В фольклорном варианте сказки «Репка», записанном исследователем Афанасьевым (1826-1871),
в вырывании из земли репки участвуют ноги: «Пришла друга нога; друга нога за ногу...»
Изображение: Джон Аткинсон (1775-1833) «Изба», 1803
«За глумление ребёнка над старцем или калекой, как правило, последует порка. За передразнивание пьяного, заики или человека с тиком — очень строгий разбор полётов». l_eriksson собирает воспоминания своей мамы, её сестёр, бабушки и её односельчан из деревни в Костромской области.
О воспитании трудом с малолетства:
Все знают, что основой воспитания детей в русской деревне был труд. Труд этот воспринимался ребенком не как тяжкая обуза, а как демонстрация своего все возрастающего статуса, приближения к взрослости. Наградой за этот труд всегда было признание значимости сделанных дел, похвала, демонстрация результатов семье, друзьям, соседям. Ребенок выступал не в роли слуги взрослых, а как младший товарищ в общем деле. Не похвалить его за сделанную работу, проигнорировать — было немыслимо: видимо, долгий опыт поколений внушил людям то, что это эффективное подкрепление воспитания трудолюбия.
Обучение новым трудовым навыкам происходило терпеливо, и занимался им тот, у кого было на это время, бабушка, старшие дети. В хозяйстве в семье моей тети я видела исправные, тщательно сделанные и обновляемые по мере износа детские инструменты: в наборе детских граблей, например, были самые разные — как для семилетнего, так и для тринадцатилетнего ребенка. Среди детских инструментов не было опасных — детских кос не существовало. А лопата с детской рукоятью — пожалуйста. Поручение ребенку непосильного или опасного дела считалось блажью.
Во время обучения тому или иному делу на первом месте, конечно, стоял пример. Но и времени на слова не жалели.
Когда навык осваивался, занятие почти автоматически становилось обязанностью. Но дети этого не боялись, поскольку в семейном коллективе все умели всё, и всегда было кому подстраховать, заменить.Еще один момент. Ребенку показывалось место его помощи в системе общих дел, происходило ознакомление со смежными. Например, за сбором и чисткой грибов (вначале — под руководством взрослых — чтобы не пропустить ядовитый) следовала наука их приготовления. Я помню, как лет в 8 или 9 солила собранные рыжики в крошечной банке — не только для того, чтобы потом ими хвалиться, но и чтобы запомнить процесс.
Чем сложнее и значимее в хозяйстве был освоенный ребенком навык, тем больше появлялось формальных, ритуализированных признаков уважения.— Девчонки, подайте Юре полотенце, он косил! Налейте Юре молочка. Садись, Юрочка, девчонки, подайте Юре ватрушек. Подросток Юра и сам прекрасно может до всего дотянуться — но нет, ему демонстрируется уважение, его заботливо обслуживают. Рядом сидит, улыбаясь, его дядя — перед ним уже так не пляшут, он взрослый, он привык, а Юру надо приучать, поощрять.
А какое крыльцо сегодня чистое! Снимай сапоги, Юра! (это я крыльцо вымыла — уборка в доме дело для детей постарше, а сени, крыльцо — для малышни).
Что еще? Принос воды (водопровода у нас не было) тоже был делом общим. Даже самый малый ребенок мог нести с реки литровое ведерко — пригодится. Полосканье белья, чистка медной посуды (тазов, самоваров). Мытье посуды в доме. Мелкая уборка — пыль, половики — взрослые этим не занимались. Но при этом главным инструментом формирования привычек были похвала и признание. Сколько вспоминаю — по поводу трудовых обязанностей на детей никто не кричал, это случалось по другим поводам — шалости, драки, проделки.
Огород. Как не велики были обязанности детей по огороду, там все-таки присутствовала сельскохозяйственная стратегия. Поэтому малыши туда обычно ходили по конкретному поручению, а взрослые давали указания — когда и что полить, прополоть. Старшие дети могли делать это уже без напоминания — они сами знали, что там нужно делать. Обычно, огород — вотчина бабушек, которые уже не пойдут ни пасти, ни косить, ни возить сено. Зато их опыт огромен — его можно передавать детям. (Традиции крестьянского огорода очень отличаются от современных дачных. Если им следовать — никакого «садизма» в садоводстве нет, все это пластанье над грядками — пустое баловство, не сказывающееся на урожае).
Забота о животных имела возрастные градации. Мелкие и не слишком опасные животные доверялись малым, большие и сильные — только физически крепким и разумным подросткам. Пчелы — тоже с осторожностью, и под руководством взрослых. Дети занимались, в основном, курами и овцами. (Кормление, загон, сбор куриных яиц, уход за цыплятами — вполне детские дела).
Но постепенно шло и обучение обращению с большой скотиной. Доить корову меня посадили лет в 10, попробовать. Тетя стояла рядом, подсказывала, советовала.На лошадь я села в 11. Ни седла, ни уздечки — меня отпустили кататься, привыкать к животному, с пониманием того, что опыта общения никто не заменит. После нескольких часов катания (километров 8 в общей сложности), лошадь меня сбросила. Меня утешили, но особенно не жалели. Процессу набивания шишек не препятствовали, просто имели в виду — какие шишки можно позволить набить, а какие нет.
«Девочковая» работа: знакомство с процессом прядения. Прясть я попробовала поздно — лет в 9. Это был непорядок. Мою нитку бабушка «запряла» в свой моток — я это видела и знала: будут носки, к которым я причастна.
Мелкое строительство, ремонт — к этому привлекали мальчишек. Поправить забор, выточить рукоять для инструмента — под наблюдением взрослых. Но первое орудие, которое мальчишка вырезал сам — удилище. Рыбалка — это досуг, удовольствие. Кроме ловли удочкой наших юных родичей учили ловле рыбы в морды, установке «крюков» (больших удилищ на щук). Малыши ловили мелкую рыбешку — живца для щук. Ребята постарше ловили раков.
Вообще, когда смеются над китайцами, мол, едят все, что ползет, кроме танка, что плывет, кроме лодки и все, что летает, кроме самолета, — я хочу возразить — а мы разве нет? Детей в деревне поощряли на сбор всего съедобного. Мама собирала «песты» — верхние проростки хвощей, их жарили в постном масле и ели — вкус как у грибов. Щавель, крапива, сныть, множество видов ягод, огромный список грибов — все, что можно есть, надо уметь найти и вкусно приготовить. «Школа выживания» работала постоянно, и самое главное — она не была оторвана от повседневности. Даже если «нормальной» еды было вдоволь, пару раз за весну можно было полакомиться «пестами», а щавелевые щи варили, даже если была и капуста. Постоянный сбор грибов и ягод летом — детская и стариковская забава и работа. Нам показывали, как сушить грибы и ягоды, как варить варенье, солить грибы.
Но были вещи, которые детям не поручались — как ни упрашивай. Даже присутствие при забое животных и птицы разрешалось не с малолетства. Этот запрет тоже выверен поколениями. Если слишком рано допустить ребенка до таких процессов — он или испугается (лечи потом его, невропатологов в деревне нет!), либо в нем разовьется жестокость, которая позже может вылиться в страшные вещи. Поэтому все, что было связано с убийством живого — только старшим подросткам, и то — поначалу лишь в роли наблюдателей, чтоб привыкли.
(Кстати, в Вятском крае эти ограничения тоже действовали. Я слышала, что один знакомый охотник, привлекший к снятию шкурок с убитых пушных зверей сына-первоклассника, подвергся осуждению своих товарищей — они его дружно и обоснованно критиковали, советовали ему для помощи в этом деле найти и нанять взрослого или справляться самому).
Итогом трудового крестьянского воспитания было формирование личности, готовой к жизни в любых условиях, реально владеющей несколькими специальностями на неформальном уровне, а главное — не только готовой к труду, но не мыслящей без него жизни. При этом происходила и социализация ребенка, развитие его умения сотрудничать с другими. Веками отработанные воспитательные методы в этом направлении позволяли обходиться без насилия и — в большинстве случаев — даже без принуждения.
Обсудить в блоге автора
Об уважении к старшим:
Ф. Г. Солнцев. «Крестьянская семья перед обедом», 1824 год
Одна из самых часто наблюдаемых мной причин применения карательной педагогики в крестьянской среде была демонстрация ребенком неуважения к старшим. Это был, наверное, один из самых больших грехов.
Стоило родителю узнать, что его ребенок нагрубил взрослому, пожилому человеку, тут же применялись самые строгие меры.Причем никакая связь между поведением этого взрослого, старика и реакцией ребенка во внимание не принималась. Старый мог быть сто раз виноват, несправедлив, выжил из ума — у детей не было права отказывать ему в формальном уважении.
Даже в школе — самый вздорный педагог мог рассчитывать на поддержку родителей в любых своих требованиях. Другое дело, я не припомню случая, когда туповатого ученика дома ругали за двойки, если он был трудолюбив и ловок в повседневной работе. Родители терпеливо сносили попреки учителя, но не впадали из-за этого в какую-то печаль и ребенка не мучили.Заступаться за ребенка перед другим взрослым было можно лишь в форме ведения диалогов — в уговорах, объяснениях. Но лишь до определенного предела, как правило, касающегося рукоприкладства.
Как бы много не говорилось в русской крестьянской среде о прощении, о вреде мстительности, эти слова не всегда служили руководством к действию. Затаенная обида тлела годами, и очень часто находила выход, и выход беспощадный — в удобное время. Русский крестьянин ест блюдо мести не холодным, а совершенно ледяным! Но тот, кто предоставляет продукты для этого блюда, может быть уверен — оно ждет своего часа.
События, реакцию на которые я порой наблюдала, происходили за 30-40, а то и 50 лет до ответа на них. Можно говорить, что это плохо, но это так, и это надо иметь в виду.
Старшие подростки часто вводятся в курс семейных обид, и охотно перенимают эстафету отношений к тому или иному человеку или роду. При этом разговоры о том, что «надо прощать» с ними тоже велись. Но всегда под воздействием противоположных внушений случается возобладать тому, которое было сделано с большей страстью и попало на почву большей личной предрасположенности.
Проявлялось это, например, так. Ребенок совершил какую-то проделку в отношении соседа. Отряс яблоню в его саду. Формально его всегда пожурят. Но если он сто раз слышал от родителей то, какой он, этот сосед, гад — ему будет все это как с гуся вода, даже если его сводят за шиворот к этому соседу и заставят извиниться.Кстати, так же долго, из поколения в поколение — передается благодарность за добро, особенно сделанное в каких-то чрезвычайных, важных и трудных обстоятельствах. Помощь вдове, поддержка сироты — не только богоугодное дело. Сирота вырастет и в самый неожиданный момент отплатит добром за добро. Чтить благодетеля и его семью учат детей и внуков.
Толерантность
За глумление ребенка над старцем или калекой, как правило, последует порка.
За передразнивание пьяного, заики или человека с тиком — очень строгий разбор полетов, многословный, с примерами, грозный, но без насилия.
Открытые насмешки над инородцем, при обнаружении — будут порицаться, но мягко, в форме увещеваний. Если они были грубыми, а их объект взрослый, пожилой или беспомощный — грядет взбучка.
Если это ребенок-ровесник, родители останутся безучастными «до первой крови». Слова к делу не пришьешь. В случае драки по причине «национальной наприязни» без внятного повода — родители могут наказать чадо, и чаще всего сделают это, имея в виду правила поведения по отношению к любому человеку.Детские конфликты
Главное правило: «Игрушки — не ревушки».
Некоторые родители отказываются выслушивать жалобы, но это индивидуальная особенность, а не традиция. Чаще всего подобная глухота присуща семьям неполным, несчастным, бедным — короче, семьям с изъяном.Вообще, любые упоминания о том, что в крестьянских семьях с детьми не вели разговоров — абсолютизация частностей, перекосов, людского ущерба. Вели, и очень много. Во-первых, семьи в деревнях всегда почти были большими и разветвленными, в них жило несколько поколений — кому-нибудь да будет удобно выслушать жалобу ребенка, ответить на его вопрос. Судя по рассказам моей мамы и ее сестер, этих разговоров, бесед, внушений — было больше, чем им хотелось бы. Только ими и занимались, например, старики. Иногда за терпеливое слушанье наставлений ребенку даже давали поощрение — орешек, конфетку, пирожок, то есть взрослые понимали — внимать им порой нелегко.
Структура крестьянской работы тоже предполагает как периоды очень занятые — от зари до зари, так и паузы, даже с теми же сезонами и погодными условиями связанные. Никаких возможностей для изоляции тоже не было — «своих комнат», и т. п., разве что угол за печкой у старика, чтобы его не беспокоили шумом и возней. Иногда слушать беседы могли забрести и чужие дети — но этого добра никто не жалел — язык без костей!Разобрать детский конфликт или конфликт ребенка со взрослым — это развлечение и воспитательный момент, родители не уклонялись от этого, и лишь в случае невероятной занятости в страду или личной нездоровой нелюдимости на грани социопатии уклонялись от этой задачи.
Одним из подобных «информповодов» для педагогических бесед часто служили былины, истории, байки и даже сплетни. Родитель высказывал отношение к тому или иному событию, образу поведения, а ребенок слушал, да на ус мотал.
Малые боги
Этими словами я решила обозначить роль для крестьянского ребенка его отца и матери. Уважение к родителям было абсолютным, но я, честно говоря, не видела — как оно насаждалось? В этом, пожалуй, одна из загадок традиционного воспитания — его основа — непререкаемый авторитет старших.
Я сталкивалась лишь со свидетельствами, а не с формированием этого явления. Родителю вовсе не обязательно быть сильным, честным, умным, успешным, справедливым, добрым, трезвым — ему достаточно просто быть. Насилие основой этого быть не могло. Я видела ситуации, когда родитель был настолько слаб, ничтожен и жалок, что даже собственный ребенок его бы не убоялся. Но любовь и внешняя почтительность демонстрировались всегда. «Бросить» родителей было можно лишь с их благословения — ехать в чужие края счастья искать. Как правило, все уехавшие долгое время испытывали муки, «ломку».При такой основе отношений родителей и детей в руках родителей оказывался очень разнообразный и эффективный арсенал педагогических воздействий. Это делало необязательной и даже нежелательной жестокость. Если отцу или матери достаточно нахмуриться, чтобы ребенок осознал, что поступил плохо — нет никакой нужды драть его, как сидорову козу. В большинстве знакомых мне крестьянских семей детей не шлепали, а уж тем более не пороли. Да и не ругали. Их просто иногда корили, и они тут же сломя голову бросались исправлять оплошности, чтоб не огорчать папу и маму. Так же много значила для детей родительская похвала, улыбка, скупая ласка.
Кстати, я много общалась с поколением, звавшим отца «тятя», «папа» — пошло от семинаристов, изучавших латынь. (Про французский и французов в деревне Ф. не слышали — барин был из балтийских немцев, барон, а с иностранцами кроме него было туго: неподалеку, в более-менее обжитых местах Иван Сусанин кого-то куда-то завел. А в деревне Ф. даже брюнетов практически не водилось).Примеры детской преданности и веры родителям я видела такие, что меркнут те же самурайские предания о стойких ронинах.
Это, а не религия и не труд на земле, по моему мнению, являлось основой русского крестьянского воспитания. Когда пошатнулся этот столп — поехала вкривь и вкось вся конструкция.
Но о других ее чертах я еще расскажу.
Крестьянская трапеза
Повседневный крестьянский стол не отличался большим разнообразием. Черный хлеб, щи, каша да квас – вот, пожалуй, и все разносолы. Серьезным подспорьем были, конечно, лесные дары – грибы, ягоды, орехи, мед. Но основой всему всегда оставался хлеб.
"Хлев – всему голова"
Каких только народных поговорок, пословиц, присказок не сложено о нем: "Хлеб – всему голова", "Хлеб да вода – крестьянская еда", "Хлеб на стол – и стол престол, а хлеба ни куска – и стол доска", "Худ обед, коли хлеба нет".
"Хлебом да солью" встречали дорогих гостей, приглашали к столу, желали благополучия, приветствовали молодых в день свадьбы. Без хлеба не обходилась ни одна трапеза. Резать хлеб за столом считалось почетной обязанностью главы семьи.
Служил хлеб и ритуальной пищей. Из кислого теста выпекали просфоры, предназначенные для совершения христианского таинства причащения. Особый вид хлеба – перепеча – участвовал в свадебном обряде. На Пасху пекли куличи, на Масленицу провожали зиму блинами, а весну встречали "жаворонками" – пряниками, напоминающими по форме птиц.
Без хлеба крестьянин не мыслил жизни. В неурожайные годы начинался голод, несмотря на то, что животной пищи было в достатке.
Пекли хлеб обычно раз в неделю. Дело это сложное и трудоемкое. С вечера хозяйка готовила тесто в специальной деревянной кадке. Тесто и кадка назывались одинаково – квашней. Кадка постоянно была в работе, поэтому ее редко мыли. Немало язвительных шуток связано с этим. Рассказывали, что однажды стряпуха потеряла сковородку, на которой обычно пекла блины. Целый год не могла найти ее и обнаружила, лишь когда затеяла мытье квашни.
Перед тем как ставить тесто, стенки квашни натирали солью, затем заливали ее теплой водой. Для закваски бросали кусок теста, оставшийся от предыдущей выпечки, и засыпали муку. Хорошенько все перемешав, оставляли на ночь в теплом месте. К утру тесто поднималось, и стряпуха принималась его месить. Нелегкая эта работа продолжалась до тех пор, пока тесто не начинало отставать от рук и стенок кадки. Квашню снова ставили на время в теплое место, а затем еще раз вымешивали. Наконец-то тесто готово! Осталось разделить его на крупные гладкие хлеба и посадить в печь на деревянной лопате. Через некоторое время изба наполнялась ни с чем не сравнимым запахом выпекаемого хлеба.
Как проверить, готов ли каравай? Хозяйка доставала его из печи и постукивала по днищу. Хорошо пропеченный хлеб звенел, как бубен. Женщину, умевшую печь вкусный хлеб, особенно уважали в семье.
Хранили испеченный хлеб в специальных деревянных хлебницах. В них же его и на стол подавали. Хлебницы эти берегли и даже давали дочерям в приданое.
Пекли в деревне преимущественно черный, ржаной, хлеб. Белый, пшеничный, калач был редким гостем на крестьянском столе, считался лакомством, которое позволяли себе только в праздник. Поэтому, если гостя не удавалось даже "калачом заманить", обида была серьезной.
В голодные, неурожайные годы, когда хлеба не хватало, в муку добавляли лебеду, кору деревьев, молотые желуди, крапиву, отруби. Слова о горьком привкусе крестьянского хлеба имели при этом прямой смысл.
Из муки выпекали не только хлеб. Русская кухня богата мучными блюдами: пироги, блины, оладьи, пряники всегда подавали на праздничный крестьянский стол.
Блины, пожалуй, самое популярное русское блюдо. Известные еще с языческих времен, они символизировали солнце. В старину блины как ритуальная пища были неотъемлемой частью многих обрядов – от рождения (роженицу кормили блином) до смерти (блинами с кутьей поминали усопшего). И уж, конечно, какая Масленица без блинов. Однако истинно русские блины не те, что печет сегодня из пшеничной муки каждая хозяйка. В старину блины пекли только из муки гречишной.
Были они более рыхлыми, пышными, с кисловатым привкусом.
Ни один крестьянский праздник на Руси не обходился без пирогов. Само слово "пирог" произошло, как считают, от слова "пир" и первоначально означало праздничный хлеб. Пироги до сих пор считаются украшением праздничного стола: "Красна изба углами, а обед – пирогами". Каких только пирогов не пекли хозяйки с давних времен! В ХVII в. было известно не менее 50 их видов: дрожжевые, пресные, слоеные – из разных видов теста; подовые, выпеченные на поду печи без масла, и пряженые, испеченные в масле. Пироги пекли разных размеров и формы: маленькие и большие, круглые и квадратные, вытянутые и треугольные, открытые (расстегаи) и закрытые. А уж с какой только начинкой не было пирогов: мясная, рыбная, творожная, овощная, с яйцами, кашами, фруктами, ягодами, грибами, изюмом, маком, горохом. Каждый пирог подавался к определенному блюду: пирог с гречневой кашей – к щам из свежей капусты, а пирог с соленой рыбой – к кислым щам. Пирог с морковью – к ухе, а с мясом – к лапше.
Непременным украшением праздничного стола были и пряники. В отличие от пирогов, в них не было начинки, но зато в тесто добавляли мед и пряности – отсюда и их название "пряники". По форме пряники делали фигурными, в виде какого-нибудь зверя, рыбы, птицы. Кстати, Колобок, персонаж известной русской сказки, тоже пряник, только шарообразный. Его название произошло от древнего слова "кола" – круг. На русских свадьбах, когда торжество подходило к концу, гостям раздавали маленькие пряники "разгоняй", прозрачно намекая, что пора и по домам.
«Щи да каша – пища наша»
Так любили говаривать в народе. Каша была самой простой, сытной и доступной едой. Немного крупы или зерна, воды или молока, соль по вкусу – вот и весь секрет.
В XVI в. было известно не менее 20 видов каш – сколько круп, столько и каш. Да и разные виды помола крупы позволяли готовить особую кашу. В Древней Руси кашей называли любую похлебку, сваренную из измельченных продуктов, в том числе рыбы, овощей, гороха.
Как и без блинов, без каши не обходился ни один обряд. Варили ее на свадьбу, на крестины, на поминки. По обычаю молодых кормили кашей после первой брачной ночи. Этой традиции придерживались даже цари. Свадебный пир на Руси так и назывался – "кашей". Подготовка к этому торжеству была весьма хлопотной, потому и говорили о молодых: "заварили кашу". Если же свадьба расстраивалась, то виноватых осуждали: "с ними каши не сваришь".
Разновидность каши – поминальная кутья, упомянутая еще в "Повести временных лет". В давние времена ее готовили из зерен пшеницы и меда.
Многие старинные крестьянские каши – гречневая, пшенная, овсяная – и по сей день на нашем столе. А вот о полбяной многие знают только из пушкинской сказки о работнике Балде, которого жадный поп кормил полбой. Именно так называлось злаковое растение – что-то среднее между пшеницей и ячменем. Каша из полбы, хотя и питательная, груба на вкус, потому и была пищей бедняков. Пушкин дал своему попу прозвище "толоконный лоб". Толокном называлась овсяная крупа особого приготовления, из которой также варили кашу.
Некоторые исследователи считают кашу праматерью хлеба. По легенде, древний повар, готовя кашу, переложил сверх меры зерна и получил в результате хлебную лепешку.
Щи – еще одна исконно русская еда. Правда, в старину щами называли практически все похлебки, а не только современный суп с капустой. Умение варить вкусные щи, так же как и выпекать хлеба, было обязательным качеством хорошей хозяйки. "Не та хозяйка, что красиво говорит, а та, что хорошо щи варит"! В XVI в. можно было отведать "шти капустны", "шти борщовы", "шти репяны".
С тех пор многое изменилось в рационе питания. Неизвестные ранее картофель, помидоры, прочно обосновались на нашем столе. Многие овощи, наоборот, почти исчезли: например, репа. А ведь в древности она была так же привычна, как капуста. Похлебка из репы не сходила с крестьянского стола, а сама она до появления картофеля считалась в России "вторым хлебом". Из репы делали даже квас.
Традиционные русские щи варили из свежей или кислой капусты на мясном бульоне. Весной вместо капусты хозяйка заправляла щи молодой крапивой или щавелем.
Знаменитый французский романист Александр Дюма восхищался русскими щами. Он вернулся из России с их рецептом и включил его в свою кулинарную книгу. Кстати, в Париж можно было захватить из России и сами щи. Русский мемуарист XVIII в. Андрей Болотов рассказывает, как зимой путешественники брали с собой в дальнюю дорогу целую кадку замороженных щей. На почтовых станциях по мере надобности их разогревали и ели. Так что, может быть, не так уж завирал господин Хлестаков, рассказывая про "суп в кастрюльке... прямо из Парижа".
Далеко не всегда крестьянские щи были с мясом. Про такие говорили: "Щи хоть кнутом хлещи". Но наличие мяса в щах определялось не только достатком семьи. Многое значили религиозные традиции. Все дни в году делились на скоромные, когда можно было есть все, и постные – без мяса и молочных продуктов. Постными весь год были среды и пятницы. Кроме того, соблюдались продолжительные, от двух до восьми недель, посты: Великий, Петров, Успенский и др. Всего постных дней в году было около двухсот.
Рассказывая о крестьянской еде, нельзя не вспомнить еще раз о русской печи. Кто хоть раз в жизни попробовал хлеб, кашу или щи, приготовленные в ней, не забудет их удивительный вкус и аромат. Секрет в том, что жар в печи распределяется равномерно, и температура долго сохраняется постоянной. Посуда с пищей не соприкасается с огнем. В округлых пузатых горшках содержимое прогревается со всех сторон, не пригорая.
Напиток Казановы
Любимым напитком на Руси был квас. Но его ценность не ограничивалась только вкусовыми качествами. Квас да кислая капуста были единственными средствами спасения от цинги долгими русскими зимами, когда питание крайне скудно. Еще в древности квасу приписывали лечебные свойства.
У каждой хозяйки был свой рецепт приготовления разнообразных квасов: медового, грушевого, вишневого, клюквенного, яблочного – всех и не перечислить. Иной добрый квас соперничал с некоторыми "пьяными" напитками – пивом, например. Известный авантюрист XVIII в. Казанова, объездивший полсвета, побывал в России и с восторгом отзывался о вкусовых качествах кваса.
"Ешь щи с мясом, а нет, – так хлеб с квасом", – советовала русская поговорка. Квас был доступен любому. На его основе готовили многие блюда – окрошку, ботвинью, свекольник, тюрю). Ботвинья, например, хорошо известная во времена Пушкина, сегодня почти забыта. Ее делали из кваса и отварной ботвы некоторых растений – свеклы, например, отсюда и название – "ботвинья". Тюря считалась пищей бедных – кусочки хлеба в квасе были порой их основной едой.
Кисель такой же древний напиток, как квас. В "Повести временных лет" о киселе есть интересная запись. В 997 г. печенеги осадили Белгород. Осада затянулась, и в городе начался голод. Осажденные уже готовы были сдаться на милость врагу, но один мудрый старец надоумил их, как спастись. Горожане по горсти собрали весь оставшийся у них овес, пшеницу, отруби. Сделали из них болтушку, из которой кисель варят, налили ее в кадку и поставили в колодец. В другой колодец поместили кадку с медом. Печенежских послов пригласили на переговоры и угостили киселем и медом из колодцев. Поняли тогда печенеги, что бессмысленно продолжать осаду, и сняли ее.
Распространенным напитком на Руси было и пиво. Подробный рецепт его приготовления можно найти, например, в "Домострое". На рубеже XVI–XVII вв. пиво даже входило в состав феодальных поборов.
Обычаи крестьянского стола
Трудно сказать точно, сколько раз в день ели крестьяне в XVI или XVII в. В "Домострое" говорится о двух обязательных трапезах – обеде и ужине. Завтракали не всегда: в народе считалось, что дневную пищу надо сначала заработать. Во всяком случае, общего для всех членов семьи завтрака не было. Вставали в разное время и сразу же принимались за работу, возможно, перехватив что-то из остатков вчерашней пищи. Вся семья собиралась за обеденным столом в полдень.
Цену куску хлеба крестьянин знал с детства, поэтому к еде относился свято. Трапеза в крестьянской семье напоминала священнодействие. Первым садился за стол, в красный угол под образами, отец – глава семейства. Строго установленные места в зависимости от возраста и пола были и у других членов семьи.
Перед едой обязательно мыли руки, а трапезу начинали с краткой благодарственной молитвы, которую произносил хозяин дома. Перед каждым еда-ком на столе лежала ложка и кусок хлеба, в чем-то заменявший тарелку. Пищу подавала хозяйка – мать семейства или невестка. В большой семье хозяйке некогда было присесть к столу во время обеда, и ела она одна, когда все были накормлены. Существовало даже поверье, что если стряпуха стоит у печи голодной, обед будет вкуснее.
Жидкую пищу из большой деревянной миски, одной на всех, каждый черпал своей ложкой. Хозяин дома зорко следил за, соблюдением правила поведения за столом. Есть полагалось не спеша, не обгоняя друг друга. Нельзя было есть "вприхлебку", т. е. зачерпывать похлебку дважды, не откусив хлеба. Гущу, куски мяса и сала на дне миски делили после того, как была съедена жижа, причем право выбрать первый кусок принадлежало главе семьи. Брать ложкой сразу два куска мяса не полагалось. Если кто-то из членов семьи по рассеянности или намеренно нарушал эти правила, то в наказание немедленно получал по лбу хозяйской ложкой. Кроме того, за столом нельзя было громко разговаривать, смеяться, стучать ложкой по посуде, бросать остатки пищи на пол, вставать, не закончив еды.
Не всегда семья собиралась обедать в доме. В страдную пору ели прямо в поле, чтобы не терять дорогого времени.
На праздники в деревнях нередко устраивали "братчины" – пиры вскладчину. Выбирали организатора братчины – старосту. Он собирал с участников пиршества их долю, а иногда выполнял и роль тамады за столом. Всем миром варили пиво, готовили еду, накрывали стол. На братчинах существовал обычай: собравшиеся пускали по кругу чашу с пивом или медом – братину. Каждый отпивал по глотку и передавал соседу. Собравшиеся веселились: пели, плясали, устраивали игры.
Гостеприимство всегда было характерной чертой русских. Оценивалось оно прежде всего хлебосольством. Гостя полагалось напоить и накормить досыта. "Все, что в печи, на стол мечи", – учит русская пословица. Обычай диктовал чуть ли не насильно кормить и поить гостя, даже если он был уже сыт. Хозяева становились на колени и слезно молили съесть и выпить еще хоть чуть-чуть.
Ели досыта крестьяне только по праздникам. Низкая урожайность, частые недороды, тяжелые феодальные повинности вынуждали отказывать себе в самом необходимом – в питании. Может быть, этим объясняется национальная черта русских – любовь к пышному застолью, которая всегда удивляла иностранцев.
Духовно-нравственные традиции смоленских крестьян развивались в общем русле духовных традиций крестьянства великорусских губерний. Однако, особенностью Смоленской губернии было ее расположение на западной окраине исторической Руси. По народонаселению губерния разделялась на уезды с преобладанием великорусского племени - 4 восточные уезда и Бельский уезд, и уезды с преобладанием белорусского племени. Традиции крестьян великорусских уездов Смоленской губернии во многом отличались от традиций крестьян уездов белорусских. Это проявлялось и в домашнем быту, и в народном костюме, в народных суевериях, сказках, песнях. Исторически, западная часть смоленской губернии испытала большее влияние Польши и Литовского княжества, восточная - большее влияние Московского княжества.
Традиции и обычаи смоленских крестьян были тесно связаны с христианством и церковными традициями. «Доброе начало», пишет Я. Соловьев, - «обнаруживается в набожности, которая, кажется, сильнее в великорусских уездах, чем в белорусских»,112 но по причине отсутствия просвещения, христианская вера и традиция воспринимались жителями деревни в искаженном виде. Часто к этому примешивалось суеверие, домыслы, страхи, неверные выводы, возникавшие в результате отсутствия базовых знаний. Традиция, складывавшаяся веками, передавалась из поколения в поколение только с помощью устного наставления, по той причине, что большинство крестьян были неграмотны, что в свою очередь препятствовало проникновению информации из внешнего (некрестьянского) мира. Таким образом, к сословной замкнутости примешивалась замкнутость информационная. Отсутствие школ в деревне являлось прекрасной почвой для процветания всевозможных суеверий и ложных знаний. Отсутствие в деревне системы образования и просвещения являлось главной причиной отсталости крестьян сравнительно с жителями городов.
До отмены крепостного права роль государства в деле просвещения и образования крестьян была ничтожно мала, и преимущественно эта задача возлагалась на Церковь повсеместно и на помещиков, в частновладельческих деревнях. Но очень часто помещики не видели необходимости в культурном развитии своих крестьян, в большинстве своем крестьяне рассматривались помещиками как источник достатка и благоденствия, и не заботились об общем культурном уровне своей «крещеной собственности». Церковь, как структура подчиненная государству всецело зависела в этом вопросе от решений Синода, и всякие улучшения в вопросе обучения и просвещения крестьян были частными инициативами того или иного священника. Все же необходимо заметить, что церковь оставалась и до и после отмены крепостного права единственным «культурным очагом» в деревне.
Постепенно ситуация в деле народного образования начинает меняться. После отмены крепостного права в Смоленской губернии во многих местах были открыты школы для обучения крестьянских детей. По инициативе земства на крестьянских сходах нередко выносили решения о сборе средств на содержание школ в размере 5-20 копеек с душевого надела.
Земство в 1875 году отпустило до 40 тыс. рублей на содержание гимназий, «учебных заведений, почти не досягаемых для детей крестьянского сословия» (ГАСО, ф. канц. смол. губернатора (ф1), оп.5,1876, д.262, л. 77-78) Иногда школы открывались по инициативе самих крестьян, за их счет. Кто-то из грамотных односельчан брался обучать детей своей, а иногда и соседний деревни, за это «учитель» получал небольшие (не более 50 коп. за ученика за учебный год, который мог длиться не более 3-4-х месяцев) деньги и питание, если же «учитель» был не из местных, то крестьянами также предоставлялась изба для школы. Часто такая «школа» перемещалась из одной избы в другую. В неурожайный год число учащихся, да и количество школ резко сокращалось. Можно говорить о том, что после отмены крепостного права положение в деле образования крестьян немного изменилось в лучшую сторону. В сельских школах обучали детей чтению, письму и четырем правилам арифметики, а во многих школах - только чтению. Интересны наблюдения А.Н.Энгельгардта113 о том, что крестьяне, уходящие на заработки в города, охотнее обучают своих детей грамоте. Связано это, безусловно, с тем, что люди увидевшие плоды просвещения в городах, лучше понимали, что у грамотного человека более перспектив в жизни и, по всей видимости, менее других крестьян связывали будущее своих детей с деревней.
Не лучшим образом обстояло дело и в вопросе медицинской помощи. Медицинское обслуживание сельского населения практически отсутствовало. На 10 тыс. населения смоленской губернии в начале 20 в. приходился 1 врач, 1,3 фельдшера и на 10 тыс. женского населения - 1,4 повивальных бабки. (стат. ежегодник России.1914) Неудивительно, что тогда свирепствовали различные эпидемии, о которых теперь население совсем не знает. Периодически повторялись вспышки оспы, холеры, различных тифов. Высок был и уровень смертности, особенно детской. А.П.Терновский подсчитал на основе книг церковного прихода, что с 1815 по 1886 год в Мстиславской слободке умерло 3923 человека, в том числе детей до года - 1465, или 37,4%, в возрасте 1 - 5 лет - 736, или 19,3%. Таким образом, дети в возрасте до 5 лет составляют 56,7% среди всех умерших. «Очень часто», - пишет Энгельгардт, «хорошая пища, теплое помещение, избавление от работы были бы самым лучшим средством для излечения».
Крестьянская нравственность, формировавшаяся на протяжении веков, была тесно связана с земледельческим трудом, в результате чего одним из важнейших нравственных ориентиров являлось трудолюбие. « Хозяйство вести - не портками трясти, хозяйство водить - не разиня рот ходить», - гласят народные поговорки. Хорошим, правильным человеком по убеждению крестьянина мог быть только трудолюбивый человек, хороший хозяин.
«Трудолюбие высоко ценилось общественным мнением деревни». Даже семья рассматривалась крестьянами, в первую очередь, как трудовая ячейка, как трудовой коллектив скрепленный взаимными обязательствами, где каждый являлся работником. «Супружеский союз являлся основой материального благосостояния хозяйства…Брак для крестьян был необходим с хозяйственной точки зрения». По этой причине новорожденные мальчики рассматривались как более ценные работники по сравнению с девочками. Здесь необходимо вспомнить о традициях связанных с семьей и браком.
Сватовство или сговор являлись заключением предварительного соглашения между семьями будущих жениха и невесты. При этом «выбор невесты был уделом родителей… мнение жениха спрашивали редко, личные симпатии не имели решающего значения, а брак являлся, прежде всего, хозяйственной сделкой». Это же подтверждает российский историк С.В.Кузнецов: «Главное побуждение при заключении брака есть желание закрепостить даровую работницу, но в последнее время чаще стали совершаться браки по любви. При выборе невесты особенно ценят хорошее здоровье, способность к работе, скромность; кроме того, принимают во внимание, какова родня у невесты. При выборе жениха всего более ценят, если жених - один сын у родителей»119 Родители невесты обязаны были давать приданное за своей дочерью, которое являлось вкладом родителей в хозяйство новой семьи. Приданное состояло из денежной части и имущества. Денежная часть становилась собственностью мужа, в то время как имущественная часть (предметы быта) становились либо совместной собственностью, либо собственностью жены и затем передавались по наследству дочерям. Вообще, нужно заметить, что семейный быт, да и вообще взаимоотношения между крестьянами регулировались обычным правом - правом, сложившимся на протяжении веков, передаваемом из поколения в поколение и являвшимся, по глубокому убеждению крестьян, единственно правильным. Исходя из принципов обычного права, разделялись обязанности жены и мужа внутри семьи. Муж не вмешивался в сферу женских обязанностей, жена не должна была вмешиваться в сферу обязанностей мужа. Если нарушались эти незыблемые правила, муж обязан был навести порядок любыми возможными средствами - обычное право позволяло главе семьи прибегать к насилию и побоям в таком случае, это считалось проявлением любви.
Другим важным нравственным идеалом у крестьян являлся коллективизм - приоритет общественного над личным. Принцип соборности (общего решения) был одним из основных принципов домостроя у крестьян. Только то решение, которое было принято сообща являлось, по глубокому убеждению крестьян, правильным и достойным принятия.
Хозяйственной, общественной и семейно-бытовой жизнью русской деревни руководила поземельная община. Основным ее предназначением было соблюдение справедливости при пользовании земельными угодьями: пашней, лесами, лугами. Отсюда проистекали принципы соборности, коллективизма, приоритета общественного над личным. В системе, где одной из основных ценностей был приоритет общественного над личным, где самым важным было решение (пусть и неправильное) большинства, в такой системе, естественно, роль индивидуальных действий, личной инициативы была ничтожно мала и принебрегаема. Если личная инициатива и приветствовалась, то только в том случае, если это приносило общую пользу для всего «мира».
Необходимо отметить особую роль общественного мнения в жизни русской деревни. Общественное мнение (мнение сельского общества) являлось важным фактором в оценке тех или иных действий членов общины. Все действия рассматривались через призму общественной пользы, и только общественно-полезные деяния рассматривались как благо. «За пределами семьи не менее существенным было общественное мнение, оказывавшее устойчивое влияние на детей и взрослых».
В результате реформ 60-70-х годов система ценностей крестьянства пережила серьезные изменения. Начинает развиваться тенденция к смещению ценностного ориентира от общественного к личному. Развитие рыночных отношений повлияло как на формы деятельности, так и на сознание традиционного крестьянства. Вместе с появлением других источников информации об окружающем мире кроме родителей, взгляды молодого поколения стали отличаться от взглядов старших, и возникают условия для появления новых ценностей. Проникновению в деревню новых взглядов и идей в пореформенный период более всего способствовали: 1) отход крестьян в города на заработки; 2) служба в армии; 3) проникновение городской культуры в сельский быт через прессу и другие источники информации. Но важнейшим фактором изменений в крестьянском сознании, все же, являлся неземледельческий отход. Крестьянская молодежь долгое время проводившая в крупных промышленных городах впитывала в себя городскую культуру и новые традиции. Все это они приносили с собой по возвращении в деревню. Новые традиции охватывали все сферы сельской жизни, начиная от костюма и танцев и заканчивая религиозными взглядами. Вместе с прочими изменениями в традиционном сельском сознании меняется взгляд на личность человека. Взгляд этот выражается в представлении, что человек может существовать вне общины как отдельная личность со своими индивидуальными потребностями и желаниями. В 70-е годы начинает увеличиваться количество семейных разделов. Большая патриархальная семья, в которой под одной крышей проживало несколько поколений родственников, постепенно превращается в малую семью, состоящую из мужа, жены и малолетних детей. Процесс этот усиливается в последней четверти 19 века. Вместе с этим меняется взгляд на женщину в рамках малой семьи, увеличивается ее экономическое значение и степень влияния на решение семейных вопросов. Этот процесс способствовал постепенному увеличению личной свободы крестьянки, расширению ее прав в т.ч. имущественных прав. По мере роста влияния на крестьянские представления городской культуры и активного распространения малой семьи, увеличения значения женщины в хозяйстве, наблюдалась гуманизация семейных отношений.
В это время происходит слияние городской (более светской) культуры и культуры сельской. Традиции деревни постепенно заменяются традициями города. По мере ухода сельского населения в города происходит изменение и в духовных традициях крестьян. Изменения, произошедшие в период великих реформ, повлекли за собой необратимые процессы в традиционном укладе сельской жизни, в духовных традициях и взаимоотношениях внутри сельской общины. Вместе с освобождением от крепостной зависимости в деревню начинает проникать городская культура, - процесс этот проходит постепенно и медленно, но действие его становится необратимым. Сельский житель смотрел на горожанина как на человека более образованного и умственно развитого, как на носителя более высокой культуры, и более всего такой взгляд прививался среди молодежи. Процесс имущественного расслоения в крестьянской среде только ускорял разрушение крестьянских традиций и проникновение в деревню городской культуры. Необходимо при этом отметить, что жизнь горожанина была частной - он руководствовался в принятии ежедневных решений только своими взглядами и убеждениями, в то время, как жизнь крестьянина была общинной - житель деревни всецело зависел от общины и ее мнения, личная инициатива находилась под постоянным контролем общины. Вместе с прекращением изоляции деревни от города и городских традиций начинается процесс изменения традиций внутри сельской общины. Это проявляется и в отношении молодежи к церкви и церковной традиции, и в увеличении числа семейных разделов, и в менее значимых проявлениях, таких как ношение городской одежды (картуз, сапоги) и заимствование городских песен и танцев.
Русское жилище - это не отдельный дом, а огражденный двор, в котором сооружалось несколько строений, как жилых, так и хозяйственных. Изба было общее название жилого строения. Слово "изба" произошло от древнего "истба", "истопка". Изначально так называлась основная отапливаемая жилая часть дома с печью.
Как правило, жилища богатых и бедных крестьян в деревнях практически отличались добротностью и количеством построек, качеством отделки, но состояли из одних и тех же элементов. Наличие таких хозяйственных построек, как амбар, рига, сарай, баня, погреб, хлев, выход, мшаник и др., зависело от уровня развития хозяйства. Все постройки в буквальном смысле слова рубились топором от начала до конца строительства, хотя были известны и применялись продольные и поперечные пилы. В понятие "крестьянский двор" включались не только строения, но и участок земли, на котором они располагались, включая огород, сад, гумно и т.п.
Основным строительным материалом было дерево. Количество лесов с прекрасным "деловым" лесом намного превосходило то, что сохранилось сейчас в окрестностях Саитовки. Лучшими породами дерева для построек считались сосна и ель, но сосне всегда отдавалось предпочтение. Дуб ценился за прочность древесины, но он был тяжел и труден в обработке. Его применяли только в нижних венцах срубов, для устройства погребов или в сооружениях, где нужна была особая прочность (мельницы, колодцы, соляные амбары). Другие породы деревьев, особенно лиственные (береза, ольха, осина), применялись в строительстве, как правило, хозяйственных построек
Для каждой надобности деревья выбирались по особым признакам. Так, для стен сруба стремились подобрать особые "теплые" деревья, поросшие мхом, прямые, но не обязательно прямослойные. В то же время для теса на кровлю обязательно выбирались не просто прямые, но именно прямослойные деревья. Чаще срубы собирали уже на дворе или поблизости от двора. Тщательно выбирали и место для будущего дома
Для возведения даже самых крупных построек срубного типа обычно не сооружали специального фундамента по периметру стен, но по углам изб закладывались опоры - крупные валуны или так называемые "стулья" из дубовых пней. В редких случаях, если протяженность стен была много больше обычной, опоры ставили и в середине таких стен. Сам характер срубной конструкции зданий позволял ограничиться опорой на четыре основные точки, так как сруб представлял собой цельносвязанную конструкцию.
В основе подавляющего большинства построек лежала "клетка", "венец", - связка из четырех бревен, концы которых были рублены в связь. Способы такой рубки могли быть различными по технике исполнения.
Основными конструктивными типами рубленых крестьянских жилых строений были "крестовик", "пятистенок", дом с прирубом. Для утепления между венцами бревен прокладывался мох вперемежку с паклей.
но назначение связи было всегда одним - скрепить бревна межу собой в квадрат прочным узлами без каких-либо дополнительных элементов соединения (скоб, гвоздей, деревянных штырей или спиц и т.п.). Каждое бревно имело строго определенное место в конструкции. Срубив первый венец, на нем рубили второй, на втором третий и т.д., пока сруб не достигал заранее определенной высоты.
Крыши у изб были в основном покрыты соломой, которая, особенно в неурожайные годы, нередко служила кормом для скота. Иногда более зажиточные крестьяне возводили крыши тесовые или из драни. Тес изготавливался вручную. Для этого двумя работниками использовались высокие козлы и длинная продольная пила.
Повсеместно, как все русские, крестьяне Саитовки по распространенному обычаю при закладке дома клали деньги под нижний венец во все углы, причем красному углу полагалась более крупная монета. А там, где ставилась печь, не клали ничего, поскольку этот угол по народным представлениям, предназначался для домового.
В верхней части сруба поперек избы располагалась матка - четырехгранная деревянная балка, служащая опорой для потолочин. Матка врубалась в верхние венцы сруба и часто использовалась для подвешивания к потолку предметов. Так, к ней прибивалось кольцо, через которое проходил очеп (гибкая жердь) колыбели (зыбки). Посредине для освещения избы подвешивался фонарь со свечой, а позднее - керосиновая лампа с абажуром.
В обрядах, связанных с завершением строительства дома, существовало обязательное угощение, которое называлось "матичное". Кроме того, укладка самой матки, после которой оставалось еще достаточно большой объем строительных работ, рассматривалась как особый этап в возведении дома и обставлялась своими обрядами.
В свадебном обряде для благополучного сватовства сваты никогда не проходили в дом за матку без специального на то приглашения хозяев дома. В народном языке выражение "сидеть под маткой" означало "быть сватом". С маткой связывалось представление об отчем доме, удаче, счастье. Так, уходя из дома, нужно было подержаться за матку.
Для утепления по всему периметру нижние венцы избы засыпались землей, образуя завалинку, перед которой устанавливалась скамейка. Летом на завалинке и скамейке коротали вечернее время старики. Сверху на потолок обычно укладывалась опавшая листва с сухой землей. Пространство между потолком и кровлей - чердак в Саитовке называлось еще иставкой. На ней обычно хранили отслужившие свой век вещи, утварь, посуду, мебель, веники, пучки травы и пр. Детвора же устраивала на ней свои нехитрые тайники.
К жилой избе обязательно пристраивались крыльцо и сени - небольшое помещение, предохранявшее избу от холода. Роль сеней был разнообразной. Это и защитный тамбур перед входом, и дополнительное жилое помещение летом, и хозяйственное помещение, где держали часть запасов продовольствия.
Душой всего дома была печь. Нужно отметить, что так называемая "русская", а правильнее всего духовая печь - изобретение сугубо местное и достаточно древнее. Она ведет свою историю еще из трипольских жилищ. Но в конструкции самой духовой печи в течение второго тысячелетия нашей эры произошли весьма значительные изменения, позволившие гораздо полнее использовать топливо.
Сложить хорошую печь - дело непростое. Сначала прямо на земле устанавливали небольшой деревянный сруб (опечек), служивший фундаментом печи. На него настилали расколотые пополам небольшие бревна и выкладывали на них днище печи - под, ровный, без наклона, иначе выпекаемый хлеб получится кособоким. Над подом из камня и глины сооружали свод печи. Боковая часть печи имела несколько неглубоких отверстий, называемых печурками, в которых просушивали варежки, рукавицы, носки и т.д. В старину избы (курные) топились по-черному - печь не имела трубы. Дым уходил через маленькое волоковое окно. Хотя стены и потолок становились закопченными, с этим приходилось мириться: печь без трубы была дешевле в строительстве и требовала меньше дров. Впоследствии в соответствии с правилами сельского благоустройства, обязательными для государственных крестьян, над избами стали выводиться печные трубы.
Прежде всех вставала "большуха" - жена хозяина, если была еще не стара, или одна из невесток. Она затопляла печь, открывала настежь дверь и дымарь. Дым и холод поднимали всех. Малых ребят сажали греться на шесток. Едкий дым наполнял всю избу, полз кверху, висел под потолком выше человеческого роста. В древней русской пословице, известной с XIII века, говорится: "Дымные горести не терпев, тепла не видали". Прокопченные бревна домов меньше подвергались гниению, поэтому курные избы были более долговечны.
Печь занимала почти четверть площади жилища. Она протапливалась несколько часов, но, нагревшись, держала тепло и обогревала помещение в течение суток. Печь служила не только для обогрева и приготовления пищи, но и как лежанка. В печи пекли хлеб и пироги, варили кашу, щи, тушили мясо, овощи. Кроме того, в ней также сушили грибы, ягоды, зерно, солод. Нередко в печи, заменявшей баню, парились.
Во всех случаях жизни печь приходила крестьянину на помощь. И топить печь приходилось не только зимой, но в течение всего года. Даже летом нужно было хотя бы раз в неделю хорошо вытопить печь, чтобы испечь достаточный запас хлеба. Используя свойство духовой печи накапливать, аккумулировать тепло, крестьяне готовили пищу раз в день, утром, оставляли приготовленное внутри печей до обеда - и пища оставалась горячей. Лишь в летний поздний ужин приходилось пищу подогревать. Эта особенность духовой печи оказала решающее влияние на русскую кулинарию, в которой преобладают процессы томления, варения, тушения, причем не только крестьянскую, так как образ жизни многих мелкопоместных дворян не сильно отличался от крестьянской жизни.
Печь служила логовищем целому семейству. На печи, самом теплом месте избы спали старики, которые взбирались туда по приступкам - приспособлению в виде 2-3 ступеней. Одним из обязательных элементов интерьера были полати - деревянный настил от боковой стенки печи до противоположной стороны избы. На полатях спали, залезая с печи, сушили лен, пеньку, лучину. На день туда закидывали постельные принадлежности и ненужную одежду. Полати делали высокие, на уровне высоты печи. Свободный край полатей нередко ограждался невысокими перильцами-балясинами, чтобы с полатей ничего не падало. Полати были излюбленным местом детей: и как место для спанья, и как самый удобный наблюдательный пункт во время крестьянских праздников и свадеб.
Расположение печи определяло планировку всей жилой комнаты. Обычно печь ставили в углу справа или слева от входной двери. Угол напротив устья печи был рабочим местом хозяйки. Все здесь было приспособлено для приготовления пищи. У печи стояла кочерга, ухват, помело, деревянная лопата. Рядом - ступа с пестом, ручные жернова и кадка-квашня для закваски теста. Кочергой выгребали золу из печи. Ухватом стряпуха цепляла пузатые глиняные или чугунные горшки (чугуны), и отправляла их в жар. В ступе она толкла зерно, очищая его от шелухи, А с помощью мельницы перемалывала в муку. Помело и лопата были необходимы для выпечки хлеба: помелом крестьянка подметала под печи, а лопатой сажала на него будущий каравай.
Рядом с печью обязательно висел утиральник, т.е. полотенце и рукомойник. Под ним стояла деревянная лохань для грязной воды. В печном углу также находилось судная лавка (судно) или прилавок с полками внутри, использовавшаяся в качестве кухонного стола. На стенах располагались наблюдники - шкафчики, полки для нехитрой столовой посуды: горшков, ковшей, чашек, мисок, ложек. Мастерил их из дерева сам хозяин дома. В кухне нередко можно было увидеть глиняную посуду в "одежде" из бересты - экономные хозяева не выбрасывали треснувшие горшки, корчаги, миски, а оплетали их для прочности полосами березовой коры. Выше размещался печной брус (шест), на который ставилась кухонная утварь и укладывались разнообразные хозяйственные принадлежности. Полновластной хозяйкой печного угла была старшая женщина в доме.
Печной угол считался грязным местом, в отличие от остального чистого пространства избы. Поэтому крестьяне всегда стремились отделить его от остального помещения занавеской из пестрого ситца или цветной домотканины, высоким шкафом или деревянной переборкой. Закрытый, таким образом, печной угол образовывал маленькую комнатку, имевшую название "чулан". Печной угол считался исключительно женским пространством в избе. Во время праздником, когда в доме собиралось много гостей, у печи ставился второй стол для женщин, где они пировали отдельно от мужчин, сидевших за столом в красном углу. Мужчины даже своей семьи не могли зайти без особой надобности на женскую половину. Появление же там постороннего мужчины считалось вообще недопустимым.
Во время сватовства будущая невеста должна была находиться все время в печном углу, имея возможность слышать весь разговор. Из печного угла она выходила нарядно одетая во время смотрин - обряда знакомства жениха и его родителей с невестой. Там же невеста ожидала жениха в день отъезда под венец. В старинных свадебных песнях печной угол осмыслялся как место, связанное с отцовским домом, семьей, счастьем. Выход невесты из печного угла в красный угол воспринимался как уход из дома, прощание с ним.
В то же время печной угол, откуда имеется выход в подполье, на мифологическом уровне воспринимался как место, где может произойти встреча людей с представителями "иного" мира. Через печную трубу, по поверью, может прилетать к тоскующей по умершему мужу вдове огненный змей-дьявол. Принято было считать, что в особо торжественные для семьи дни: во время крещения детей, дней рождения, свадеб - к печи приходят умершие родители - "предки", чтобы принять участие в важном событии жизни своих потомков.
Почетное место в избе - красный угол - находилось наискосок от печи между боковой и фасадной стеной. Он, как и печь, важный ориентир внутреннего пространства избы хорошо освещен, поскольку обе составляющие его стены имели окна. Основным украшением красного угла являлась божница с иконами, перед которыми горела лампада, подвешенная к потолку, поэтому его называли еще "святым".
Красный угол старались держать в чистоте и нарядно украшали. Его убирали вышитыми полотенцами, лубочными картинками, открытками. С появлением обоев красный угол нередко обклеивали или выделяли из остального пространства избы. На полки возле красного угла ставили самую красивую домашнюю утварь, хранили наиболее ценные бумаги и предметы.
Все значимые события семейной жизни отмечались в красном углу. Здесь, как главный предмет мебели, стоял стол на массивных ножках, на которые установливались полозья. Полозья позволяли легко передвигать стол по избе. Его ставили к печи, когда пекли хлеб, перемещали во время мытья пола и стен.
За ним проходили как будничные трапезы, так и праздничные застолья. Каждый день в обеденный час за столом собиралась вся крестьянская семья. Стол был такого размера, чтобы каждому хватило места. В свадебном обряде сватание невесты, выкуп ее у подружек и брата совершались в красном углу; из красного угла отчего дома ее увозили на венчание в церковь, привозили в дом жениха и вели тоже в красный угол. Во время уборки урожая первый и последний сжатый сноп торжественно несли с поля и устанавливали в красном углу.
"Первый сжатый сноп называли именинником. С него начинали осеннюю молотьбу, соломой его кормили больную скотину, зерна первого снопа считались целебными для людей и птиц. Первый сноп обычно зажинала старшая в семье женщина. Он украшался цветами, его несли в дом с песнями и ставили в красный угол под иконы". Сохранение первых и последних колосьев урожая, наделенных, по народным представлениям, магической силой сулило благополучие семье, дому, всему хозяйству.
Всякий, входивший в избу первым делом снимал шапку, крестился и кланялся образам в красном углу, произнося: "Мир дому сему". Крестьянский этикет предписывал гостью, вошедшему в избу, оставаться в половине избы у дверей, не заходя за матку. Самовольное, без приглашения вторжение в "красную половину", где ставился стол, считалось крайне неприличным и могло быть воспринято как оскорбление. Пришедший в избу человек мог пройти туда только по особому приглашению хозяев. В красный угол сажали самых дорогих гостей, а во время свадьбы - молодых. В обычные дни здесь за обеденным столом восседал глава семьи.
Последний из оставшихся углов избы, слева или справа от двери, был рабочим местом хозяина дома. Здесь стояла лавка, на которой он спал. Под ней в ящике хранился инструмент. В свободное время крестьянин в своем углу занимался разными поделками и мелким ремонтом: плел лапти, лукошки и веревки, резал ложки, выдалбливал чашки и т.п.
Хотя большинство крестьянских изб состояло всего из одной комнаты, не деленной перегородками, негласная традиция предписывала соблюдение определенных правил размещения для членов крестьянской избы. Если печной угол был женской половиной, то в одном из углов дома специально отводилось место для сна старшей супружеской пары. Это место считалось почетным.
Лавка
Большая часть "мебели" составляла часть конструкции избы и была неподвижной. Вдоль всех стен, не занятых печью, тянулись широкие лавки, тесанные из самых крупных деревьев. Предназначены они были не столько для сиденья, сколько для сна. Лавки намертво прикреплялись к стене. Другой важной мебелью считались скамьи и табуретки, которые можно было свободно переносить с места на место, когда приходили гости. Над лавками, вдоль всех стен устраивали полки - "полавочники", на которых хранили предметы домашнего обихода, мелкие инструменты и т.п. В стене вбивались и специальные деревянные колышки для одежды.
Неотъемлемым атрибутом почти каждой избы Саитовки был шест - брус, вделанный в противоположные стены избы под потолком, который посредине, напротив простенка, подпирался двумя сохами. Второй шест одним концом упирался в первый шест, а другим - в простенок. Означенная конструкция в зимнее время являлась опорой стана для тканья рогож и других подсобных операций, связанных с данным промыслом.
Прялка
Особой гордостью хозяек были точеные, резные и расписные прялки, которые обычно ставили на видное место: они служили не только орудием труда, но и украшением жилища. Обычно с нарядными прялками крестьянские девушки ходили на "посиделки" - веселые сельские сборища. "Белая" изба убиралась предметами домашнего ткачества. Полати и лежанку закрывали цветные занавеси из льняной клетчатины. На окнах - занавески из домотканой кисеи, подоконники украшала милая крестьянскому сердцу герань. Особенно тщательно убиралась изба к праздникам: женщины мыли с песком и скоблили добела большими ножами - "косарями"- потолок, стены, лавки, полки, полати.
Одежду крестьяне хранили в сундуках. Чем больше достаток в семье, тем и сундуков в избе больше. Мастерили их из дерева, обивали для прочности железными полосами. Нередко сундуки имели хитроумные врезные замки. Если в крестьянской семье росла девочка, то с малых лет в отдельном сундуке ей собирали приданое.
В этом пространстве жил бедный русский мужик. Часто в зимнюю стужу в избе содержались домашние животные: телята, ягнята, козлята, поросята, а иногда и домашняя птица.
В украшении избы сказывались художественный вкус и мастерство русского крестьянина. Силуэт избы венчали резной
конек (охлупень) и кровля крыльца; фронтон украшали резные причелины и полотенца, плоскости стен - наличники окон, зачастую отражавшие влияние архитектуры города (барокко, классицизм и т.д.). Потолок, дверь, стены, печь, реже наружный фронтон расписывали.
Нежилые крестьянские постройки составляли хозяйственный двор. Часто их собирали вместе и ставили под одной крышей с избой. Строили хозяйственный двор в два яруса: в нижнем находились хлева для скотины, конюшня, а в верхнем - огромный сенник, забитый душистым сеном. Значительную часть хозяйственного двора занимал сарай для хранения рабочего инвентаря - сохи, бороны, а также телеги и саней. Чем зажиточней крестьянин, тем больше по размеру был его хозяйственный двор.
Отдельно от дома обычно ставили баню, колодец, да амбар. Вряд ли тогдашние бани сильно отличались от тех, что и сейчас ещё можно встретить - маленький сруб,
иногда без предбанника. В одном углу - печь-каменка, рядом с ней - полки или полати, на которых парились. В другом углу - бочка для воды, которую нагревали, бросая туда раскалённые камни. Позднее для подогрева воды в печи-каменки стали вделываться чугунные котлы. Для смягчения воды в бочку добавляли древесную золу, приготавливая, таким образом, щелок. Все убранство бани освещалось маленьким окошечком, свет из которого тонул в черноте закопчённых стен и потолков, так как с целью экономии дров бани топились "по-черному" и дым выходил через приоткрытую дверь. Сверху такое сооружение часто имело почти плоскую односкатную кровлю, крытую соломой, берестой и дерном.
Амбар, а нередко под ним и погреб, ставили на виду против окон и поодаль от жилья, чтобы в случае возгорания избы сохранить годовой запас зерна. На двери амбара вешали замок - пожалуй, единственный во всем хозяйстве. В амбаре в огромных ящиках (сусеках) хранилось главное богатство земледельца: рожь, пшеница, овес, ячмень. Недаром на селе говаривали: "Каково в амбаре, таково и в кармане".
QR код страницы
Больше нравится читать с телефона или планшета? Тогда сканируйте этот QR-код прямо с монитора своего компа и читайте статью. Для этого на вашем мобильном устройстве должно быть установлено любое приложение "Сканер QR кода".
