина» в значительной степени выросла из увлечения молодого Набокова шахматами и, главным образом,- шахматной композицией (род строительства из невидимого материала, очень близкий пониманию им задач строительства словесного) «В этом творчестве,- говорит он об искусстве составления шахматных задач,- есть точки сопряжения с сочинительством» Особенностью сюжетных сплетений в «Защите Лужина» есть обратный мат, поставленный самому себе героем - гением шахмат и изгоем обыденности. Все это, впрочем, изложено в предисловии, которое написал в 1964 году сам Набоков для американского и английского изданий: «Русское заглавие этого романа «Защита Лужина»: оно относится к шахматной защите, будто бы придуманной моим героем. Сочинять книгу было нелегко, но мне доставляло большое удовольствие пользоваться теми или другими образами и положениями, дабы ввести роковое предначертание в жизнь Лужина и придать очертанию сада, поездки, череды обиходных событий подобие тонко-замысловатой игры, а в конечных главах настоящей шахматной атаки, разрушающей до основания душевное здоровье моего бедного героя».
Здесь, как мы видим, говорится о структуре, формостроении. В содержании же «Защиты Лужина» легко открывается ее близость едва ли не всем набоковским романам. Она в безысходном, трагическом столкновении героя-одиночки, наделенного одновременно душевной «странностью» и неким возвышенным даром, с «толпой», «обывателями», грубым и тоскливо-примитивным «среднечеловеческим» миром. В столкновении, от которого защиты нет. В романах Набокова, мы сталкиваемся с одной и той же, просвечивающей сквозь изощренный стиль схемой. Тип «непонятого обывателями гения», гонимого, одинокого, страдающего (а на деле зачастую жестоко глумящегося над «толпой»), стал очень популярным - и уже не только в западной литературе, театре и т. д. Так, Лужин-школьник чувствовал «вокруг себя такую ненависть, такое глумливое любопытство, что глаза сами собой наливались горячей мутью». Именно в «Лолите» происходит как бы разрушение дара, обладание которым у других, более ранних героев, скажем, у Лужина, носило подлинно трагический характер. Зачем он явился в «этот» мир со своим бескорыстным и самопожирающим шахматным гением, под обломками которого и гибнет герой? Кстати, одного Лужина Набоков уже успел «убить» в забытом им (не потому ли, что фамилия понадобилась для повторного, но куда более крупного «умерщвления») рассказе 1924 года «Случайность», где лакей в столовой германского экспресса, он же одинокий отчаявшийся наркоман Алексей Львович Лужин, бросается под паровоз, не подозревая, что выбравшаяся из России жена едет в том же поезде, чтобы спасти его. Вообще, надо сказать, счастливые концовки - редкость для набоковских произведений, и, безусловно, в этом отражается - пусть очень далеким и порою искаженным образом - трагедия и обреченность русской эмиграции.
Особенности литературного процесса 30-50-х годов. Общая характеристика. Дискуссии этого времени (о драматургии, языке, историческом романе, социалистическом реализме). Значение I съезда писателей.
Основной метод – социалистический реализм. После войны также подлинный реализм, романтизм.
1932 г. – постановление ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций». Ликвидация РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей) и создание Союза советских писателей. Для того чтобы включить литературу в идеологическую машину.
На Первом съезде писателей СССР социалистический реализм был провозглашен основным методом, который обеспечивает свободу творческой инициативы, выбора форм и жанров. На деле – универсализация литературы. Спор Максима Горького с Федором Панферовым о правомерности использования диалектизмов перерос в борьбу с любыми оригинальными явлениями в литературе. Под сомнение поставлены такие стилевые явления, как орнаментализм и сказ. Единообразие идей и формы. Под полный запрет попали эксперименты в области языка писателей ОПОЯЗа Д. И. Хармса, А. И. Введенского, Н. Г. Олейникова.
Социалистический выбор – органическое явление, плод массового энтузиазма, а не идеология, спущенная сверху. Служил для создания образа советского космоса, духа эпохи в условиях, когда общество было дезориентировано, лишенное нравственных ориентиров.
Была создана целая идеомифологическая система, которая позволила соотнести социалистические идеи с языческой и христианской мифологией. Ключевая идея – ситуация преображения мира. Материал для изображения брался из разных эпох. Отдаленная история («Петр Первый» Толстого), гражданская война («Восемнадцатый год» и «Хмурое утро» А. Н. Толстого, «Как закалялась сталь» Н. А. Островского), годы первой пятилетки («Время, вперед!» В. П. Катаева и др.), коллективизация («Поднятая целина» М. А. Шолохова). Вторжение в действительность трактуется как акт творения . Участники – герои.
В послевоенные годы возродились подлинный реализм и романтизм. Однако происходила лакировка действительности. Рождается теория бесконфликтности. Герои идеализированы, конфликты легко разрешаются. Критиковалась писателями (Благов – эпиграмма, Твардовский – глава из поэмы «За далью даль»).
Поэзия. Крупные советские писатели пишут в стол или испытывают кризис. «Пропал запал» – слова Твардовского из поэмы «За далью даль».
Проза 1920–1950-х гг. – три направления:
1. Литература социалистического выбора. Мифологизация, приписывание действительности черт будущего.
2. «Неклассическая» проза (развитие символизма и авангарда).
3. Классики советской литературы - свои художественные методы.
Со смертью Сталина – Оттепель. По книге И. Г. Эренбурга «Оттепель».
Ситуация преобразования мира. Стремление к лучшему, созидание будущего. Меняется хронотоп. «Время, вперед!» Валентина Петровича Катаева. Образ страны, рванувшейся в завтра. Текст – реконструкция событий одного дня, рекорда, поставленного бетонщиками на коксохимкомбинате Магнитостроя. В рамках одних суток сосредоточены события восьми дней – сжатый хронотоп.
Исторический роман способствует национальной самоидентификации народа. «Разин Степан» Чапыгина, «Повесть о Болотникове» Шторма, «Цусима» Новикова-Прибоя, «Емельян Пугачев» Шишкова, «Петр Первый» Толстого делали акцент на героизме народа.
Роман-биография о героях гражданской войны. «Белеет парус одинокий» Катаева – повествование об участниках революции. Воздействие на нравственный климат в стране.
Героическая личность, стремящаяся к духовности и нравственности, стоит в центре повествования. Литература социалистического выбора оказывает влияние на нравственный облик поколения 30–40-х гг. «Молодая гвардия» Александра Александровича Фадеева написана в духе романтической трагедии. Воплощены лучшие черты предвоенного поколения, облик которого может служить оправданием искусства, ангажированного социалистической идеей. Герои верят в идеал. Мотив мученичества, искупления. В тексте представлены положения идеологической модели, а также архетипы, восходящие как к народным морально-этическим представлениям, так и к христианским текстам. Библейские архетипы – обретение вечной жизни через жертвенную смерть, конспиративная вечеринка – как катакомбные молитвенные собрания первых христиан. Немецкая исследовательница Фэри фон Лилиенфельд сделала вывод, что, если проанализировать «Молодую гвардию», «сплошь и рядом ощущается присутствие прежней духовной традиции – в идее жертвенности, искупления…»
Наибольшее распространение получают модификации романа: производственный, роман воспитания, роман-биография, колхозный, исторический и др.
Производственный роман возник в 20-е гг. Тема созидательного труда. Композиционной доминантой могло быть дело , вокруг которого разворачивались события. Иерархия персонажей выстраивается по их отношению к делу. Композиционной доминантой могла быть эволюция сознания кого-либо из героев. Эта вторая модель – модификации романа воспитания. Производственный роман исчерпал себя до 1930-х гг. После этого либо повторение, либо разрушение жестких рамок производственной темы, раскрытие персонажа с других сторон.
Колхозный роман. Депоэтизация деревни. Преобразователь противопоставляется деревенской массе. Федор Иванович Панферов «Бруски». Дилогия Семена Петровича Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды» и «Свет над землей» (Сталинская премия). Б. создал образ общества, производивший релаксирующее воздействие на читателя, формировал зону психологического комфорта. Это роднит дилогию с произведениями массовой культуры («Веселые ребята», «Кубанские казаки»).
Период с 1930-х гг. – период апофеоза советской идеомифологической системы, создавшей образ советского космоса путем перенесения исторической реальности во внеисторическое мифологизированное пространство, включающее в себя неотчужденное от него человеческое я. В 1940-е это направление пошло на спад.
Многие представители «неклассической » прозы в этот период вытеснены из поля зрения. Но именно в это время создаются «Чевенгур», «Счастливая Москва» и «Котлован» Платонова, «Записки покойника» (1927), «Мастер и Маргарита» (1940) Булгакова, «У», «Ужгинский Кремль» Вс. В. Иванова, рассказы Д. Хармса, Л. Добычина, С. Кржижановского. «Доктор Живаго» Бориса Леонидовича Пастернака. Возвращение произведений повернет художественное к расцвету, даст новый виток развития.
Наиболее крупные художники реалистической ориентации – Л. М. Леонов, М. М. Пришвин, А. Н. Толстой.
Военная проза.
Спад, наступивший после 30-х, прервет война, новая нравственная атмосфера.
Послевоенное время – «предвестие свободы» (Пастернак).
Как и в начале литературной эпохи, особое значение обретают публицстика, очерки, рассказы. Эренбург – статьи, Гроссман – Сталинградские очерки, Горбатов – «Письма к товарищу», рассказы Платонова, Толстого, Соболева, Шолохова.
Героико-романтическая повесть. Создавалась по горячим следам событий. В июле 1942 Гроссман печатает «Народ бессмертен», повесть «Непокоренные» Горбатова об оккупированном Донбассе выходит в газете «Правде» в 1943 году. Событие, не успевшее стать историей. Обобщение большого масштаба, крупномасштабные образы. Традиции героической розы 20-х гг. Конкретные события обретали в героико-романтической повести характер схватки двух миров. Нет детализации, создание образов в духе народных сказаний. Лирическое начало. «Звезда» Эммануила Генриховича Казакевича – повествование о гибели группы разведчиков, заброшенных в глубокий вражеский тыл. Казакевич «Двое в степи» - повесть о приговоренном к смерти советском офицере и его охраннике, погибающем в бою, ставила экзистенциональные проблемы. Не была принята критикой, вышла в свет только в 1962 году.
Аналитическая и социально-психологическая повесть. «Дни и ночи» К. М. Симонова, «Волоколамское шоссе» А. А. Бека. Внимание к социальной и психологической природе действий. Та же линия после войны – «Спутники» В. Ф. Пановой, «В окопах Сталинграда» Виктора Платоновича Некрасова. Открыли дорогу лейтенантской прозе – знаковому явлению следующей литературной эпохи. Нравственный и психологический опыт героев вводится с помощью воспоминаний, рефлексии.
Военная тема – «Молодая гвардия» Фадеева, «Непокоренные» Горбатова, «Повесть о настоящем человеке» Полевого. Роман возвращения отразил ситуацию возвращения человека с войны.
Литературная атмосфера все больше определяется постановлениями ЦК ВКП(б). Трагедия возвращения становится закрытой темой. Должен был соблюдаться канон – шок при виде разорения должен был сменяться моментальной социальной адаптацией и созидательным трудом. На этом фоне «Счастье» Петра Андреевича Павленко было живым изображением страданий людей, которые можно преодолеть только благодаря оптимизму, поиску себя в труде и помощи другим.
Соединение ценностей в образе советского космоса, мифотворчество, христианские мотивы жертвенности позволили придать смысл индивидуальному существованию, нацеленному на служение. Однако к 1950-м гг. проза испытывает кризис. Жанры становятся шаблонами, проза, ангажированная советской идеей, отрывается от жизни и теряет авторитет. Угасает производственный роман, вытесняется правдивыми очерками Овечкина «Районные будни» и Троепольского «Из записок агронома».
Философский роман – проверка нравственной ориентации современников. Пришвин, Леонов, Пастернак «Доктор Живаго» – художественное осмысление законов бытия
